Не включая свет в маленькой кухне, Чимин подхватывает кончиками пальцев прозрачную кружку с остывшим кофе, сделанным ранним утром перед работой, и ставит на подоконник, развернувшись спиной к окну, опирается о его края ладонями, опуская голову вниз. Телефон надоедливо вибрирует в заднем кармане узких чёрных джинсов, но доставать и проверять, заведомо придумывая отговорку на тему того, почему не спит в шесть утра, желания, как и сил, просто нет. Да и он знает, что это Чонгук, которому обязательно нужно прервать все мечты Чимина о том, как он пошлёт всех, удалит все страницы в соцсетях, сломает симку и улетит, например, в Нью-Йорк, не купив билета обратно, а там уже снимет маленькую светлую студию и будет рисовать, спиваться и курить так, словно у него в шкафу есть парочка запасных лёгких. Улыбнувшись собственным мыслями, трёт пальцами сначала закрытые глаза, а потом лицо ладонями, запрокидывая голову назад, громко выдыхает.
Стоило и правда послать его три года назад, когда он предложил ему встречаться после трёх лет дружбы.
Чимин только узнал, что поступил в университет с первой попытки на архитектуру, обесцветил волосы в порыве дикого восторга и радости, которая пьянила с такой силой, что он удивлялся тому, как же всё ещё стоит на ногах, не падая на асфальт, громко крича, что у него всё, чёрт возьми, получилось, крепко сжимая чонгукову руку, который стоял рядом и улыбался так ярко, что на его фоне блекло солнце. Вот только опьянённый от счастья Чимин был не готов к тому, что ему преподнесёт единственный родной человек — мама, которая постоянно унижала, упрекала и кричала, тем самым завязывала невидимую петлю на шее и натягивала, перекрывая воздух.
Он всегда помнил и помнит каждую брошенную фразу и удар в скандалах настолько хорошо, что с уверенностью можно сказать — это вытатуировано на его бледной коже невидимыми чернилами, как и петля, которая болталась на его шее. Когда она кричала, что он бесполезный урод, который ничего не умеет, то хватала за волосы, а Чимин, сжимая зубы и пальцы в кулаки, терпел и работал до кровотечения из носа из-за переутомления. Столько академических рисунков тогда было испорчено, Боже. Жирная свинья, которую никто не полюбит, больно хватала за шею, оставляя кровавые следы-полумесяцы, он улыбался и смотрел исподлобья, понимая, что ему стоит теперь питаться один раз в десять дней, а не пять. Столько голодных обмороков и было иногда страшно, что может наступить однажды последний.
