Ворона

6

Платье летит к черту.
- Стой, стой, мы же не торопимся никуда! - громким шепотом говорит Арсений, пока я избавляю его от одежды.
- Знаю, но не могу остановиться.
Упираюсь коленом между его расставленных ног, и кровать скрипит под нашим двойным весом так жутко, что смолкают голоса за стенкой. Арсений кусает губы, смотрит из-под ресниц и сдерживает смех.
- Блядь! Вставай, сейчас исправим.
Одеяло стаскивается на пол, сверху накидываются еще два из шкафа, и на них вполне мягко. Арсений, усевшись сверху, гладит мою грудь, очерчивает ногтем соски, сплетения черных узоров на коже, стилизованную розу под ребром.
- Я пришел, - говорит как прежде тихо. - Но я не знаю, что делать. Знаю, то есть, хочу, но пока... не готов.
- Разберусь, - отвечаю я, тяну на себя за шею и целую под ухом. - А ты ничего не делай. Просто будь рядом.
Мурашки на его коже, где я прикасаюсь, такие крупные, что она становится шероховатой.
Есть такие люди, которым в самом деле ничего не нужно делать - просто быть. Мне достаточно и того, как он смотрит на меня. А потом как не смотрит - жмурится крепко, брови изломлены почти жалобно. Хватает ртом воздух, сжимает предплечья, хотя я всего-то зацеловываю его соски до алых пятен вокруг темной ареолы. Они меньше женских, на языке ощущаются упругими маленькими горошинами, впадинка пупка пахнет теплом и беззащитностью. Если сравнивать с животным, то в своих руках я его чувствую котенком. Маленьким, игривым, доверчивым.
Сосать члены - невелика наука. Прежде таких желаний не возникало, поскольку при слове «член» в голове рисовался образ стенобитного орудия, обвитого мощными венами и оснащенного волосатой мошонкой. Ну такие у меня ассоциации, да, навеянные неизмеримыми гигами скачанного порно. Такие «орудия» я бы не хотел никуда. Ни в какое свое отверстие.
Этот член вылизывать хочется, потому что он хоть и не меньше моего, но гладкий, горячий, с насыщенно бордовой головкой, и если оттянуть кожу ниже, то и с влажно блестящей головкой. Хорошо, что шторы я не до конца задернул, как бы я еще увидел такое? Мелькает мысль - а с моим членом в себе он бы еще больше тёк, подвывал бы подо мной, скулил и тёк. Прозрачная вязкая секреторка тянется ниткой, стоит обхватить ствол ладонью, накрыть головку губами и откинуть голову назад, любуясь видом расставленных ног и рассыпавшихся по одеялу светлых волос.
И надеться ртом хотя бы до половины - и уже кайфово, собственные яйца тяжелеют, поджимаются, на языке солоно от смазки, в голове гудит.
- Сделай так еще раз, - шепот будто тоже влажный, плавный, он скатывается по спине и впитывается в кожу. - Сделай еще...
Ах ты, маленький - хочется сказать. Просит меня, надо же. Гладит себя сам по бедрам, растопыривая пальцы с заостренными ногтями, точно - котенок, явно забылся, явно не здесь, где-то далеко. Если так вылизывать его, постукивать напряженным кончиком языка по уздечке, целовать гладкий лобок, ямку пупка, то он так и кончит, чего я не хочу.
Я хочу подольше и вместе.
- Я видел кое-что недавно, - говорю, оборачивая ладонь вокруг скользкой головки, как он сам это наверняка делает, не торопясь, хотя руку покалывает от нетерпения. - Хочу с тобой так же.
Глаза затянуты мутью, взгляд поплывший, - как и у меня, видимо - на бок Арсений ложится без лишних вопросов. Найдись у меня смазка, он бы лег и на живот, по крайней мере, мне так чудится, когда я укладываю его голову себе на руку и обнимаю второй.
- Ноги сожми и не разжимай.
Раньше я о таком только слышал. Недавно, вот, посмотрел. Навыков особых тоже, как выясняется, не требуется, чтобы заниматься межбедренным сексом. Естественной смазки и слюны хватает, чтобы член скользил прямо под его бархатистой мошонкой. В такой позе удобно целоваться. Мне. А он, оторвавшись от моих губ спустя минуту, так их и не сжимает, дыша ртом и не отводя таких огромных сейчас глаз.
Я, вжавшись в его тело, которое инстинктивно выгибается навстречу, прилипая ягодицами к моему паху, прячу лицо в светлых прядях, укладываю свою руку на его члене, и движения уже не нежные, а слитные и быстрые. Он, начиная подмахивать, кончает в нее, сжимая бедра сильнее и выдаивая меня до капли. Так и лежим потом, вплавившись друг в друга, пока подсыхающая сперма не начинает стягиваться пленкой.
- Я там у вас на кухне компот видел, - произносит Арсений сипло, поглаживая мои пальцы на своем бедре.
- Мама варила вчера. Был. А я бы закурил. Но я не курю. Не буду спрашивать хорошо тебе или нет - и так видно.
- Сильно видно?
- Пиздец как.
- А я и не скрываю, - фыркает он, заведя руку за спину и шлепая меня по заду.
Пара минут на отдышаться, еще пара чтобы натянуть штаны на голое тело. Из родительской спальни бубнит телевизор, и я думаю, что проникаю на кухню незамеченным. Компота, конечно, уже нет, дядя Миша успел раньше, но находится открытая минералка. Я толкаю дверцу холодильника и едва не подскакиваю на месте, увидев рядом маму.
- Костенька, - она щурится, и это недобрый знак. - Скажи, как ты собираешься кормить семью?
- Какую семью? - улыбаюсь я несмело.
- Обычную, Кость. Ячейку общества. Свою жену и тех детей, над созданием которых ты так трудишься.
Проследив за ее взглядом, я обнаруживаю на руке следы помады.
- Мам, у нас ничего не было, - говорю как можно убедительнее. - Я же не совсем отбитый. Я понимаю, какая это ответственность, я прекрасно осознаю, что денег с выступлений не хватит, чтобы жить самостоятельно, я не собираюсь пока никого брюхатить и тем более вешать на вашу шею...
- Просто скажи, что вы предохраняетесь, - вздыхает мама. - И я отстану.
- Мы предохраняемся.
Мама поднимает руки в примирительном жесте и предлагает взять оладьи, от которых я с трудом открещиваюсь и, развернувшись, обнимаю ее со спины:
- Ты классная баба, Наташ.
Она смеется так густо, что из спальни выглядывает дядя Миша. Когда я возвращаюсь и закрываю за собой дверь, Арсений лежит на убранной постели в моей майке, обхватив подушку и кося хитрым глазом из-под прядей. Одеяла стопкой возвышаются на стуле, окно открыто и воздух не такой тяжелый, каким был до моего ухода.
- Спасибо, - он берет минералку, зевает. - Еле дождался тебя, вырубает.
- Меня тоже. А еще сегодня к вам ехать, Тамара Петровна вздрючит за мешки под глазами. Давай спать.
Арсений засыпает мгновенно, а я все никак, хотя в глаза будто песка насыпали. Перебираю лениво пальцами его волосы, мысли зудят, требуя бумаги, складываясь в оформленные строчки.
Пишу прямо в сообщения:

Неважно, какого ты пола,
Если любишь совсем не за внешность.
Когда лезвием взгляда вспороло
Пульса былую погрешность.

Какая всем, к черту, разница,
Девочка ты или мальчик,
Жизни моей соучастница
Или парень - «бразильский скандальчик».

Я искал тебя, может, вечность,
Я держал в руках звезды чужие.
Пока не набрел на взаимную встречность,
Что не осудят только немые.

Вот какое мне дело до них?
Если я слышу все чаще твой смех. Определенно все чаще я псих,
Но лишь для тебя. Не для всех.

Кнопка «отправить» - на свой второй номер. Теперь можно спать.

- Когда меня спрашивают, был ли Александр Македонский геем, меня удивляет сама постановка вопроса, и я отвечаю: нет, не был, потому что тогда не существовало такого слова и понятия в принципе. Во времена Александра Великого отношение к сексу было иным, поскольку это была совершенно иная культура, построенная на совершенно иных принципах, в том числе морали. Так, в частности, в отношении секса фактически не существовало различий по «оси» мужчина-женщина, то есть, в общем не было важно каков пол партнера, но проходило деление по оси «доминант - подчиненный». Представьте себе, что секс делится по оси «вагинальный - оральный», а не по полу партнеров. Странно? Вот и для греков-римлян столь же странно и необычно было бы делить людей по полу партнера. Так что, отвечая на вопрос «был ли он геем» - нет, не было такого понятия, ни в речи, ни в культуре, не было поэтому и геев, и Александр геем не был.
Тамара Петровна, захватив кистью нужный цвет, ведет широким мазком по полотну. Арсений, сидя напротив меня в своей розовой пижаме с блестками и золотым лавровым венком на голове, перекатывает за щеку леденец. Я хмыкаю.
- Не только в Древнем Риме, - подсказывает Арсений, закинув ногу на ногу. На внутренней части бедра на секунду мелькает засос.
- Не только, - кивает Тамара Петровна. - Развернутое определение таких отношений, к примеру, дал Оскар Уайльд: «Это величественная привязанность старшего мужчины к младшему. Она светла, она прекрасна, благородством своим она превосходит все иные формы человеческой привязанности. В ней нет ничего противоестественного. Она интеллектуальна, и раз за разом она вспыхивает между старшим и младшим мужчинами, из которых старший обладает развитым умом, а младший переполнен радостью, ожиданием и волшебством лежащей впереди жизни», - она застывает с кистью в руке, смотрит на сына с точно таким же прищуром, как и моя мама. - Но это не значит, что нужно там и сям предаваться содомии. Анальный секс травматичен и ведет...
- Мам, - Арсений говорит это протяжно и капризно, как ребенок. - Мы просто целовались. Не беспокойся.
Когда она отвлекается, разбавляя краску, он наклоняется ко мне и спрашивает шепотом:
- Останешься у меня?