Рождественская игрушка

========== Глава 1 ==========

Ноэль аккуратно расстелил белоснежную скатерть на перевернутом ящике и торжественно выставил две консервные банки: с мясом и с горохом. В рюкзачке осталось еще восемь таких: все, что удалось найти в разрушенном доме на улице Пирамид. Дальше Ноэль пройти не решился, боялся столкнуться с патрулем, а ближние дома давно были разграблены. Конечно, он еще мелкий омега совсем, альфы и беты не смогут учуять его, но все равно страшно.
— Вкуснятина... — потрясенно выдохнул Реми, самый старший из них. — Ты встретил кого-нибудь на улице?
— Нет, — ответил Ноэль и протер руки влажной салфеткой.
Этих салфеток тут была целая гора, ведь Ноэль с друзьями прятались в подсобке магазина хозяйственных товаров. Мыло и порошок, симпатичная посуда под старину, скатерти и прочие милые мелочи, которые не замечаешь в обычной жизни, всего этого здесь было полно. А еще нашлись матрасы и несколько пушистых пледов. Ноэль, Эдуард и Реми стащили все это в один из углов, устроив постель для всех троих. Спать в обнимку было тепло и почти уютно. А вот за едой каждый раз приходилось выходить наружу.
"Надо было прятаться в продуктовом", — смеялся Реми в первый день, и они смеялись вместе с ним. Тогда казалось, война вот-вот закончится, их спасут и отправят в какой-нибудь другой институт, доучиваться. Не зря же родители заплатили за их дорогущее омежье образование.
— Может, альбертинцы совсем ушли? — Реми разделил порции в банках на три части и разложил по тарелочкам, и еще добавил кусок подсохшего хлеба и сыр в вакуумной упаковке, все, что с прошлого раза осталось.
— Опять ты синюю посуду взял с вензелями, что за мещанство, — возмутился Эдуард, изящный омежка, самый красивый в их компании. Ноэль восхищался им и тайно завидовал.
— Солдаты не ушли, — Ноэль запихал в рот кусок мяса с жиром. — Я слышал стрельбу и видел сигнальные ракеты в небе, наверное, поймали кого-то вроде нас.
— Не говори с набитым ртом, — Реми укоризненно на него посмотрел. — Нас здесь не найдут.
— Найдут. Вот начнется у тебя течка, сразу унюхают, — упрямо сказал Ноэль и тут же покраснел, устыдившись. Разве можно старшему другу говорить такое. Он дожевал и проглотил кусок: — Прости.
— Ничего, — Реми грустно улыбнулся и погладил его по голове. — Это война все.
— Да-да, — кивнул Эдуард, — скорей бы она закончилась.
— Надо попробовать пробраться к своим, — тихо сказал Ноэль, но его не услышали, конечно же.
А бросить друзей он не мог, те даже из подсобки выходить боялись. Ноэль тоже боялся, особенно убитых, вдруг они бродят ночью по улицам разрушенного города и караулят в пустых домах и заброшенных магазинах. Реми с Эдуардом смеялись над ним: "Бояться надо живых. Если увидишь патруль, сразу прячься, тебя все равно не унюхают. Эй, мелкий, клянись дружбой и сердцем омега-папочки, что обязательно спрячешься".
Спать он устроился между Реми и Эдуардом, и те принялись тискаться и щекотать его, как когда-то в пансионе. Раньше Ноэль иногда пробирался к ним в комнату полежать вместе и послушать истории, приходилось терпеть заодно и щекотку. Вот и сейчас друзья трогали его и щипали, пока их не сморил сон. Взрослые уже омеги, а все не могут отвыкнуть от детских глупостей.
Проснулся Ноэль от того, что замерз, плед сполз с левого бока. Реми лежал прямо на Эдуарде.
— Ну и что, что моя очередь, — шептал Эдуард, и от этого шепота Ноэлю стало жарко и стыдно. Он зажмурил глаза, изо всех сил притворяясь спящим. — Реми, миленький, пожалуйста, поласкай меня как альфа.
— Ладно, — выдохнул Реми, — какой ты эгоист.
И они принялись вздыхать и возиться под пледом, даже матрас прогибался от этого. Ноэль знал их тайну и догадался, что они лижут друг друга в губы, как взрослые омега и альфа. Целуются. И снимают штаны, чтобы удобнее было ласкаться. Потом Эдуард просит: "Вставь мне, я уже готов..."
Ноэль инстинктивно сжал колени, сильно захотелось в туалет по-маленькому. А Эдуард застонал, как в горячке.
— Тихо-тихо, миленький, — Реми возился все сильнее, пока Эдуард не заплакал под ним и не замер. Реми тоже перестал двигаться.
Вокруг как будто невесомость наступила, так Ноэлю показалось в тот миг, и тишина, даже матрас не скрипит, только слышно чужое дыхание. Он не выдержал, вскочил, отбросив плед:
— В туалет хочется.
— И мне, — захихикал тут же Эдуард, — всегда после любви...
— Бесстыжий, — Реми зажал ему рот, и они опять завозились.
А Ноэль ушел в коридор, там у них стояло специальное ведро с кошачьим наполнителем. Они с самого начала так придумали, потом закапывали использованный наполнитель во дворе, и никакого запаха.
Весь следующий день шел дождь, они играли в карты на поцелуи и говорили о войне.
— Интересно, как там родители...
— Волнуются за нас, — Реми посмотрел на Эдуарда. — Скажем ему?
— Давай.
— Мы поклялись друг другу в вечной любви, — торжественно сообщил Реми, а Эдуард добавил:
— Вчера, пока ты на горшке сидел.
— Но ведь вам альф уже нашли, — Ноэль чуть не выронил карты.
— Откажемся от брака, — пожал плечами Реми.
Все трое неловко замолчали, а Ноэль заметил, что кольцо Эдуарда теперь на пальце у Реми. Вот сумасшедшие, как они без альф жить собираются. И что Эдуард родителям скажет, разве можно фамильные драгоценности вот так раздаривать.
Дождь все не прекращался, и вечером Эдуард вышел из подсобки на воздух — развеяться. Реми с ним не пошел, остался помочь Ноэлю убрать в их жилище.
— Не могу больше взаперти сидеть, — Эдуард накинул желтый дождевик и стоял в дверном проеме, не решаясь шагнуть наружу.
— Ты даже в этой клеенке красивый, — улыбнулся Реми, — не выходи за ворота.
Они с Ноэлем спустились в склад, сложить грязную посуду и принести чистую. Мыть ее все равно было нечем, водопровод не работал, и воду приходилось искать так же, как и еду. Пока им везло.
— У нас еще салфетки кончаются, — Ноэль пытался на ощупь вытащить картонную коробку. — Тяжелая... Посвети мне.
Реми навел на него фонарик, Ноэль потянул на себя коробку с салфетками, а потом они услышали крик.
— Нас нашли... — прошептал он и выронил коробку.
— Черт... — Реми оттолкнул его за стеллажи, и Ноэль забился под самый низ. — Только бы не солдатня.
Над ними что-то грохнуло, опять закричал Эдуард, и Реми кинулся из подвала наверх, прихватив фонарь, а Ноэль так и остался лежать под полкой, не в силах пошевелиться. И думал только об одном: его не найдут, если не будут искать, он ведь маленький еще и не пахнет, господи, только бы они не стали обыскивать подвал. Так Ноэль предал своих друзей.
Он дрожал и плакал в темноте, а потом вдруг понял, что наверху давно все стихло. От бетонного пола было так холодно, Ноэль с трудом выбрался из своего укрытия и пополз, пока не уткнулся в кирпичную стену. Где-то здесь была лестница... Сейчас он выберется и обязательно спасет друзей, или доберется до своих и сообщит в полицию, что двух омег украли солдаты. И все станет как раньше, друзья простят его.
Но искать никого не пришлось, они были там, оба. Ноэль потерял сознание, наверное, потому что очнулся он рядом с Реми и долго смотрел на его рану в животе и внутренности. Пол вокруг был липким от крови. "Он умер", — подумал Ноэль и ничего не почувствовал. У Реми не хватало одного пальца на левой руке. Отрезали, чтобы снять кольцо, с ужасом понял Ноэль, ради куска белого золота и нескольких камешков его другу отрезали палец. Он подтащил тело Реми поближе к Эдуарду и сложил вместе их окровавленные руки. И заметил рядом металлическую пуговицу с шестиконечной звездой. Знак альбертинцев.
Эдуард, на лице которого уцелел только рот с острыми осколками зубов, вздрогнул и попытался что-то сказать. "Реми".
— Он здесь, рядом с тобой, — Ноэль достал телефон. У него новенький СТ-522 был, зарядки на месяц хватало, вот только связи, естественно, не было. Он открыл жалюзи и сфотографировал то, что осталось от его друзей. Вдруг удастся добраться до своих, и это как-то поможет найти преступников.
Эдуард услышал его и сжал руку Реми перед смертью. Ноэль это точно видел, ему не показалось.
Он стащил с себя перемазанную кровью куртку и выскочил из подсобки. Вокруг было пусто, эти твари просто убили его друзей и ушли. Не спрятали и не сожгли трупы, как будто совсем не боялись. Или они планировали вернуться позже? Без куртки сразу стало холодно. Снег... рано же еще, подумал Ноэль и оглянулся, вокруг все было засыпано белым, а от самой двери за ним тянулась красная цепочка следов, постепенно исчезая. И он побежал, не разбирая дороги, куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места.
Потом Ноэль долго не мог прийти в себя, ему казалось, что он все еще бежит, поскальзываясь на мокром снегу, поднимается и снова бежит. Какие-то люди затаскивают его в грузовичок, и Ноэль отбивается сначала, ведь это враги, альбертинцы. А потом с облегчением замечает, что на них нет формы — это гражданские. "Помогите, моих друзей убили", — просит он, и те смеются и не верят ему. До войны он и сам не поверил бы в такое. "Вот доказательства", — он протягивает им телефон, и снова взрыв смеха: "Богатенькая сучка, наверняка нетронутый". И еще что-то, Ноэль почти не разбирал слов из-за акцента альбертинцев.
***
— И что же, командир, и пошуровать нельзя? Мы по-быстрому, сэр, никто и не заметит, — сержант из новых нагло подмигнул, и весь взвод уставился на меня.
А я медленно расстегнул портупею, пытаясь совладать с привычным бешенством. Хотя нет, уже не привычным. Давно я не испытывал его. Давно уже мне не демонстрировали неподчинение так откровенно.
Сержант слегка побледнел и покрепче вцепился в автомат, набычившись. Его звали Сэм, Сэм Дастерс, и его танк присоединился к моему взводу только вчера. А сегодня уже залупается. Здоровенный бычара с квадратной челюстью и темным ежиком волос. Я положил револьвер на крыло танка и натянул кожаные перчатки. И поманил его к себе.
Он опешил лишь на секунду, а потом отложил автомат и рванул ко мне, сжимая кулаки и радостно скалясь. И наткнулся на мой кулак, а потом — на броню танка. Я добавил ему по почкам и, резко развернув на себя, раскрытой ладонью под кадык. А если бы ударил ребром ладони, то сломал бы ему шею.
Он захрипел.
— Убит, солдат, — сказал я и взял револьвер. — Десять нарядов вне очереди.
Этот Сэм Дастерс был крупнее меня, и если б мы боролись дольше — вполне возможно, что одолел бы. Но у меня было преимущество, о котором он не знал — любой подчиненный альфа становится в иерархии бетой. Этот сержант привык подчиняться офицерам, и не справился бы со мной с налета. А после сегодняшнего поражения не справится вообще никогда. Так говорили нам в кадетском и советовали как можно чаще пользоваться этим преимуществом на начальной стадии карьеры. "Пока и собственной дури много и нижних чинов вокруг", — ухмылялся преподаватель психологии управления. Меня бесил этот предмет — казалось, что нас учат быть альфами, как каких-то ущербных. "Хотите сказать, мы для вас беты, сэр?" — злобно спросил я тогда и получил в морду и сутки карцера. Это и был ответ на мой вопрос, как я понял уже в карцере. И там же в очередной раз поклялся себе стать генералом. Я все время это себе твердил: "буду генералом". Буду генералом и приеду домой с золотыми эполетами, и папа будет мной гордиться. Глупости, конечно, но я до сих пор об этом иногда думаю. Мне ведь запретили возвращаться, сказали, что в увольнительные я могу приходить в другой дом клана, в другом городе и с другими омегами. И папу я только раз видел, на свой выпускной. Он поздравил меня с первым званием, мне сразу лейтенанта дали, как одному из лучших. Остальные мои товарищи выпускались кандидатами в офицеры. "Я горжусь тобой, Скай", сказал мне папа, подходя, и я кивнул ему и сразу отвернулся. Поздоровался с Джо, папиным альфой, и отошел от них. А ночью кусал кулаки и проклинал себя за тупое упрямство.
Сержант Дастерс поднялся с земли, пробормотав "есть, сэр". А я подумал, что у него знакомая фамилия, и надо будет изучить его дело. Когда прибудем в Альбертину, и если он все еще будет в моем взводе. Мы возвращались домой с победой, примерно наказав зарвавшихся северян, и победа развращала солдат, заставляя забыть о дисциплине и воинской чести. Некоторые полагали, что у них теперь есть полное право мародерствовать и охотиться за омегами.
К месту стоянки подъезжали еще два взвода, и я посмотрел на радиста.
— Пятьдесят третий и семнадцатый, сэр, — сказал он.
Я ему кивнул, это были приятные новости. Сегодня вечером у меня будет не просто офицерская компания, но и хорошее общество: командиром семнадцатого был мой бывший однокашник, Даррел.
— Скай, дружище! — Даррел спрыгнул с танка, весело скалясь. — Сколько звезд на борту?
— Пять, — ухмыльнулся я.
— Везучий черт. Но я тебя еще догоню.
— Мечтать не вредно, — ответил я. — Мечтай до следующей операции, и я тебя сделаю снова.
Я пригласил их в свою палатку, ребята как раз ее поставили.
— У меня есть коньяк, — сказал командир пятьдесят третьего, его звали Сирил.
— Трофейный? — спросил я, поднимая бровь. Когда-то этот надменный жест надо было долго отрабатывать перед зеркалом, а теперь он получался машинально.
— Естественно, — ответил тот.
— Тогда будем пить водку, — сказал я. — Неворованную.
Сирил сжал губы и посмотрел на Даррела, а тот покачал головой с преувеличенным осуждением.
— Некоторые и на войне думают, что они пришли на благотворительный бал в белых перчатках, — сказал Сирил.
— Мундир как честь, — сказал я, разливая белую по бокалам, а Даррел закончил:
— Должен оставаться чистым.
Чтобы быть настоящим командиром, надо верить в свою безупречность, а эта вера рождается от незапятнанной чести.
— За танковые войска, — я поднял бокал.
И мы выпили и за войска, и за Альбертину, нашу дорогую родину, и святого Георгия, покровителя всех танкистов. И обсудили "Пустынного дьявола", нашу победоносную операцию, и то, как получили по носу зарвавшиеся северяне.
А потом пришел сержант, тот самый Сэм Дастерс, отхвативший сегодня по роже.
— Радары засекли лагерь неизвестных, сэр, — сказал он. — В пяти километрах к юго-западу.
— Наверное, беженцы, — сказал Даррел.
Мы связались с командованием и получили приказ проверить и, в случае чего, зачистить.