Two parts of one whole

13. Новый год;

Ёлка стоит в углу гостиной. Она высокая, пышная и очень яркая. Широкие ветви украшают шары из стекла и пластмассы, декоративные шишки и конфеты, тонконогие балерины в блестящих белых пачках и крошечные корзинки с кроликами из цветного камня. Тут и там прикреплены серебряные банты, и всё это великолепие окутано двумя гирляндами, из-за чего ёлка будто светится изнутри красным, оранжевым, синим и зелёным. Она искусственная, поэтому не пахнет хвоей, но это не имеет для Гука никакого значения. Ему и так хорошо. Фоном по телевизору идёт «Один дома». Когда запускается реклама, слышатся перезвоны колокольчиков и музыка с новогодними мотивами. Ведущие новостей разодетые и нарядные. Все каналы украсили свои эфиры яркими украшениями. Выглянешь в окно и увидишь украшенную улицу, яркие витрины магазинов и шумную толпу, часть которой расхаживает в красных шапках с белыми помпонами или в ободках с оленьими рогами, колокольчиками и красными бантами. Город празднует, и Гук знает, что его хёны - тоже. Знает парень и о том, что этим вечером в тату-салоне, где работает его брат, тоже устроили междусобойчик. Но он не пошёл. Кто-то скажет, сидеть одному в украшенной квартире на полу перед ёлкой отдаёт драмой и испорченным настроением, но это не так. Для Гука это маленькая традиция, появившаяся в средней школе. Смотря на огни ёлки, он вспоминает разные приятные моменты из жизни. Улыбки родителей. Смех друзей. Смущённых девушек, осмелившихся признаться ему в своих чувствах. Вспоминает приятные прогулки, удачные покупки и хорошие поступки. Вспоминает все добрые дела, которые совершил, и создаёт себе мысленную установку на следующий год. Ничего сверхъестественного и никакого «плана жизни». Просто что-то вроде небольшой мотивации на тему «я был неплох, но могу стать ещё чуточку лучше». Гуку нравится быть полезным. Неважно, помощь это родителям или друзьям, случайная помощь прохожему на улице или снятый с дерева кот, отданный нерадивой хозяйке - бывало в его жизни и такое. Приятно видеть положительные эмоции и слышать искреннюю благодарность, знать, что смог облегчить ношу другому человеку. От этого Гуку и самому легче живётся. Создаётся впечатление, что он сам - повод для радости других людей, и от этого очень тепло на душе. Подобное складывается из мелочей: будь то комплимент или открытая перед кем-то дверь, помощь с пакетами соседке с этажа ниже или с ужином - Сокджину-хёну, который всегда присматривает за Гуком и его братом. Когда люди вокруг счастливы, счастлив и сам Гук. Хлопок двери отрывает от созерцания. Растерев слипающиеся глаза, Гук вслушивается в шуршание в коридоре. Вот Чон бросил ключи на тумбу. Вот снял не застёгнутую куртку: бунтарь, вечно играющий в азартные игры с ангиной. Вот расшнуровал любимые зимние ботинки на толстой подошве с массивными заклёпками, за которые цепляются шнурки. Вот прошёл в ванную, где зашумела вода - моет и заодно отогревает обветренные руки. Прикрыв глаза, Гук крепче обнимает подтянутые к груди колени и притирается к ним подбородком, прикрывая глаза. Из-за этого огоньки гирлянд размываются растянутыми звёздами со светящимися ореолами, а ещё обостряется обоняние. Так пусто становится в голове, стоит только ощутить запах обнявшего со спины брата. - Мой главный подарок уже под ёлкой, - усмехается Чон. От него пахнет холодом и снегом. Пахнет свежестью улицы и сладковатым цитрусовым одеколоном, который, смешавшись с запахом зимнего воздуха, приобрёл особенную пряную нотку. Можно сказать, праздничную. Ещё от близнеца пахнет глинтвейном, который разливали в тату-салоне, а от его свитера - почти выветрившимся кондиционером для белья. Все эти запахи смешиваются между собой, смешиваются с запахом помело и горячего шоколада, витающим в квартире, и Гук проваливается в него, пропитывается им, вдыхает настолько глубоко, насколько позволяют лёгкие, представляя самый мягкий домашний плед, окутывающий снаружи и изнутри. Легко опрокинув его на спину, Чон нависает сверху. Его отросшие волосы забраны в хвост на макушке, открывая выбритые виски и поблёскивающие в свете гирлянд колечки в ушах. Вьющаяся чёлка падает по обеим сторонам от раскрасневшегося с холода лица, и Гук мысленно называет старшего близнеца барашком и стаскивает с него резинку, зарываясь пальцами в волосы и подставляя губы под несколько поверхностных лёгких поцелуев, от которых мурашки бегут по позвоночнику. - Джексон устроил целый спектакль, разыгрывая свою смерть от сердечной раны, нанесённой твоим отсутствием на наших посиделках, - сообщает Чон, укладываясь прямо поверх брата и упираясь подбородком в солнечное сплетение. - Полагаю, он воскрес сразу же, как только пришёл Марк-хён, - закатывает глаза Гук под тихий смех брата. И снова смотрит на него. На только недавно подкрашенные в чёрный волосы, вьющиеся крупными кольцами на концах. На гвоздики с крошечными серебряными лилиями в хрящиках ушей. На острые скулы, которые поглаживает большими пальцами. Чона быстро развозит в тепле, и его глаза слипаются. На ресницах гуляют цветные блики гирлянд, теряясь под ними, впитываясь ярким блеском в чайные радужки глаз. В кремового цвета свитере Чон выглядит непривычно мягким и домашним, уютным. Поёрзав, Гук оплетает его ногами и руками подтягивает повыше, чтобы уткнуться носом в висок. Чон тут же просовывает ладони под его спину, прижимая к себе плотнее, и оставляет поцелуй на подбородке. Так странно. Кажется, совсем недавно они были детьми и валялись вот так же на ковре перед ёлкой в доме бабушки и дедушки, где вся семья собиралась, чтобы отпраздновать новый год и рождество. Совсем недавно они бегали по улице, радуясь редкому снегу, и пытались слепить из него снеговиков или пародии на снежную крепость, после чего начинали забрасывать друг друга снегом и кататься по земле в попытках запихнуть побольше снега друг другу за шиворот. Болели после этого часто, отлёживаясь с температурой и сопливыми носами, но никогда не ныли, потому что это того стоило. Такие одинаковые в детстве, часто спорили, сможет ли тихий спокойный Гук обмануть Санту, чтобы неусидчивому Чону, отличившемуся множеством шалостей в почти ушедшем году, тоже перепал подарок. Мама тогда часто посмеивалась с них. Конечно, она-то знала, что папа обязательно купит подарки обоим. А теперь они уже не дети. Скоро выпустятся из университета. У обоих есть подработка. Оба живут отдельно от родителей, и это не первый рождественский праздник, который они проводят отдельно от семьи. Они выросли. Изменились внешне, разойдясь окончательно и в характерах, и в привычках, и во вкусах. Но всё равно вместе, как раньше. Всё равно держатся друг друга. Всё равно возносят друг друга на пьедестал своих жизней. Нет никого, кто мог бы встать между ними. Близнецы, связанные самой судьбой, они, как кажется Гуку, смогут справиться с чем угодно, пережить что угодно, пока будут друг у друга, пока будут рядом. А ещё они любят друг друга. Любят так, как никогда никто не сможет полюбить их по отдельности. Любят запретно и, как сказали бы со стороны, неправильно, но когда это их волновало хоть чьё-то мнение? Чужие люди приходят и уходят, проходят мимо или задерживаются ненадолго, но они всё равно чужие, и их это не касается. Это вообще никого не касается. То, что между Гуком и Чоном - это только их дело. Их маленький, сокровенный, греющий души обоих секрет. - Эй, Гук-а... - бормочет разомлевший от зарывшихся в его волосы пальцев Чон. - А мы подарки утром будем открывать или что? - Я бы сказал «да», если бы не знал, что ты тайком попытаешься сунуть нос в коробки, пока я сплю, - фыркает Гук и поворачивает голову к ёлке. - Вон та самая крошечная неприметная коробочка - для тебя. - А вот это вот всё великолепие, - кивок старшего на крупные подарки с пышными бантами, - для хёнов? Всегда знал, что ты любишь их больше, чем меня. - Конечно, - пожимает плечами Гук. - Они клёвые, а ты - зануда. - В самое сердце, - притворно хрипит Чон, издавая звуки умирающего. И скатывается с него, садясь по-турецки и подтягивая к себе коробочку за крошечный бант. Когда пальцы начинают разрывать упаковочную бумагу, Гук невольно начинает нервничать. Его подарок так-то совсем простенький. Понравится ли он брату? А смысл, заложенный в него? Пусть они давно разобрались в настоящих чувствах, испытываемых друг к другу, это всё равно может быть... Слишком? Или навязчиво. Или помпезно. Или глупо. Или сопливо. Или... - О, - выдыхает Чон, открыв коробочку в виде ярко-оранжевой тигровой лилии. - Это же... Я согласен. - Придурок! - вспыхивает Гук и пытается пихнуть его стопой в рёбра, но кто бы ему позволил. Со смехом Чон вновь опрокидывает его на спину и садится на бёдра, чтобы удержать. Достав из коробочки одно из колец, он внимательно рассматривает его и удивлённо вскидывает брови, когда замечает вязь на латыни на внутренней стороне. Смысл фразы доходит до него быстро, поясняя и размер кольца, и Чон вдруг смотрит на Гука так, что того будто кипятком ошпаривает. Губы огнём вспыхивают, когда Чон накрывает его своим телом, подхватывает под затылок и целует. Целует напористо, жадно, так влажно, что у Гука загораются уши. Такие вот поцелуи Чон позволяет себе нечасто, прекрасно зная, как Гук ненавидит лишний слюнообмен, но в этот раз младший близнец не отпирается, послушно приоткрывает губы и обнимает за шею так, будто они оба тонут, и только Чон может его спасти. - Подслушивал? - спрашивает хрипло Чон, отрываясь от него лишь тогда, когда губы неметь начинают. - Намджун-хён сдал тебя, устав слушать мои вздохи, - смеётся негромко Гук, отводя с лица старшего лезущие тому в глаза магнитящиеся пряди чёлки. Проворчав «ты пользуешься своими оленьими глазами, как подло, однажды на это должны перестать покупаться», Чон садится прямо и берёт Гука за руку. Замирает на мгновение, а после окидывает притихшего близнеца шкодливым взглядом и поправляет невидимый галстук на шее, прочищая горло. - Итак, как там? В болезни и здравии... - Чон, ты идиот! - снова вспыхивает Гук и резко садится прямо. - Отдай! Схватив смеющегося брата за руку, он без лишних слов надевает широкое кольцо на его мизинец. Продолжая ворковать что-то про раскрасневшихся взъерошенных крольчат, Чон достаёт из коробочки второе кольцо и надевает его на мизинец младшего и целует сначала костяшки, а после запястье. - Эй, Гук-а. Ты самый лучший, знаешь? - мягко улыбается старший близнец и прижимается к его лбу своим. - Разумеется. Тебе сказочно повезло, придурок, - фыркает младший, но тоже льнёт ближе, обнимая сидящего на нём брата, притираясь лбом ко лбу. - Сказочно, - соглашается Чон. И, помедлив, добавляет. - Но татуировку на руку я всё равно набью. - Да хоть десять, - закатывает глаза Гук и пристраивает подбородок на плечо близнеца, прикрывая глаза. За окном начинает падать снег. Часы показывают начало одиннадцатого. Ёлка всё ещё сияет, светится изнутри. Блики гирлянд раскрашивают поблёскивающие на мизинцах близнецов кольца цветными всполохами. Сердца и души обоих согревают слова, выбитые на внутренней стороне причудливой вязью на латыни. Слова, обозначающие их реальность: «Связанные красной нитью».

|...|