Ворона

1

*фото Арсения*

****Андрогиния — явление, при котором человек проявляет одновременно и женские, и мужские качества; психическая андрогинность выявляется по высоким показателям одновременно и по шкалам мужественности и женственности в полоролевых опросниках; андрогинность во внешнем виде является сочетанием мужских и женских признаков***

         Мама говорила мне, что девочек бить — западло и зашквар. Поэтому я просто молча охуеваю, когда эта девочка, так и не поднявшись с асфальта, хватает меня за ворот футболки, и одновременно с этим та рука, что поправляла платье, оказывается у меня между ног и стискивает яйца до желания заскулить.       — Ты на права насосал, уебище? Так плохо сосал, значит, — машину купил, а на очки не хватило, раз людей не видишь прямо перед носом!
       Я сжимаю ее запястье, крепко держащее меня за самое сокровенное, и выкручиваю, отчего скулить мы с ангелком начинаем одновременно.       — Давайте сядем в машину! Давайте я вас довезу куда надо! На нас уже смотрят все! — прыгает козликом рядом Васька.       Люди и правда начинают подтягиваться, ангелок, прыгая на одной ноге, соглашается сесть в машину, я опускаюсь рядом на заднее сиденье, поскольку Денис трусливо перескакивает на мое место. Бэха отъезжает от места происшествия и паркуется у ближайшей кафешки.       — Сколько? — вздыхает Васька, готовый расчехлять родительское портмоне.     
       — Да нахуй мне твои деньги, у меня их больше, чем у тебя будет за свою никчемную жизнь! — снова заводится ангелок, понимая, что виновник торжества не я. — Понарожают инвалидов… Мне через полчаса надо быть у «Интуриста», контракт подписывать, а я по асфальту валяюсь и на ногу наступить не могу! Уебки! Вы откуда вообще, из какой дыры?  
        — Мы тебя отвезем, — пробует наладить контакт Васька.       — Отнесете, — вдруг говорит ангелок, тряхнув головой. — На руках, сука, как новобрачную. Ты вот понесешь, ты самый недрыщавый из всех.    
       — Я? — возмущенно смотрю на Ваську, вновь выруливающего на дорогу, затем на возмущенно пыхтящее создание. — Да с хуя ли? Ты, может, и Скарлетт Йоханссон, только я не известный режиссер.     
       — Арсений Зорнин, — протягивает руку, на среднем пальце блестит кольцо-котик с изумрудными глазками. — Андрогинная фотомодель, лицо марки российской линии корейской косметики для молодой кожи.     
         — Да ну? — оживляется Денис, а я вспоминаю, почему лицо с пухлыми губами и глазами небесного наваждения мне знакомо — видел на рекламном баннере у дома да и по телеку крутили ролик.    
         — Ну да, — отвечает тот. — Скажите спасибо, что у меня нет времени писать на вас, дегенератов, заяву. Туфля моя где!.. Блядь, туфли из новой коллекции Лубутена, вам надо коллективно сосать года три, чтоб их компенсировать!       — Прости, что наше умение не соответствует твоим ожиданиям, — говорю, начиная уставать от потока снобизма, который меня раздражал в любых проявлениях. — Пусть Васька тебя несет.     
         — Мне папе надо машину вернуть через полчаса, — отвечает тот.     
         — А этот, прыщавый, меня уронит, — добавляет Арсений, кивая в сторону Дениса. — Выбора нет, ты понесешь. Хорошо, что на входе в ресторан металлоискателя нет.   
         На лицо мое смотрит крайне выразительно, потом на татуированные пальцы, и в голубых глазах мелькает какая-то мысль, но он уже отворачивается.  
          Хорошо, что уже вечер, в политех идти не надо, на репетицию тоже, и я внутренне радуюсь, потому что таким злым я себя не помню давно. Вася бросает в зеркало заднего вида извиняющиеся взгляды, но от этого легче не становится. Арсений, раскрыв сумочку, начинает что-то там искать. Находит, когда я, чтобы этого всего не видеть, спускаю солнечные очки на глаза, наклоняется ко мне вплотную и размазывает розовый блеск по приоткрытым губам. А губищи у него охуенные, к слову.    
        — И что ты делаешь? — спрашиваю, вдыхая клубничный аромат.       — Зеркало куда-то сунул, а у тебя очки зеркальные, — произносит, отсаживаясь обратно. — Спасибо за помощь.   
          У ресторанчика рядом с гостиницей Вася тормозит со словами:    
       — Прости, братиш.     
        Я, показав общепринятый жест, обозначающий анальную кару, выхожу из машины и подхватываю на руки свою негаданную ношу. Арсений, обняв меня руками за шею, кокетливо задирает носок единственной туфли.     
        — Нас хоть сейчас на обложку, — произносит, не забывая указывать направление. — Женского романа. Плохой парень и девственница.  
        — Я не плохой парень, — говорю, открывая дверь ногой.    
       — Да и я не девственница… Нам вот туда, в самый конец.    
         Официанты и посетители смотрят на нас так, будто я только что сбежал из обезьянника, а на руках у меня сама принцесса Диана. За последним столиком мужчина в деловом костюме и при галстуке перестает разрезать шницель и тянется за папкой с бумагами.       — Добрый вечер! Немного припозднились, пробки сейчас везде, своим ходом добираюсь, как видите, — улыбается Арсений и указывает носком туфли на папку. — Давайте свои бумажки.     
         Мужик, бормоча что-то про съемочный павильон с бассейном, сует ему ручку, Арсений черкает подпись и говорит:     
      — Да, я помню, завтра в пять. Спасибо.        Выходим мы так же быстро, как и вошли, и на ближайшую лавочку я его опускаю не намного нежнее, чем мешок картошки.     
       — Ай, блядь, — произносит он. — Бестолочь!     
        — Я свободен? — спрашиваю, сложив руки на груди.    
        — Нет, — Арсений достает телефон с болтающимся на нем розовым кроликом. — Вызываю такси, ты доносишь меня до квартиры. Либо я вызываю такси и еду в полицейский участок для дачи показаний.     
        И снова эти глаза — наивные, чистые, светлые и губки бантиком. И летящие по ветру белокурые локоны, босая ступня в разодранных на пятке колготках. Тургеневская девушка с сюрпризом. Я сажусь рядом на лавку, он звонит в такси, розовый кролик пучит пуговки на морде прямо на меня.     
       — Тебя как зовут-то? — спрашивает Арсений, пока мы ждем машину.       — Костя.    
       — Я думал, Олег, — говорит он, покусывая кожаную кроличью лапку. — Ну или Игорь. Тебе больше подходит, у тебя лицо… мм… колоритное. Моей маме ты бы понравился.    
       — Настя.       
       — Что?       — Тебе подходит имя Настя. Они все с пулей в голове.       Арсений смотрит серьезно, как моя преподша по ин.язу, потом произносит с ухмылкой:     
      — Пуля в голове — это круто. Хуже, когда там вообще пусто, как у тебя. Готов поспорить, что поешь ты хорошо, потому что у тебя благодаря этой пустоте создается идеальная акустика.
        — Откуда ты знаешь, что я пою? — не могу не удивиться я.
      — В машине из кармана у тебя выпал медиатор, ты выглядишь как музыкант, у тебя мощная шея и наверняка мощные связки, манера трясти башкой, когда волосы лезут в глаза и сексуальный голос.
      Я приподнимаю бровь, он добавляет:
      — Не обольщайся. Это был не комплимент, а наблюдение. Поехали!
      Все это похоже на накурку. Или на мое ощущение, когда я впервые посмотрел Дэвида Линча, его психоделический фильм «Голова-ластик». На протяжении всей картины я сидел в полном трансе с вопросом к себе, а еще больше к самому режиссеру — что это за ебаныйврот? Потом, само собой, почитав комменты более умных людей, я пришел к выводу, что данный кинопродукт снят гениально, но на момент просмотра я все равно чувствовал себя полным идиотом. Как и при изучении роликов с Викиликс, впрочем. Садясь в такси с парнем, который младше меня года на три, скорее всего едва ставшим совершеннолетним, одетым в бабские шмотки и с накрашенной мордахой, я плохо соображаю, что я тут забыл. Утешаюсь угрозами Васе в смс, описывая все ужасы анальной кары, а Арсений пристально вглядывается в мое лицо, точно пытаясь что-то изучить получше.
      В подъезд многоэтажки я его вношу уже заебавшись окончательно, стараясь не вдумываться в то, что ощущение теплоты его тела меня приятно тревожит. В лифте он тыкает кнопку с цифрой двадцать, и двери смыкаются.
      — Не делай такое лицо, будто я тяжелый, — замечает Арсений, откидываясь назад и задирая ногу в туфле вверх.
      — Ты пиздец какой тяжелый, — отвечаю. — А еще модель, говоришь. Модель чего, интересно?
      — Твоей самой горячей гейской фантазии.
      — Я не гей.
      — Все там будем.
      В коридоре он повисает на моих руках дохлой кошкой, и нести его становится еще труднее. На звонок в дверь приходит такая же высокая стройная женщина в испачканном цветными пятнами платье, подвязанными косынкой волосами и с беломориной в зубах. Тоже смотрит на меня с прищуром и произносит:
      — Где ты его нашел?
      — Случайно познакомились, — вежливо улыбаюсь я.
      — Да я не тебе, — она переводит взгляд на Арсения, и тот перестает притворяться мертвым:
      — Случайно познакомились! Подходит же? Я как нос его увидел, сразу понял — подходит!
      Женщина, роняя пепел с беломорины, затаскивает меня в квартиру, запирает дверь и указывает на обтянутую красным бархатом скамейку, на которую я опускаюсь в недоумении. Арсений, не спеша расцеплять руки, ерзает задницей на моих коленях, и я понимаю: блядская химия. У меня с ним блядская химия, потому что стояка как такового нет, а ощущение по коже такое, будто электричество пробегает. И глаза эти…
      — Повернулся! — приказывает женщина с беломориной, и я послушно вскидываю подбородок, а ее пальцы ощупывают мои скулы, нос, надбровные дуги. — Гм…
      — Это моя мама, Тамара Петровна, — поясняет Арсений. — Она художник. И вот уже месяц ищет натурщика для…
      — Нашла! — хмыкает та, отстраняясь. — Подходит, спасибо, мой котеночек!
      — Куда это я подхожу? — спрашиваю я с тревогой.
      — На роль натурщика для моего нового полотна «Македонский и куртизанка». Будешь Македонским. Куртизанка у нас есть.
      Арсений фыркает весьма недвусмысленно, отчего я сразу понимаю, что куртизанку они и не искали.