Ворона

9

       Туфли снимаются еще на коврике за дверью, чтобы не стучать и никого не разбудить. Арсений ставит их на полку, шарит в темноте руками, натыкается на мои, шагает ближе. Пальцы ползут выше по шее, по затылку и замирают.
      — Ты… — я прикладываю палец к его губам, мотаю головой — попросил же.
      Дверь за собой в комнату прикрываю тихо, запираю еще тише, и уже тогда он спрашивает:
      — Ты подстригся?
      — Тебе не нравится? — включаю ночник, Арсений моргает, проводит по затылку снова, мягче и медленнее.
      — Нравится, — отвечает шепотом. — Ты такой… Еще брутальнее, что ли. Так даже лучше.
      Мы все равно встретились бы послезавтра в клубе, но ему приспичило прямо сейчас в три часа ночи, потому что до субботы мы точно не увидимся, он будет занят. А когда видишься почти ежедневно, еще с постоянными обжиманиями, потом страдаешь без «десерта». Секс такая вещь — легко подсесть, если получать эндорфины постоянно. Я точно знаю, что прогуляю пары завтра, ведь выспаться точно не успею, учитывая, что еще и не ложился.
      — Опять на пол? — хмыкаю я.
      — Ну почему на пол? У тебя кресло удобное. Да и не трахаться я приехал, хочу просто с тобой побыть.
      И в это я верю — иначе бы он напялил что-то иное, явно не обычные джинсы с футболкой. Но, блин, туфли же, а не кеды. Привычка?
      Ах, не трахаться он приехал. Ага. Под джинсами — женские трусики. И чокер на шее. Вроде бы и не латексный костюм и не блядские чулки в сетку, а в штанах уже все стоит колом. И улыбка у него хитрая, когда он садится мне на колени, расставив ноги, в этих самых трусиках и в этом самом чокере.
      — Расскажи о своих фантазиях, — говорит, наглаживая плечи и грудные мышцы.
      — Зачем это?
      — Чтобы я знал, что тебя заводит. Мы совпадем в чем-то, обязательно.
      — Ничего особенного, вроде, — отвечаю, устроив ладони на его бедрах. — В воде хотелось бы попробовать, на пляже, там, не знаю, в машине, кстати… На бильярдном столе.
      — На бильярдном столе, — он освобождает свой стоящий член, стянув легкую ткань ниже, под яйца, проводит до основания, обнажая головку, упираясь другой рукой в спинку кресла рядом с моим плечом. — Звучит возбуждающе.
      — А выглядит еще более возбуждающе, я думаю, — от поцелуя за ухом он прижимается сильнее, гладит через белье и мой член тоже. — Тебе бы пошел зеленый цвет.
      — Тебе. Говоря о бильярдном столе я имел в виду на нем тебя. Обязательно арендую комнату на твою днюху. Два месяца осталось. У твоих друзей узнал.
      — Зараза…
      Когда он, высвободив одну лишь головку из-под резинки, цепляет ногтем уретру, меня прошивает острым и резким ощущением, будто снова коснулся оголенного проводка елочной гирлянды. Помню тогда, в детстве, сразу заболело в груди и почему-то в левой пятке, а сейчас хуже, словно весь воздух из легких выжали. На обмен ролями я согласен был с самого начала — для полного доверия нужно уметь нарушать личные границы, бороться с табу, пробовать что-то новое. Потому что запоминается всегда сильная эмоция. Мама как-то рассказывала, как за ней ухаживал в молодости один богач, водил по ресторанам, с цветами встречал каждый вечер. Только запомнила она не богача и рестораны, а своего друга Федьку из того же отрезка времени, который катал ее на отцовском «Днепре» по бездорожью.
      — Поцелуй меня, — просит он, и я целую, как ему сейчас хочется — больше невинная ласка, чем настоящий поцелуй, без языка, одними губами. Он не отвечает, только размыкает их, откидывая голову и ерзая на мне. И так же медленно, почти невинно, проводит по набухшим венкам, долго-долго, обеими руками, пока они не становятся скользкими от выступившей ярко пахнущей секреторки. Одних губ уже мало, я добавляю язык, а он, вздрогнув, размазывает выплеснувшуюся сперму до моего лобка.
      — Вдвоем интереснее, да? — фыркает, потянувшись за салфетками на столе.
      — Одному теперь точно скучно, — отвечаю я, смотрю на синеющую предутреннюю муть за окном, и хочется сказать сразу так много: с тобой здорово, легко, уютно, ты добрый, хороший, красивый, веселый, я хочу быть с тобой не только сейчас, но и всегда, хочу тебя видеть, слышать, чувствовать, заботиться о тебе, просыпаться с тобой, переживать с тобой, радоваться с тобой. Все это легко вмещается в три простых слова, но я понимаю, что это глупо — вот так сразу, когда мы знакомы не так давно.       Поэтому я говорю:
      — Ты потрясающий.
      Беру в ладони порхающие по моему животу руки и целую ямку над ключицами.
      — И я… И ты тоже.