Личное дело

Глава 24

К Алексу они попали только к четырем часам. Парень все еще вынужден был носить корсет (слишком сложная была у него операция), ходить медленно и говорить негромко, чтобы не напрягать легкие, но в целом он уже был вполне бодр и весел. Он ухитрялся в больничных условиях наводить «красоту», как он выразился – ежедневно мыть и красиво укладывать волосы, приятно пахнуть парфюмом, надевать не больничную  пижаму – а джинсы и футболку... в общем, он старался. Краем сознания Сергей, конечно, понимал, что вряд ли Алекс так уж озабочен мнением о нем нянечек и доктора, и целью его украшательств являются вовсе не они, но эту догадку он от себя трусливо гнал.  К тому же, он совершенно не знал, не приходит ли в гости к Алексу его мужчина мечты... Просто каждый раз делал парню приятное, говоря, что тот прекрасно выглядит. Алекс смущался и забавно краснел. На этом все заканчивалось.
Сегодня они с Митей застали парня сидящим на кровати и укладывающим в сумку свои вещи. День «Ч» настал – Алекса выписывали домой.
Разумеется, Митя возликовал, а Сергей внутренне напрягся: ну вот и все. Придется назначить решающий разговор на сегодня. Просто переломный день какой-то получается, по всем фронтам! После него Сергей либо останется один, как и раньше, только без любимой работы, либо все будет так, как было три недели подряд – в приятном и ни к чему не обязывающем общении.
Пока Митя суетился с упаковкой, бегая по палате и таская туда-сюда пакеты, Алекс негромко (впрочем, он вообще сейчас говорил негромко) признался Сергею:
- Я боюсь туда возвращаться. Я помню, что ты сменил замки, и понимаю, что Маркин уже не вернется, но ничего не могу с собой поделать. Это какой-то животный страх, который идет изнутри. Ты не знаешь, случайно, метода, чтобы бороться с такими неврозами?
- Знаю, - обрадованно откликнулся Стасов, - я привезу вас с Митей к себе, и вы будете жить у меня до тех пор, пока твой страх не пройдет.
Алекс хмыкнул:
- Не вариант. Я не хотел бы тебя напрягать. К тому же, Митин сад далеко, а я пока не смогу преодолевать такие большие расстояния, чтобы его водить туда и обратно.
- Ты знаешь, я хотел сказать тебе позже, но так уж вышло, скажу сейчас: я уволился.
Алекс плюхнулся на кровать и уставился на мужчину:
- Как это? Почему?
- Потому, что дело Веденеева развалено. Ковалева сегодня отымели с особым цинизмом и намекнули о выходе на пенсию. А Веденеев вышел из всего этого дерьма чистенький, честненький, весь в белом. По нападению на тебя суд над ним и Маркиным, конечно, состоится, а вот к наркотикам он, оказалось, непричастен. Ни я, ни Ковалев ничего не смогли сделать. И я не могу дальше на это смотреть.
Они замолчали.
- Ты меня осуждаешь? -  прервал молчание Сергей. Парень пожал плечами:
- Да брось, о чем ты...  разве я имею право тебя осуждать? Тебе виднее, как поступать. Если ты не можешь больше видеть то, что происходит там у вас – значит, ты прав.
- А ты? Ты сам как думаешь – я прав?
- Да какая разница, что думаю я...
- Для меня - большая.
Они опять замолчали. На этот раз – напряженно. Алекс, вскинув брови, смотрел на Стасова, а тот изучал квадрат окна, упорно избегая его взгляда.
- Я думаю, что перед принятием решения надо было подумать хотя бы пару часов. Но, в целом, ты прав, - наконец, аккуратно подбирая слова, высказался парень.
- Я это сказал для того, чтобы объяснить: я теперь свободен, и могу поработать у вас с Митей извозчиком.  В сад, в больницу...
- Да зачем тебе все это, Сережа? Я выписываюсь из больницы, и ты наконец-то освободишься от Митьки и меня...
Он говорил те самые слова, которые сегодня днем думал про себя Сергей. А Стасову ужасно не хотелось произносить вслух то, что думал он сам в ответ на эти мысленные речи. Но, вероятно, не зря он боялся этого разговора – пришлось.
- Алекс, я не хочу, чтобы наше общение прекратилось. Я привязался к Мите. И я... хочу продолжать общаться с тобой.
Алекс отвернулся и принялся преувеличенно тщательно складывать свои футболки.
Вот та самая точка, после которой станет ясно, что будет дальше. Стасов понимал: он сказал слишком мало. Надо что-то добавить, чтобы не звучало так казенно, сухо и безлико. Надо заставить Алекса поверить в то, что он, Серега, действительно ценит их общение.
У него была жена, которая для него всегда значила гораздо меньше, чем Алекс. У него наконец-то появился Митя, которого так приятно оберегать. У него появилась.... да, семья, в которой ему хочется остаться. И Алекс ему действительно дорог. Как друг, как собеседник, как человек. Разве не признавался себе в этом Сергей в тот день, когда увидел Алекса на полу в его квартире? Разве не дошел тогда до самого смутного откровения, когда сидел на ступеньках лестницы, ждал Соболевского и молился, чтобы парень остался жив? Разве не признавался он тогда сам себе, что Алекс ему совсем, совсем не безразличен? А теперь он сидит на казенной кровати и выдавливает из себя какие-то скучные, ничего не объясняющие слова. И не может сказать всего того, о чем думал последние три недели...
- Ты... мне стал очень дорог. И я не могу тебя потерять теперь.
Сказал – и обмер: выходило так, будто он почти признался Алексу в любви. А на самом деле? Разве он соврал? Разве он готов сейчас потерять то нужное для него общение, которое нашел после стольких лет одиночества? Да, Алекс – мужчина. А Сергей – не гей. Но разве не таял он от танца мужчины-змеи? Разве не сглатывал судорожно, глядя на Алексовы губы в гримерке? Так неужели ж теперь нельзя сказать, что Алекс ему дорог? Это будет только половиной правды, а вся правда умещается в другом слове. Морально – оно, это слово, подходит для того, что чувствует Сергей. Физически – нет. И только поэтому он еще его сказать не готов...
- Сережа, я понимаю, что ты хороший, добрый, надежный, прекрасный человек и мужчина. Но... ты ведь уже знаешь, что  я - гей. И понимаешь, в чем дело... ты спрашивал тогда меня, как зовут мужчину, в которого я влюблен... я не отвечал тебе. Потому, что я был влюблен в тебя. Я влюбился в тебя давным-давно, еще в университете, еще до всего этого. Но... понимаешь, за три недели моя влюбленность прошла, и...
Сергей, игравший желваками от этих откровений и не знавший, как на них отреагировать, после последних слов резко вскочил. Вскочил от самого его поразившей боли, которая ударила его в грудь.
Да, ему стало больно. Больнее, чем в момент, когда он решил бросить свою обожаемую работу.
В сто раз больнее, чем в момент, когда Алла окончательно переехала к маме,  поспешно побросав в сумку вещи.
В тысячи раз больнее, чем от всех разочарований в жизни.
И почему? Потому, что парень в него больше не влюблен?
Разве это не лучше было бы – просто общаться, без всех этих влюбленностей за кадром, без заднего плана, без фона? А вот поди ж ты... больно. Больно до спазмов. Выходит, Сергею хотелось, чтобы к нему относились не как к другу? Выходит, глядя на танец мужчины-змеи, он хотел ему нравиться, он хотел, чтобы танцевали именно для него?
Да, он хотел. Самому себе не признавался, что хотел иметь мужчину-змею в единоличном своем владении. Чтобы и струящиеся руки, и идеальное тело, и гордая ямочка на подбородке – чтобы все, от чего сходили с ума зрители в клубе, принадлежало ему одному. Чтобы походы в зоопарк, ночные и утренние чаепития, присутствие на выступлениях в клубе – чтобы все это было в его безраздельной власти. Для него. Оказывается, ему это было нужно. Собака на сене, получалось, да, но другим отдавать Алекса не хотел, ревниво не хотел Стасов! А теперь стоял перед парнем, который смотрел на него снизу вверх, удивленный его скачком,  и беззвучно открывал рот. Ну почему не наградил его Бог красноречием? Почему все то, что он думает сейчас, он не может рассказать, объяснить, разложить по полочкам... почему может только хватать ртом воздух и молчать?
- Не надо ничего объяснять, - выдавил он из себя.
- Ты ведь еще не дослушал, - изумился парень еще больше.
- Я не хочу это слушать.
- Но...
- Просто – не надо. Мне все понятно.
Алекс ошеломленно замолчал. А Стасов смотрел на него в упор и с ужасом осознавал: да, он хотел бы, чтобы все остановилось на фразе «Я был влюблен в тебя». И все. Чтобы Алекс признавался ему в своей симпатии, чтобы хотел его видеть, хотел с ним общаться, чтобы настойчиво приглашал на чай и не хотел отпускать... Зачем? Затем, что Сергей ведь тоже этого хотел – и симпатии, и чая, и общения. Не изредка, от случая к случаю, а постоянного. Плотного. Все время. На законном основании.
«Этак я договорюсь до того, что я хочу на нем жениться, - со страхом подумал Сергей, рассматривая удивленно поднятые черные брови, - он же мужчина, мужчина! У него щетина вон пробивается. Раньше я не замечал – а сейчас близко рассмотрел и вижу, да, он – не бесплотный дух и мужчина-змея, он живой, нормальный мужчина, со щетиной. В ямочке на подбородке она заметна сильнее. Похудел он, конечно – скулы сильно запали. И губы еще больше кажутся на их фоне. Такие черные и длинные ресницы... И волосы у него черные. И брови. Да и глаза не  просто карие, а какие-то... густые. Как странно: у него совершенно мужская внешность. Не женственная. И тело у него – с мышцами, не женское. А он мне все равно нра... я это подумал? Я сейчас действительно подумал, что он мне нравится?»
Объект его наблюдений еще выше поднял брови и нарушил, наконец, молчание:
- Почему ты на меня так странно смотришь?
- Разве?
- Да. Как будто рассматриваешь под микроскопом.
- Рассматриваю, верно. Думаю о твоей национальности.
- Это для тебя важно?
- Не важно. Просто смотрю – и думаю об этом.  Ты же спросил – почему я так смотрю? Я и объясняю. Извини, я сухарь. Я не умею красиво излагать свои мысли.
- А мне и не нужно красиво. Главное, чтобы честно, - Алекс снова взялся за свои футболки и, не поворачиваясь, добавил,  - но ты и без того убийственно честен.
- Почему – убийственно? – машинально переспросил Стасов, наблюдая за плавными и выверенными движениями.
- Ну, ты ведь даже не считаешь нужным скрывать, что тебе наплевать на мои откровения.
- Наплевать? Мне – наплевать? – Стасов зло рассмеялся, - Хаха! Подумать только, мне – наплевать! Да у меня все внутри скрутилось в узел от твоих откровений! Я просто не хочу, чтобы скручивалось еще больше. Я все время искал возможность тебя видеть и с тобой общаться, прикрывался Митькой, прикрывался твоим страхом, чтобы ты еще немножко пожил со мной рядом, а ты меня с размаху – хрясь в лобешник! Прошла, мол, влюбленность, Сергей Николаевич, идите лесом и не попадайтесь на глаза больше!
Алекс опустил руки с футболкой и застыл. Застыл даже, кажется, Митя за спиной у Стасова – так громко мужчина выкрикнул последнюю фразу. Выкрикнул – и испугался: он это сказал вслух? Признался? Да еще и в таком тоне? И при ребенке...
Митя смотрел на него, широко открыв глаза. Он уже собрал все Алексовы тюбики и пузырьки, и теперь суетился вокруг сумки, но от Сергеева всплеска эмоций даже забыл, что делал. Первый раз Сережа вышел из себя, накричал – да  еще и на Алекса!
- Пап, - жалобно позвал мальчик, - зачем ты так кричишь?
Алекс резко повернулся и уставился на Митю.
- «Пап»? Митя, ты... почему? Зачем ты так говоришь? Перестань!
- Не кричи на него! – набросился на Алекса Сергей.
- Хочу – и буду кричать! Это - мой ребенок! А если тебе не нравится – заведи своего!
Митя зажал руками уши и заплакал. Сергей орлом кинулся к птенцу, опередив Алекса.
- Да что же вы творите-то! – всхлипывал Митя, уткнувшись в Стасовское плечо, - ну почему вам нельзя не ругаться!
Мужчины молчали. Алекс бессильно уронил руки на колени, сидя на кровати, Стасов – баюкая мальчика в объятиях.
- Ты каждый день со мной разговаривал про Шуру, и что он любит, и что ему нравится, а теперь на него кричишь, как будто он тебе совсем чужой, - выговаривал, вытирая слезы, Митя покрасневшему Сергею, - а ты, Шурочка, делаешь вид, будто совсем Сережу не любишь, но я же знаю, ты ж мне сам говорил, что...
- Митя, не лезь, это не твое де... - крик Алекса сорвался на сип, он закашлялся, хватаясь за горло и сгибаясь пополам. Стасов и Митя испуганно подскочили к нему. Алекс откашлялся и откинулся на подушку, тяжело дыша.
- Митя, я тебя не раз предупреждал, чтобы ты не вмешивался во взрослые разговоры, - уже спокойнее и тише сказал он, - но стоило тебе пожить с Сергеем – и ты перестал меня слушаться.
- Опять Сергей виноват! - в сердцах всплеснул руками Сергей, и у Мити начала кривиться губа от приближающихся слез.
- Да не виноват, не виноват, - успокаивающе поднял руку Алекс, - просто этот разговор у нас с Митей длится уже давно. И он все время забывает, что когда взрослые между собой говорят – дети не должны влезать в беседу.
- А я что, не член семьи? – забормотал, надувшись, Митя, - Мне же не все равно!
- Ты собрал мои тюбики в ванной, член семьи? – усмехнулся Алекс, - А шампуни не забыл? А расчески и фен? Иди проверь, семья ты моя. Иди, иди.
Митя медленно поплелся в ванную. Сергей смотрел ему в спину и понимал: сейчас ему придется объяснить свою вспышку. И не просто объяснить, а еще и отношения выяснить.
Отношения выяснять Сергей не любил. Как только начинались разборки в отношениях, он предпочитал замолкать и прятаться в свою раковину. Он прекрасно знал, что в самый ответственный момент он психанет и выложит всю правду-матку. Которая, как правило, обидна для его оппонента. Оппонент ведь всегда считает, что он прав! Поэтому Сергей просто молчал. Сейчас он уже выдал кусок правды, к которой он и сам не был готов, а Алекс явно хотел продолжения выяснений, для чего и отправил Митю подальше.
- Почему он тебя «папой» назвал? – внезапно спросил Алекс, и Стасов вздрогнул: он ожидал совсем другого направления беседы.
- Не знаю. Второй раз сегодня, - признался мужчина. Парень помолчал и вдруг попросил:
- Помоги мне квартиру продать, а? Я совсем неопытный во всех этих делах... а ты постарше все-таки.
Стасов был сбит с толку. Ему казалось, что Алекс должен ухватиться за его признание, пытаться вытащить правду, объяснять свою позицию.... Так всегда поступала Алла. Она ни за что бы не оставила интересующую ее тему разговора без продолжения, она бы вцепилась в него мертвой хваткой, дожала, додавила – но выяснила бы правду. А Алекс тему перевел.... Может быть, он понял все и так? Или просто... просто ему все равно? Ему неинтересно?
Сергей впервые ощутил себя на месте Аллы: ему захотелось самому выяснить, вытянуть, дожать и додавить. И в то же время было пакостно на душе: какой смысл давить, если и так все ясно... Алексу плевать на Стасовскую правду и признания. Ладно, решил он. Меняем тему – значит, меняем.
- Зачем тебе продавать квартиру?
- Не смогу я там жить. Место прекрасное, район хороший – но... сначала Танька. Потом вот ... это. Я ненавижу эту квартиру, понимаешь?
- Нннннну.... Не очень. Но если ты хочешь...
- Да. Хочу. Точнее, я сам все сделаю, ты просто... не давай меня обмануть. Я доверчивый очень.
- И... где ты хочешь новую квартиру? И какую?
- Да где-нибудь там же... мне все равно.
Парень, как ни в чем ни бывало, принялся заталкивать футболки в сумку, а Сергей сидел рядом удивленный и немножко злой.
Он так и не понял, как им теперь общаться. То ли все остается, как прежде, то ли все же что-то меняется. Если меняется – то в какую сторону? Понял ли Алекс, что ему пытались сказать?
Из ванной высунулась хитрая мордочка Мити, который, разнюхав, что скандалом уже не пахнет, показался в проеме двери полностью.
- Шура, а мы сейчас к Сереже поедем, или домой? – медовым голоском уточнил он, прижимая к груди расчески и фен. Сергей мысленно погладил мальчика по голове: его тоже очень интересовал этот вопрос, но внятного ответа он так и не получил. А Алекс молчал, словно не слышал.
- В любом случае, мы поедем ко мне, - наконец, решительно ответил Сергей,  - ведь у меня же твои вещи, Митя! А дальше – посмотрим. Вдруг Алексу понравится, и он решит немножко погостить у меня? Правда, Алекс?
Парень поднял глаза на Сергея, и мужчину как будто ударило: Алекс все давно понял. Понял то, что никак не мог облечь в слова Сергей. Понял – и пытался дать ему право самому выбрать. Молчал, уходил от ответа – он все это делал специально. Он хотел, чтобы последнее слово осталось за Сергеем!
Только... только как быть с тем, что он сказал? Про влюбленность, которая прошла? Неужели он выбрал то самое простое дружеское общение, которого так сначала хотел Сергей? «Сначала»... а теперь, выходит, не хочет? Чего же теперь хочет Сергей? Разве не дружбы? Неужели мелькнувшие мысли про красивого парня, который вдруг Сергею, как оказалось, нравится, заставят его что-то в себе менять и дальше?
- Да, - коротко ответил Алекс, и Стасову показалось, что это был ответ на его вопрос: да. Теперь тебе придется признаваться себе в том, в чем раньше не признался бы. Тебе нравится этот парень. Тебе хочется с ним все время общаться. Все время его видеть. Быть с ним рядом. Утром кормить омлетом его племянника. И смотреть по вечерам, как танцует мужчина-змея.
- Уррррра! - запрыгал Митя и повис на Стасовской шее.
- Я ревную, - тихо заметил Алекс с улыбкой, - за три недели он тебя полюбил гораздо больше, чем меня.
- Просто я его баловал, - сознался Сергей, - и совсем не ругал.
- Он отобьется от рук.
- Ну, теперь-то ты будешь за нами присматривать, - легкомысленно пожал Сергей плечами и запнулся: что с ним такое сегодня? Он легко произносит вслух то, что никогда не сказал бы раньше. Он признается в таких вещах, которых раньше бы просто чурался... он с милой улыбкой признается мужчине, что искал с ним общения! Он только что случайно проболтался, что не планирует пока расставаться ни с Митей, ни с Алексом! Интересно, понял ли Алекс?
Алекс делал вид, что увлечен сборами. Ладно, подумал Сергей внезапно зло, ладно.  Ты избегаешь этой темы. И я тоже ее закрою. Захочешь обсудить – натолкнешься точно на такой же равнодушный взгляд и перемену темы! Узнаешь тогда, каково мне было...