Ветер покачивает мои волосы. Им в такт колеблются сухие листья. Здесь пахнет сыростью и грядущим дождем. Я уже чувствую почти все природные явления по запаху. Они разные. Как чувство чьего-то страха, радости или тревоги в воздухе. Особенно выделяются неразумные существа, их запах иногда настолько сильный, что мне приходится зажимать нос. Уже распознаю засуху, дождь, чьи-то чувства, наступление ночи, утра и время, когда нужно поесть (хотя, вроде бы, не по запаху). Но так и не могу распознать полнолуние, как бы не пыхтело. Тем не менее, прямо сейчас я отчетливо чувствую грозу. Может быть, даже с парочкой молний. Мою открытую кожу на руках продувает ветром, а волосы, как и всегда, щекочут шею до раздражения и лезут в рот. Никак не выпрошу у кого-нибудь ленточку, чтобы убрать их.
Так вот, дует ветер, пахнет дождем, а я стою здесь, как дурак, перед этим глупым деревом. Оно здесь не единственное. Однако именно это дерево, в отличие от своих собратьев, совершенно голое. Я прихожу сюда уже вторую неделю, исправляю его, удовлетворяюсь результатом, а затем возвращаюсь. И каждый раз оно снова облетевшее, будто кто-то нарочно приходит сюда по ночам, чтобы обдирать его до последнего листа. Я устаю. От меня пахнет невероятной усталостью, хотя дожди идут настолько часто, что никто этого не замечает кроме меня. Иногда возникает ощущение, что весь мир начал меняться в какую-то неправильную сторону. Все время эти грустные водяные поливы с неба, все вокруг серое, а трава выглядит так, будто собирается умереть прямо сейчас. Еще и это странное дерево.
Моя грудь высоко поднимается и опускается. Вздох растворяется в гудении ветра. Настолько сильном, что трудно расслышать даже меня самого. Веки слипаются. Я сжимаю правой кистью ткань рукава на левом локте, закатываю его повыше и зачесываю волосы назад. Они спутались, поэтому приходится вытаскивать пальцы еще до того, как те доберутся до кончиков волос. Облака медленно провожают меня тяжелым взглядом. Я пытаюсь нащупать где-то внутри себя то самое. То, что заставило меня выбраться из леса лишь с парой царапин. То, что указало мне, как двигаться и что чувствовать. То самое, которое я ощущаю почти всегда, когда просыпаюсь по ночам. Оно сидит где-то на самом дне, спрятавшись в глубокую нору, забившись в угол и закупорив единственный выход. Сидит и ждет, что я ворвусь туда вихрем, вытащу затычку, найду то самое и заберу с собой наружу, чтобы заставить его действовать. Ведь оно лениво и само не справится.
Вдох-выдох. Закрытые глаза и волосы на лице. Я собираюсь с силами и приподнимаю руки ладонями вниз, разведя пальцы. Ветер начинает затихать постепенно, пока от близкого к буре вихря не превращается в легкое дуновение. Земля содрогается. Идет мурашками и ежится, как будто собирается отряхнуть свою широкую спину. Пыль и камни скачут по поверхности, роняя мелкие частицы. В нос резко ударяет пьянящий запах новой жизни, а мне даже не хочется открывать глаза. Потому что я смотрю на это каждый день. Мне не так интересен тот процесс, который совершается раз за разом. Здесь нет творчества. Только приглушенная внутренняя злость и рутина.
Виновное в торжестве дерево со страхом качает голой верхушкой. Его обновление начинается с самого низа. Сначала темно-серые, близкие к черному цвету корни покрываются салатовым молодым мхом. Затем я поднимаю правую руку, резко сжав ее в кулак, и на ветвях затеваются крошечные почки. Раскрываю ладонь, случайно оцарапнув основание большого пальца. Зеленые свежие листья мягким бархатом.
Я вытираю лоб рукавом. Нужно облизать царапину на ладони, чтобы туда не проникла грязь. Кому нужен Дух Леса с больной рукой. И когда мой язык уже на полпути к ладони, внезапно я слышу:
– Блин, а ты ведь действительно приходишь сюда каждый день...
Внутри все холодеет. Мое тело резко разворачивается на пятках, а руки машинально взмывают как можно выше. Передо мной стремительно вырывается из земли огромная живая изгородь еще перед тем, как я успеваю разглядеть лицо автора пугающей фразы. Как только последние ветви закручиваются в неряшливый узор, а прутья перестают шевелить усиками из листьев, растение останавливает свое резвое развитие. Я опираюсь ладонями на колени, согнувшись, и тяжело дышу. Чувствую, что пустею без интереса к работе. Каждое растение буквально вырывает из меня жизненные силы, болезненно оставляя невидимые дыры в животе. Я ощущаю внезапный голод, страх и скорбь. Это длится всего секунду, но мне хочется сложиться пополам, упасть на землю и забыться тревожным сном. Некоторое время еще стою, согнувшись, и пристально слежу за своим дыханием.
Отлегло. Я поднимаюсь, выпрямив спину, будто кому-то здесь есть дело до того, как я выгляжу. Наверное, только мне, но, вообще, как-то неохота себе в этом признаваться.
– Ты там в норме? – неуверенно интересуется существо, которое, как оказалось, уходить не собирается вовсе.
Я молчу. Немножко без понятия, в чем вообще суть этого вопроса. Немножко без понятия, как обычно реагируют существа на существ неизвестного происхождения. Все мои немногочисленные знакомства ограничены соседями, с которыми у нас натянутые отношения. Им, видите ли, «не по вкусу» то, что растения растут возле их домов. Разумеется, вина моя. А чья же еще? Неподалеку от тебя живет существо, которое возрождает подпорченные Нечтом леса и растения. Очевидно, что оно специально подбрасывает тебе семена на участок или занимается еще каким-то мелким хулиганством.
Единственное существо, которое относится мне с добротой и адекватностью – это Сотч. Я само ее так назвало. Она пока что не возражает. Хотя когда я зову ее, в ее глазах появляется какой-то странный блеск. Но я ничего не успеваю унюхать, потому что дом Сотч пахнет как тысяча бутонов самых разных цветов в душном замкнутом пространстве. А ко мне она никогда не приходит. И мне немного обидно. Но, разумеется, причина так же ясна, как небо в прошлом лунном цикле. Мой дом не для гостей. Он даже не для меня. Может быть, и был до того, как меня подселили туда еще не раздраженные моим присутствием жители, но теперь явно перестал таковым являться. Когда я наконец-то решу, для каких целей это каменное двухэтажное жилище, думаю, я прощу себе то, что не могу предоставить Сотч такой же теплый прием, как она мне.
Так вот. Стою я тут прямое, как будто кто-то смотрит на меня помимо меня самого, а за кустарниками прячется какое-то существо, которое, как оказалось, следит за мной уже не первый день, а я не знаю, что с ним делать. Это точно не существо из поселения. Не то чтобы я знаю каждого из них. Но что-то есть у этого существа в голосе, чего я раньше не слышало.
– Эй? – снова раздается откуда-то из-за кустов. Я уже на полпути к раздумываньям о том, чтобы выйти и вежливо поздороваться. Но делать этого не приходится.
Через некоторое время ровного простаивания за живой изгородью, я слышу негромкий удар о землю и топот шагов. Еще спустя пару секунд, из-за моей стены появляется белая толстовка и джинсы, накрывающие пару белых низких кед. Настолько забрызганных грязью, что догадаться об их истинном цвете можно не сразу. Это существо женского пола. У меня, вообще-то проблемы с определением, но оно, вернее она, настолько фигуристая, что об этом может догадаться даже существо, которому не исполнилось ни одного лунного цикла. «Она» немного сутуловатая, хотя уверенности это ей не убавляет. Держится слишком открыто. На ее плече еле покачивается черная кожаная сумка с огромным количеством карманов. Ремешок сжимают белые исцарапанные пальцы. Короткие волосы снежной белизной, глаза, словно полумрак из кошмаров. И небольшие красные пятна на лице.
Так вот, стоим мы с ней друг напротив друга. Она выглядит уверенной, хотя сутулится, а я выгляжу крайне напуганным, хотя торчу, как одинокая молодая сосна. Коей я, разумеется, не являюсь.
– Прости, что мне пришлось напугать тебя, – осторожно произносит она с усмешкой и обнажает свои белые ровные зубы.
«Пришлось напугать тебя», – машинально повторяется в моей голове, – «Пришлось».
А еще в моей голове проносится, что нужно взять себя в руки и делать вид, что новые знакомства для меня такой же пустяк, как для этой девчонки. (Иногда там проносится что-то дельное).
– Если бы у тебя вышло меня напугать, стеной из изгороди ты бы не отделалась, дорогая, – сообщаю я ей, задрав свой невнушительный подбородок. Такой же бледный, кстати, как и ее.
Она смеется, снова демонстрируя мне ряд своих мелких ровных зубов.
– Еще никогда не видела таких бойких.
– Бойких кого?
– В принципе существ. Людей или мутов.
Я опускаю глаза и пинаю землю, зачерпнув немного грунта в сандалию. Нельзя отрицать, что мне приятно это слышать. Это льстит. Она льстит.
– Так ты ведешь за мной наблюдение, изучаешь или как? – как бы невзначай интересуюсь я.
Она будто пугается недоразумению, и на мгновение с ее лица сползает уже привычная для меня улыбка. Слава Лесу, потом снова возвращается.
– Боже, конечно, нет! Я разбила лагерь неподалеку, там все мои живут.
«Все мои»...
– ...Я просто сижу здесь иногда на соседнем дереве и каждый день вижу, как ты приходишь. Раньше мне казалось, что ты шатун, пока не увидела, как ты преображаешь все подряд. Хотела забрать тебя с собой, но теперь понимаю, что ты намного более осознанно себя ведешь, чем все мои шатуны вместе взятые.
Ну и зачем ей мне льстить...
– Спасибо, наверное.
– Да не за что, наверное.
Я тоже стараюсь открыто улыбнуться. Мне приятно. Приятно, что она не собирается злиться на меня за выросшие растения на участке, не собирается меня съедать, не собирается бороться за первенство в этом лесу и уж тем более не собирается брать меня к «своим». Мои старые царапины чешутся слишком сильно, чтобы не бояться новых. Мои браслеты на руках сами причиняют мне вред, хотя я не собираюсь их снимать. Некоторые чересчур мне дороги.
– Ты, кстати, знаешь, что восстанавливать это дерево каждый день бесполезно и вовсе не обязательно? – внезапно уточняет она, заглядывая прямо в мое нутро своими черными бездонными глазами.
Начинается...
Я сжимаю пальцами переносицу и жмурюсь.
– Послушай, я понимаю, что ты человек и все из этого вытекающее, но это вовсе не означает, что ты куда умнее меня. Я действительно являюсь Хранителем Леса во всех проявлениях. Это моя работа, мое призвание и мое основное занятие. Иногда я сплю на улице, потому что считаю Лес своим домом куда больше, чем мою каменную коробку. Я знаю, как заботиться о деревьях, как создавать с нуля поляны, успокаивать ветер, разливать озера и растить травы. Все мое существование заключается в этой работе. Так что, пожалуйста, не надо меня учить.
В ее глазах на секунду зажигаются странные потаенные огоньки, и воздух наливается запахом чего-то старого и давно забытого из чужой жизни. Откуда-то мне известно, что он пьянит и сбивает с толку. Уносит куда-то, где ты не то чтобы не был. Ты просто не можешь представить себе это место. Я медленно и робко вдыхаю запах, не спрашивая разрешения. Что-то острое откликается в моих глубинах. В ее глубинах. Я чувствую обрывки снов и ужасные воспоминания, сбивающие с толку и запутывающие реальность все сильнее с каждым разом. Ощущается чужая слабость. Уже даже не ее и не моя. Слабость и отвратительные навязчивые идеи, посещающие юную голову. Меня накрывает одеялом беспокойства, вшитого в колкость фраз. Забытых и новых. Буйствующих в светловолосой голове. Там и остающихся навсегда. С недавних пор, когда в жизни произошли какие-то важные перемены.
Когда я, потрясенное всем этим грузом чужой жизни, поднимаю глаза на два черных огонька под белой челкой, она тихо и отрывисто произносит:
– Убирайся из моей души.
Послушно, подбирая свои чувства и поджимая хвост, я повинуюсь, навсегда заперев для себя и своего «того самого» эту дверь. Заперев, закрыв на замок и заколотив толстыми досками.
Мы больше не можем смотреть друг другу в глаза. Я думаю, она тоже прочувствовала мою натуру до самой глубины. И теперь мы оба знаем друг о друге слишком много. Слишком много, чтобы не знать имен.
– Как ты себя называешь? – осведомляюсь я в таком тоне, будто я слабый цветок, на которого только что наступила чья-то грузная нога.
– Как я себя называю? – переспрашивает она и задумчиво мычит, – Я... хм... Думаю, Ненависть. Ты можешь звать меня «Ненависть».
Я киваю. Себе, потому что так и не решаюсь поднять на нее глаза.
– Так вот, – говорит она, скрещивая руки на груди и приподнимая плечи, – Кем бы ты ни было, мой бесполый друг, ты все равно не совсем понимаешь, почему я советую тебе перестать сюда приходить.
– Серьезно?! Не понимаю? Мне казалось, что я выражаюсь довольно ясно для того, чтобы обрести хоть каплю уважения ко мне!
Внезапно голосок в голове напоминает, что только что я без спросу залезло в чужой разум, и я чувствую, как теплота разливает по щекам горячую кровь, начинаясь с моих длинных ушей.
– Каплю уважения? – усмехается она, – Бери выше, да ты заслуживаешь целого моря со своими пламенными речами, дорогой оратор!
Нотки иронии в ее тоне заставляют меня усомниться в достоверности всех комплиментов, которые забили мне благодарностью глаза и уши. Но она снова становится серьезнее и, как будто даже взрослее. Убирает белую короткую прядь за ухо и делает шаг в моем направлении.
– Извини меня, раньше мне нравилось доставлять существам неудобства.
– Я знаю, – с капелькой злорадства напоминаю я и тут же покрываюсь вторым слоем румянца из-за стыда. Ну не могу спокойно позлорадствовать без угрызений совести.
– Ты же знаешь про сезон дождей, да? – спрашивает она, проигнорировав мои слова.
– Какой еще сезон дождей? – теряю весь свой оскорбленный образ и удивляюсь я.
– Когда вода идет с неба.
– Я в курсе, что такое дожди.
– Я догадываюсь, просто нашла возможность и воспользовалась ей.
– Класс, так что там с сезонами?
Она снова смотрит на меня с улыбкой.
– Есть четыре сезона в году. Один из них – сезон дождей, – она что-то чертит в воздухе бледными пальцами, и мне видно царапины и повреждения на них, – После него снежный сезон. Каждый из сезонов идет где-то три лунных цикла. Во время сезона дождей идут дожди, зеленые листья становятся красными и облетают, животные впадают в спячку и всякая прочая хрень происходит. Короче это природное. Так и должно быть, так случается каждый снежный цикл.
Мне снова становится стыдно. Но краснота больше не посещает мое бледное лицо, поэтому я просто тихо говорю:
– Ясно. Тогда снова придется переться в Мертвый Лес.
Она смеется.
– Да, я тоже терпеть его не могу. Хочешь мою банку светлячков? У меня есть лишняя.
– Нет, спасибо, у меня уже есть своя.
– Как знаешь.
Мы молча стоим, глядя друг на друга. Она – сверху вниз. Мои кустарники шелестят листьями на слабом ветру и торчат кривыми веточками. Солнце собирается отходить ко сну, постепенно гася свет. Дурацкое Дерево прощается с первым зеленым листом, который, подхваченный ветром, плавно летит к нам. Ненависть провожает его взглядом. Мои волосы снова лезут в глаза. Ее волосы – намного более короткие – тоже.
– Знаешь, давай начнем все сначала, – доносится до меня уже каким-то родным голосом.
В мою сторону протягивается рука в белой ткани пыльной толстовки.
– Я Ненависть.
– Шпац. Не хочешь зайти ко мне на чай?
14.03.2020
