Тяжелее Небес

19. ТОТ ЛЕГЕНДАРНЫЙ РАЗВОД

Сиэтл, штат Вашингтон сентябрь 1992 - январь 1993 года

«Тот легендарный развод - такая скука». - из «Serve the Servants»

Через два дня после вручения наград «MTV» Курт, Кортни и Фрэнсис - вместе с Джэйми и Джэкки - прибыли в Сиэтл, где «Нирвана» была ведущим исполнителем на бенефисе для борьбы с законопроектом о музыкальной цензуре, внесённым в законодательный орган штата Вашингтон. Прошлым вечером они играли концерт в Портленде, чтобы поддержать права гомосексуалистов. Выбор группой бенефисов - главным образом, организаций в защиту геев и абортов - принёс ему такую часть багажа, на которую Курт не рассчитывал: теперь он получал смертельные угрозы. «Это было, главным образом, защита права на жизнь, - вспоминал Алекс МакЛеод. - Мы установили металлоискатели. Один из звонивших предупредил, что Курта будет застрелен в тот момент, когда выйдет на сцену. Эта перспектива была достаточно жуткой, но столь же ужасным было возвращение в Сиэтл, где он впервые после рождения ребёнка увиделся со своими родственниками.
Курт прибыл в аншлаговый «Coliseum» Сиэтл-центра на 16 000 мест, чтобы уже в своей гримёрке обнаружить Венди, Ким и единокровную сестру Брайэнн. Впервые они увидели Курта с Фрэнсис. «Он был так взволнован, и он был таким хорошим папой, - вспоминала Ким. - Он просто обожал Фрэнсис и очень её любил. Он делал всё, что угодно, чтобы заставить её улыбнуться или засмеяться».
Пока его семья сходила с ума по Фрэнсис, Курт услышал от своего тур-менеджера последние новости. Вновь поступили смертельные угрозы; у «Fitz Of Depression» были проблемы во время проверки звука (Курт, конечно, настаивал, чтобы они играли на разогреве); и была масса журналистов, надеющихся взять у него интервью. В конце концов, Курт сдался. Однако стоило ему подумать, что он избавился ото всех проблем, к нему в панике подбежала Ким с таким переломным моментом, которого Курт не ожидал. «Тут папа!» - воскликнула она. - Какого хрена он здесь делает?». Курт выругался. Дон убедил пропустить его за кулисы, показав охраннику свои водительские права и удостоверение Патруля Штата. «Ну, ничего, - заверила Курта Ким. - Я сказала ему, что в гримёрки никого не пускают». Конечно, это была ложь, поскольку даже маленькие группы с «Sub Pop» расхаживали, попивая бесплатное пиво. Ким предупредила начальника охраны, чтобы Дона ни в коем случае не пускали к сыну. Курт не видел своего отца восемь лет и не говорил с ним с февраля 1991 года. Дон пытался связаться с Куртом, но их отношения были очень отчуждёнными, у него даже не было номера телефона своего сына, но он оставлял сообщения соседям и секретарям звукозаписывающей компании.
Дон вошёл в гримёрку с единокровным братом Курта Чэдом. «О, привет, папа», - сказал Курт, сменив тон своего голоса, чтобы скрыть ту ярость, которую он демонстрировал несколько мгновений назад. Впервые за десятилетие четверо Кобэйнов, некогда бывших семьёй - Дон, Венди, Курт и Ким - были в комнате вместе. В их клан теперь входили ещё единокровные брат и сестра, Кортни и пара служащих Курта. Фрэнсис Бин Кобэйн, которой было три недели от роду, воркующая и ворчащая, пока её передавали от родственника к родственнику, была единственной, кто не обращал внимания на всё это напряжение; всем остальным это казалось взвешиванием спортсмена перед особенно острым матчем по боксу.
Мыльная опера семьи Кобэйн не разочаровала зрителей. Когда Дон увидел, что Венди держит на руках Фрэнсис, он сказал: «Ну, привет, бабуля, - сделав акцент на слове «бабуля», будто это было что-то пренебрежительное. - Каково это - чувствовать себя бабулей?». «Это здорово, дедуля, - ответила Венди в таком же саркастическом тоне. - Мне это нравится, дедуля». То, что во многих семьях, возможно, было юмористической или сентиментальной перебранкой, превратилось в неловкую конфронтацию. С тех пор, как Дон и Венди развелись, прошло более восемнадцати лет, но внезапно эта бывшая семья в эмоциональном отношении вернулась в Абердин, на Ист-Фёрст-стрит, 1210, и отношения между мамой и папой остались прежними. Для Курта это было соединение его новой семьи с ранами бывшей. «Я думала: «О, Боже, не начинайте снова»», - вспоминала Ким. Единственной иной динамикой была роль Курта; он больше не был тем маленьким беспомощным мальчиком. Он стал - с 16 000 любящих фэнов, ожидающих его по ту сторону стены - главой семьи.
Кортни раньше никогда не видела Дона и молча отмечала, как он похож на своего сына - Дон обладал грубой красотой Стива МакКуина средних лет. Но Курт не скупился на слова, особенно для своего двойника постарше: «Заткнись на хрен, - закричал он на своего отца, так яростно, как он никогда в своей жизни не говорил, используя это бранное слово, за которое в детстве он получал «бум» по виску. - Не говори так с ней. Не унижай её».
Венди, Ким, Кортни и Брайэнн быстро вышли из комнаты. «Чёрт возьми, ты постарел», - сказал Курт своему отцу, когда он успокоился. Он сразу же предположил, что Дон здесь, чтобы попросить деньги. «Я ничего не хотел, - вспоминал Дон. - Я просто хотел установить с ним контакт. Я сказал: «Если ты счастлив, развлекайся, это здорово. Просто попробуй поддерживать отношения»».
Курт подписал плакат для своего единокровного брата Чэд - которого Курт представил всем как «своего сводного брата», больше к ужасу Дона - и сказал своему отцу, что ему надо уходить: он опаздывал на концерт «Нирваны». Когда заведующий постановочной частью Джефф Мэйсон вёл Курта на сцену, у Курта было всего несколько секунд, чтобы оставить позади свою семью и стать «Курдтом Кобэйном», рок-звездой, своим другим «я». Он собирался выходить на сцену в том самом зале, где он видел свой первый рок-концерт, Сэмми Хэгара с «Quarterflash», всего за десять лет до этого, хотя, казалось, это было целую вечность назад. Мэйсон и Курт всегда использовали эти короткие прогулки, чтобы обсудить детали концерта или эмоционально настроиться - это был один из немногих раз, когда Курт когда-либо совершал ту длинную прогулку в сторону прожекторов в полной тишине.
Сам концерт был феноменальным, самым лучшим, который «Нирвана» когда-либо давала в Сиэтле. Раздражительность Рединга прошла, и Курт напоминал человека, горящего желанием обратить в свою веру всех неверующих. Сотни ребят рассекали по головам зрителей, низвергавшимся по баррикадам, как лемминги по утёсу. Во время перерыва между песнями Крист рассказал историю о том, как он был «отлучён от жизни» из «Coliseum» за то, что напился на концерте Нила Янга: за кулисами он обнаружил свою фотографию на доске объявлений лиц, которых нельзя пропускать внутрь.
После этого концерта Курт отверг все просьбы об интервью, кроме одной: для «Monk», нерегулярно издаваемого журнала о путешествиях. Когда Джим Кротти и Майкл Лэйн из «Monk» пробились к его гримёрке, они обнаружили, что она опустела - там были только Курт и Фрэнсис. «Было такое ощущение, - вспоминал Кротти, - сродни тому, когда я познакомился с Далай-ламой: когда у тебя есть кто-то, каждый шаг которого разбирался до такой степени, что в твоей собственной голове они принимают такую невероятную важность. Снаружи была вся эта активность, а потом ты открываешь дверь, а там - Курт Кобэйн в пустой комнате держит на руках ребёнка. Он казался таким чувствительным, незащищённым, уязвимым и нежным, когда держал на руках ребёнка».
Если интервью Хилберна застало его в серьёзном настроении, этот разговор был самой большой мифотворческой сессией в жизни Курта. Когда его спросили об Абердине, он рассказал историю о том, как его выгнали из города: «Они преследовали меня до Абердинского Замка с факелами, как чудовище Франкенштейна. А я сбежал на воздушном шаре». Когда Кротти спросил, есть ли у него в памяти «какое-нибудь самое типичное место в Абердине», он сказал: «под мостом». Он рассказал, что его любимая еда - это «вода и рис». Когда его спросили, верит ли он в реинкарнацию, он ответил: «Если ты на самом деле посредственный человек, ты вернёшься какой-нибудь мухой и будешь есть дерьмо». А когда Кротти спросил Курта, как бы он мог озаглавить автобиографию, его ответ был: «Курт Кобэйн: Я Не Думаю».
Той осенью Курт и Кортни - а с ними - Фрэнсис, Джэйми и Джекки - провели большую часть времени в Сиэтле, живя в «Сорренто», «Инн Эт Зе Маркет» и нескольких других четырёхзвёздочных гостиницах. Они регистрировались как «Саймон Ритчи», настоящее имя Сида Вишеса. Они только что приобрели дом за 300 000 $ на одиннадцати акрах возле Карнэйшна, в 30 милях от Сиэтла. Дом - сквозь который прорастало дерево - был таким ветхим, что на этом участке они начали строительство нового дома.
Это было в то время, когда в Сиэтле Курт узнал, что две женщины из Англии пишут какую-то несанкционированную биографию. Следуя по пятам статьи «Vanity Fair», это привело его в негодование, поскольку у его тёти Джуди уже взяли интервью для этой книги. 22 октября Курт, Кортни, тётя Джуди и Дэйв Грол звонили соавтору Виктории Кларк и оставили ряд всё более и более угрожающих сообщений. «Если в этой книге выйдет что-то, что причинит боль моей жене, я к чёртовой матери причиню боль вам», - предупредил Курт. В другом он бушевал: «Мне плевать, если то, что я вам говорю, записывается. Я полагаю, что я мог бы выбросить несколько сотен тысяч долларов, чтобы вас уничтожить, но, возможно, сперва я попробую законный путь». Эти сообщения заполнили плёнку на автоответчике Кларк, который она отдала полиции. Когда «New York Times» спросила Дэнни Голдберга об этих угрозах, он сказал: «Курт абсолютно отрицает идею о том, что он или какой-либо член группы делали такие телефонные звонки». Но впоследствии Курт признался, что он их делал. Он также написал Кларк письмо (так и не отправленное), которое включало такой яд, как: «Вы и ужасно завистливые, и ужасно уродливые. Вы пишете книгу не о моей группе, вы пишете книгу о том, как вы завидуете моей умной, красивой, сексуальной и талантливой жене, ничего из этого нет ни у одной из вас. Если в вашей книге появится хотя бы один-единственный таблоидный или негативный комментарий или заявление в отношении моей жены, я (с большим энтузиазмом, чем у меня было когда-либо в жизни) с удовольствием посвящу каждый чёртов час моей жизни, чтобы ваша жизнь стала невыносимой. Если это не сработает, ну, в общем, не забывайте, что я работаю на мафию».
Обсуждая этот вопрос несколько месяцев спустя, Курт по-прежнему не раскаялся: «Если я когда-нибудь окажусь обездоленным и потеряю свою семью, я не постесняюсь отомстить людям, которые меня раздражали, - сказал он Майклу Азерраду. - Я всегда был на это способен. Я пытался раньше убить людей в припадке гнева, когда я вступал с людьми в драки.... Когда люди излишне меня раздражают, я просто не могу не хотеть избить их до смерти». Месяцем ранее он получал смертельные угрозы; теперь их делал он.
Телефонные звонки Курта поздно ночью стали обычным явлением, хотя большинство из них были тонко завуалированными криками о помощи. Всем - от его адвоката до членов команды - он звонил в четыре часа утра. Однажды он позвонил своей тёте Мари в 2:20 утра с деловым предложением: он хотел записать для неё альбом. «Я полагаю, что я мог бы также поддержать свой авторитет, пока он у меня есть», - объяснил он.
Курт часто звонил Джесси Риду посреди ночи - он знал, что Джесси всегда посочувствует. В дружбе Курта наступало постепенное изменение по мере того, как росли и его слава, и употребление им наркотиков. Курт и Дилан стали ближе, чем когда-либо, но многие из его старых друзей отсеялись раньше времени - большинство из них теперь были неспособны связаться с ним из-за барьеров своей славы и своего гастрольного графика. Старые друзья Курта жаловались, что клином стала Кортни: иногда, когда они звонили, она вешала трубку, думая, что это приятели-наркоманы, и желая защитить Курт от своих пороков.
Курт всё больше и больше зависел от тех, у кого он просил совета и с кем дружил. Соуправляющий Дэнни Голдберг играл более важную роль, как и члены команды Алекс МакЛеод и Джефф Мэйсон. Но его доверие теперь редко распространялось на других членов «Нирваны». Отношения Криста и Курта изменились после свадьбы: хотя они говорили о делах группы, дни социальных взаимодействий были сочтены. «Я помню, как у нас с Куртом по телефону происходили крупные ссоры, - вспоминал Крист, - а в конце этого телефонного разговора он сказал: «Ну, всё наладится». А я сказал: «Да, всё наладится». Это - то, на чём мы сошлись, просто чувствовать себя лучше по поводу всего». И пока Дэйв и Курт были как братья, когда они жили вместе, к концу 1992 года Курт открыто говорил об увольнении Дэйва всякий раз, когда он был недоволен чем-то, что делал ударник, вне сцены или на сцене.
Одни из самых необычных товарищеских отношений, которые Курт завязал в течение 1992 года, были с Бадди Арнолдом, который рассказывал сам о себе как о «старикашке-еврейском-джазовом ударнике-бывшем героинщике». Арнолд руководил Программой Помощи Музыкантам, которая предлагала направления лечения для музыкантов. После их первого взаимодействия в 1992 году Курт подозрительно посмотрел на этого лысого, тощего пожилого гражданина и спросил: «Вы когда-нибудь принимали наркотики?». «Только героин, - ответил Арнолд, - и только в течение 31 года». Этого было достаточно, чтобы укрепить доверие Курта. Будучи в Лос-Анджелесе, Курт заходил в квартиру к Арнолду, но он редко хотел говорить о лечении: в основном он хотел послушать про Чарли Паркера, Билли Холидэя и других легендах, с которыми был знаком Арнолд. Арнолд пытался вставлять назидательные истории о том, как их уничтожили наркотики. Курт вежливо слушал, но всегда переводил разговор обратно на гениев.
24 октября Курт воссоединился с Кристом и Дэйвом, чтобы начать работу над своим следующим альбомом. Они решили вернуться, чтобы сделать демо с Джэком Эндино на том же микшерном пульте, что и на «Bleach». Хотя они работали над шестью песнями, только «Rape Me» достигла очень большого прогресса. Кортни и Фрэнсис приехали на второй вечер сессии; Курт делал последний дубль вокала для «Rape Me», пока Фрэнсис сидела у него на коленях. Эта сессия закончилась, когда пришёл неизлечимо больной семнадцатилетний парень из учреждения «Make-A-Wish», и группа купила ему пиццу.
Они закончили октябрь концертом в Буэнос-Айресе, в Аргентине, для 50 000 фэнов. Им предлагали огромные деньги за выступление на таких мега-концертах, и теперь Курт иногда их принимал. Но этот концерт был болезненным и для группы, и для зала: «Нирвана» сыграла первые аккорды «Teen Spirit», но не играла эту песню, и толпа почти бунтовала в своём разочаровании. Курт также скучал по Фрэнсис - это был один из его первых концертов тура без неё.
В начале ноября Курт и Кортни переехали в Гостиницу «Фор Сизонс Олимпус» в Сиэтле, зарегистрировавшись под именем Билл Бэйли, настоящим именем Эксла Роуза. Они оставались там почти два месяца и наговорили по счёту 36 000 $ прежде, чем эта роскошная гостиница их выгнала. В итоге их вышибали изо всех роскошных гостиниц в Сиэтле, и они были вынуждены переехать в более скромные жилища. Это было не из-за их наркомании, которая типично доставляла им проблемы, а вместо этого из-за их привычки оставлять сигаретные окурки на коврах и дотла разрушать свои номера. «Я всегда давала чаевые горничным, - вспоминала няня Джэкки Фэрри, - но это дошло до того, когда гостиница сказала: «Мы не хотим больше иметь с вами дела»».
В ресторане «Garden Court» «Фор Сизонс» Кортни давала интервью с Джиллиан Гаар из «Rocket» за неделю до Дня Благодарения. В основном Кортни говорила о будущем альбоме «Hole» - но у неё был один комментарий относительно своего мужа: «Вся эта идея о том, что этот человек так слаб, и у него вообще нет выбора - кто-нибудь вообще поставит его альбом? Кто-нибудь вообще поставит мой альбом? Вы говорите о двух людях, которые абсолютно не глупы!». Она нападала на дискриминацию по полу в роке, где «женщина, конечно, может только воспользоваться своей киской, чтобы куда-то попасть. Мужчины могут продвинуться, просто играя хорошие песни».
Интервью в «Rocket» было первым в том, что будет большей кампанией защиты от повреждений - супруги чувствовали себя настолько униженными статьёй в «Vanity Fair», что они начали поощрять просьбы об интервью от сочувствующих авторов. Джонатану Поунмэну с «Sub Pop» требовалось у «Spin», чтобы представить их, и его статья под названием «Семейные Ценности», нарисовала портрет любящих и чрезмерно заботливых родителей. «Мы знали, что могли бы дать [Фрэнсис] то, чего не получили мы, - сказала Кортни сказала Поунмэну, - лояльность и сострадание, поощрение. Мы знали, что могли бы дать ей настоящий дом и баловать её». Но более эффективными, чем эта статья, были сопроводительные фотографии Курта и Кортни, играющих со своим ребёнком. Эти фотографии показывали, что они были замечательно красивой семьёй, а Фрэнсис была красивым ребёнком, который выглядел и здоровым, и холёным.
В октябре Курт провёл много часов, одержимо сочиняя аннотации на обложку «Incesticide», альбома обратных сторон, намеченного к выпуску перед Рождеством; он также нарисовал обложку альбома, где ребёнок цепляется за родителя-инопланетянина, уставившегося на цветы мака. Он написал как минимум двадцать разных вариантов аннотаций на обложку, и использовал этот форум, чтобы раскритиковать то, что он воспринимал как растущий список своих врагов. В одном варианте Курт подверг сомнению свой образ того, кем управляют другие: «большое «fuck you» тем из вас, кто имеет смелость утверждать, что я так наивен и глуп, что позволил бы себе быть тем, кого обманывают и кем манипулируют».
В том октябре менеджеры Курта предложили ему рассмотреть выпуск авторизированной биографии, которая могла бы отпугнуть более изобличительную прессу. Он согласился, решив, что если он расскажет историю своей жизни - даже если она была противоречивой - это дало бы ему нужную подачу информации. «Gold Mountain» обратились к Майклу Азерраду, который в октябре начал работу над книгой, сделанной в сотрудничестве с Куртом. Для её обложки Курт даже нарисовал картину маслом, которая не была использована. Той осенью он дал Азерраду серию интервью, и хотя он в основном говорил правду, как в своём интервью с Хилберном, он много раз направлял автора к менее освещённой сцене, чтобы игнорировать гораздо более мрачный пейзаж. Как это было, книга Азеррада включала откровенные признания Курта в проблемах с наркотиками, хотя степень его склонности преуменьшалась. Когда Курт прочитал заключительную рукопись, он сделал только два фактических изменения, но оставил многие из своих собственных мифических историй, от ружей в реке до проживания под мостом.
Во вторую неделю ноября Курт сделала фотосессию для «Monk» - он должен был быть на обложке их сиэтлского номера. Он прибыл один в студию Чарли Хозелтона и, в отличие от большинства фотосессий, полностью сотрудничал. «Давай так, - сказал Курт Хозелтону. - Я останусь столько, сколько ты хочешь, я сделаю всё, что ты хочешь, только тебе придётся сделать для меня две вещи: выключи свой телефон и не открывай дверь, если кто-то постучит». Кортни уже звонила в студию пять раз в его поисках. Редакторы «Monk» убедили Курта одеться, как лесоруб, и позировать с бензопилой. В один момент съёмки Курт отважился выйти на улицу, и когда Хозелтон попросил его позировать перед автоматом кофе эспрессо, Курт сделал лучше - он отпихнул баристу и приготовил кофе. Месяц спустя, когда Курт давал интервью «Advocate», еженедельному гей-журналу, автор Кевин Оллман нашел, что супруги выглядят удивительно домашними - Кортни готовилась отвести Фрэнсис на прогулку в коляске. Когда Оллман прокомментировал, что они вовсе не похожи на Сида и Нэнси, Курт ответил: «Просто удивительно, что в этот момент рок-н-ролльной истории, люди всё ещё надеются, что их рок-кумиры будут жить как эти классические рок-архетипы вроде Сида и Нэнси. Предполагать что мы - точно такие же, потому что мы какое-то время принимали героин - довольно обидно, что ожидают, что мы будем такими». Интервью имело большие перспективы и показало, что Курт подыгрывает геям-читателям журнала. Он ошибочно утверждал, что был арестован за то, что написал спреем в Абердине: «Гомо-Секс - Это Круто», и говорил о своей поддержке прав гомосексуалистов. Он пересказал историю об Эксле Роузе / «MTV», но преувеличил, утверждая, что у Роуза было окружение из «50 телохранителей: огромных, гигантских, безмозглых болванов, готовых убивать». Когда Курта спросили про героин, он признался, что некогда боролся с этим наркотиком, но объяснил, что слухи о нём продолжались, потому что «я - тощий человек. Все думают, что мы снова на наркотиках, даже люди, с которыми мы работаем. Я полагаю, что мне придётся привыкать к этому до конца своих дней».
Курт признался, что в прошлом году был его наименее плодовитый период. По крайней мере, он читал книги, утверждал он, включая «Парфюмера» Патрика Зюскинда, во второй раз; он также заявлял, что он - фэн работы Камиллы Палья - это было одним из многих влияний, которые оказала Кортни. Он говорил о живописи, и сказал, что в последнее время создание кукол было его первичным художественным выражением. «Я копирую их из журналов коллекционеров кукол, - объяснял он. - Они глиняные. Я обжигаю их, а потом заставляю их казаться очень старыми, и надеваю на них старую одежду». Когда его попросили сказать какие-нибудь заключительные слова, он отреагировал ответом, который не звучал как исходивший от 25-летнего юноши: «Я не имею права судить».
К середине ноября лос-анджелесский суд ослабил свои ограничения на Кобэйнов, и сестра Кортни Джэйми уехала. Во время своего трехмесячного периода опеки над Фрэнсис Джэйми доказала, что она строгая хозяйка, редко давая Курту и Кортни проводить время со своей дочерью без надзора. Когда Джэйми уехала, Джэкки продолжала устанавливать правила, ограждая ребёнка от своих родителей, когда они были под кайфом. Джэкки заботилась о большой части пеленания и кормления, хотя она часто отдавала Фрэнсис, с полной бутылочкой, её родителям, когда было пора спать. «Иногда Курт говорил : «Я очень хочу её видеть», - вспоминала Фэрри. - И я её приносила, но он на самом деле был неспособным, поэтому я её забирала, потому что он дремал». Когда Курт и Кортни были трезвы, они были нежными и безумно любящими родителями.
В течение последних месяцев 1992 года Курт завершил многие из песен для своего следующего альбома - который он ещё называл «I Hate Myself and I Want to Die» («Я Ненавижу Себя И Хочу Умереть») - и большинство было о его семье, старой и новой. Принимая во внимание, что отец преследовал Курта, Дон стал центральным персонажем в этом последнем песенном цикле. В «Serve the Servants» Курт создал свой самый автобиографический текст, начиная с прямой ссылки на манию вокруг «Nevermind»: «Подростковый страх хорошо окупился / Теперь я скучный и старый». Были тычки на своих критиков («самозваные судьи судят») и то, как пресса относилась к Кортни («если она всплывает, тогда она не ведьма»). Но большая часть песни была о Доне, с позорной строчкой: «Я так пытался иметь отца / Но вместо этого у меня был папа». В припеве Курт преуменьшал самое существенное единичное событие в его жизни: «Тот легендарный развод - такая скука». Когда он исполнял эту песню, он пел эту фразу, как будто она была ненужной, но в своём самом первом варианте текста он написал эту строчку в два раза больше и подчеркнул её три раза.
Хотя никакие объяснения были не нужны, Курт написал для этой песни исчерпывающие аннотации для обложки. «Я полагаю, что эта песня - для моего отца, - написал он, - который неспособен общаться на уровне любви, которой я всегда ждал. Своим собственным способом я решил дать знать своему отцу, что я не испытываю к нему ненависти. Мне просто нечего ему сказать, и мне не нужны отношения отец/сын с человеком, с которым я не хочу проводить скучное Рождество. Другими словами: я люблю тебя; я не ненавижу тебя; я не хочу с тобой разговаривать». Написав это, Курт передумал - большую часть он вычеркнул.
Курт также написал Дону неотправленное письмо следующей весной, размышляя о том, как его изменила Фрэнсис:
Семь месяцев назад я решил поставить себя в такое положение, которое требует самой высокой формы ответственности, которую только может иметь человек. Ответственность, которую нельзя навязать. Каждый раз, когда я смотрю телевизионное шоу про умирающих детей, или вижу рекомендацию родителя, который недавно потерял своего ребёнка, я не могу не плакать. Меня каждый день преследует мысль о том, что я могу потерять своего ребёнка. Я даже немного нервничаю, когда беру её в машину, боясь попасть в аварию. Я клянусь, что если я когда-нибудь окажусь в подобной ситуации [как та], которая была у тебя (т. е. развод), я буду биться до своей смерти, чтобы сохранить право обеспечивать своего ребёнка. Я буду прилагать все усилия, чтобы напомнить ей, что я люблю её больше, чем самого себя. Не потому, что это отцовский долг, а потому что я этого хочу, из любви. И если мы с Кортни в итоге возненавидим друг друга, мы оба будем взрослыми и достаточно ответственными, чтобы быть любезными друг с другом, когда рядом наш ребёнок. Я знаю, что ты чувствовал в течение многих лет, когда моя мать так или иначе промывала мозги нам с Ким, чтобы мы тебя ненавидели. Я не могу достаточно подчеркнуть, насколько это полностью не соответствует действительности, и я думаю, что это очень праздная и неудачная отговорка для того, чтобы не пытаться настойчивее предоставлять твои отцовские обязанности. Я не могу вспомнить, чтобы моя мать когда-нибудь говорила о тебе дерьмо, только гораздо позже, как раз в последние два года школы. Это было время, когда я пришёл к своему собственному пониманию без необходимости вклада моей матери. Однако она заметила моё презрение к тебе и к твоей семье и оказывала влияние на мои чувства соответственно, пользуясь удобным случаем, чтобы сорвать на тебе своё неудовлетворение. Каждый раз, когда она говорила о тебе дерьмо, я давал ей знать, что я это не воспринимаю, и каким ненужным я это считаю. Я никогда не вставал ни на твою сторону, или на сторону своей матери, потому что пока я рос, я одинаково презирал вас обоих.
Ещё больше говорил коллаж, который Курт нарисовал в своём дневнике, где он взял фото Дона из ежегодника и приклеил его рядом с фотографией его представителя A&R, Гэри Джёрша. Над Доном он написал: «Старый Папа», с подписью: «Заставил меня заложить мою первую гитару. Настаивал, чтобы я участвовал в спортивных соревнованиях». Над Джёршем он написал: «Новый Папа», без описания. Под этим коллажем Курт приклеил несколько фотографий из старых медицинских учебников деформированных тел, и озаглавил его: «Множество настроений Курдта Кобэйна». Под настроением «ребёнок» он использовал изображение отсталого человека; для «слабого» он изобразил человека, который обмочился; для тощего человека он написал «хулиган», чтобы описать своё настроение; а для единственного нормального человека он подделал рубашку мужчины, поэтому там было написано: «Bratmobile» и на ней был нарисован шприц для «дерзкого» настроения.
Курт и Кортни закончили 1992 год в Сиэтле, на концерте «Supersuckers» в клубе «RKCNDY» в канун Нового года. Позже на вечеринке Курт столкнулся с Джеффом Холмсом, местным антрепренёром. Они болтали о музыке, и когда возникла тема «Meat Puppets», Холмс сказал Курту, что он знаком с этой группой. Холмс позвонил Кёрту Кёрквуду и передал трубку Курту. Это было началом дружбы между «Meat Puppets» и «Нирваной», которая в итоге привела к сотрудничеству. Когда заканчивался год, Курт и Кортни составили список тех, кому они намеревались послать рождественские открытки. В нём были все обычные неблагонадёжные люди и несколько неприятных адресатов: Эдди Веддер, Эксл Роуз и Джо Страммер. Возле имени Страммера Кортни посоветовала написать: «Спасибо за то, что натравил на нас свою подругу Линн Хиршберг, она действительно чертовски милая и честная. Передашь ей наши наилучшие пожелания, ладно?». Открытка, которую они послали Сьюзен Силвер, менеджеру «Soundgarden», была адресована «нашему любимому внутреннему источнику», поскольку они полагали - ошибочно - что Силвер была автором цитат «Vanity Fair».
Также в их списке рождественских открыток были два человека, к которым супруги были действительно близки - доктор Пол Крэйн, который помогал при родах Фрэнсис, и доктор Роберт Фримонт. На самом деле, по подсчёту, сделанному для Курта «Gold Mountain», между 1 января и 31 августа 1992 года Кобэйны потратили 75 932.08 $ на медицинские счета. Почти половина ушла на врачей, участвующих в их лечении от наркотиков, включая 24 000 $ только доктору Майклу Хороуитцу, на которого Кортни впоследствии подала в суд, утверждая, что он опубликовал в прессе её медицинские карты. Доктор Фримонт получил 8 500 $ за своё лечение и бупренорфин, который он им прописывал. Некоторые счета были дореабилитационными и представляли собой плату врачам-«докторам Филгудам»*, которые прописывали наркотики. Хотя Курт, наконец, заработал большие баксы на «Nevermind» (общий объём продаж достиг восьми миллионов экземпляров), эти медицинские счета демонстрировали, какую часть 1992 года поглотили их сражения за здоровье.
Курт раскрыл больше финансовых деталей в интервью «Advocate»: в 1992 году он заработал более миллиона долларов, «из которых 380 000 $ ушли на налоги, 300 000 $ ушло на [покупку карнэйшнского] дома, остальное ушло на врачей и адвокатов, а наши личные расходы составили 80 000 $. Это включает плату за прокат машин, еду, всё. Это не очень много; это явно не столько, сколько за год тратит Эксл». Их счета на адвокатов составили 200 000 $. Хотя доход Курта невероятно повысился с прошлого года, он тратил деньги так быстро, как он мог их зарабатывать.
За две недели до Рождества был выпущен «Incesticide», сборник купюр и обратных сторон «Нирваны». Он вошёл в чарты «Billboard» под номером 51, замечательный трюк, учитывая то, что это был не новый материал. В течение двух месяцев было продано полмиллиона экземпляров без больших промо-усилий или гастролей.
Единственными концертами, которые «Нирвана» сыграла в том январе, были два концерта на мегастадионе в Бразилии, предпринятые за огромную зарплату. Концерт 16 января в Сан-Паулу собрал самую большую толпу, для которой когда-либо играла «Нирвана» - 110 000 - и команда, и группа вспоминали его как своё одно-единственное худшее выступление. Прошло много времени с тех пор, как группа репетировала, и Курт нервничал; в довершение ко всему, он смешал таблетки со спиртным, что заставило его изо всех сил пытаться сыграть один аккорд.
В их концерте было больше каверов, чем песен «Нирваны». Они играли «Seasons in the Sun» Терри Джэкса, «Kids in America» Ким Уайлд, «Should I Stay or Should I Go» «Clash», плюс «Rio» «Duran Duran». На кавере «Queen» «We Will Rock You» («Мы Вас Заведём») Курт поменял текст на «We Will Fuck You» («Мы Вас Трахнем»). После тридцати минут концерта Крист швырнул свой бас в Курта и умчался. «Это была такая комедия ошибок, - вспоминал гитарный техник Эрни Бэйли. - Все стали бросать в них фрукты, в таком классическом водевильном жесте. Нам было интересно, выберемся ли мы оттуда, чтобы нам не перевернули фургон». В конце концов, Крист обнаружился и был выпихнут обратно на сцену командой - если бы группа не сыграла 45 минут, они не выполнили бы свой контракт, что означало, что никакой зарплаты не будет. К тому же, даже огромный чек не покрывал затраты на аппаратуру, которую разбила группа. Крист впоследствии описал этот концерт как «психическое расстройство», хотя один бразильский журнал был менее добр: «Они вообще не были настоящей «Нирваной»; вместо этого был только депрессивный Кобэйн, создающий шум своей гитарой».
Курт на той неделе был в депрессии и хотел покончить с собой. У группы была неделя до их следующего концерта в Рио, и их первоначальный план состоял в том, чтобы работать над будущим альбомом. Но когда они остановились в своей многоэтажной гостинице в Рио, Курт после ссоры с Кортни угрожал выпрыгнуть и разбиться. «Я думал, что он выпрыгнет в окно», - вспоминал Джефф Мэйсон. Наконец, Мэйсон и Алекс МакЛеод забрали его, чтобы поискать другую гостиницу. «Мы останавливались в гостинице за гостиницей, но не могли остаться, потому что мы входили в номер, а там был балкон, и он был готов выпрыгнуть», - объяснял Мэйсон. Наконец, МакЛеод нашёл номер на первом этаже, нелёгкая задача в Рио. В то время как остальные члены группы спали в своей роскошной многоэтажке, Курт жил в одноэтажном клоповнике.
Большая часть отчаяния Курта происходила из-за наркотической ломки. В туре, под бдительным надзором группы и команды, он был неспособен убежать и купить наркотики, по крайней мере, не чувствуя стыда. Даже когда он мог улизнуть от усиленного надзора, одним из самых больших страхов в его жизни было то, что он будет арестован при покупке наркотиков, и это в итоге попадёт в газеты. Единственное, над чем размышляли рок-критики, это что он стал настоящим наркоманом - он мог всегда это отрицать или делать то, что он обычно делал, признаваясь в интервью, что он принимал наркотики в прошлом. Но если бы он был арестован, никакое отрицание, которое он мог бы придумать, не преуменьшило бы арест. Чтобы уменьшить свою тягу к героину, он принимал любые интоксиканты, которые он мог найти - таблетки или выпивку - но это было гораздо менее надёжным рецептом.
Ночь в гостинице на первом этаже, казалось, помогла, и Курт появился в студии на следующий день обновлённым, желая работать. Курт играл самую первую версию «Heart- Shaped Box», песни, которая была результатом сотрудничества с Кортни. Несмотря на настроение Курта ранее в поездке, как только он начал запись, он вышел из своей меланхолии. «Было несколько моментов, которые были позитивны в музыкальном отношении», - замечал Мэйсон. В перерывах между песнями «Нирваны» Кортни и новая барабанщица «Hole», Пэтти Скимэл, работали над несколькими песнями Лав.
Их бразильская поездка закончилась ещё одним огромным концертом, 23 января, на стадионе «Apoetose» в Рио. Этот концерт был более профессиональным, чем в Сан- Паулу, и они дебютировали с «Heart-Shaped Box» и «Scentless Apprentice», который в этой форме растянулся на семнадцать минут. Когда они на следующий день летели домой, Курт и другие члены группы были снова полны оптимизма по поводу предстоящих сессий для своего нового альбома.