Ворона

11

       Всего три слова — и так легко изменить все. Полностью. Конечно, я не ждал, что он ответит. Я ничего не ждал, говоря это на эмоциях, ощущая себя так, будто мне вскрыли грудную клетку без наркоза и трогают бьющееся сердце голыми пальцами. Настолько открыто оно было.
      Но я не ожидал, что он пропадет с радаров на несколько дней, не отвечая на звонки и отослав лишь «извини, жутко занят». Я бы поверил, что в самом деле занят, будь немного глупее. И даже дядя Миша, взявший себе несколько выходных в результате внезапной очистки организма от шлаков, не может меня развеселить.
      — Поел, сука, творожка, — бубнит он, выходя из туалета — в который раз за день. — Подзалупного…
      — Фу, дядь Миш, — говорю я, морщась. — Ну ты, блин…
      — А что? «Бери, я не буду, ешь»! Не ты говорил? Вырастил предателя на свою голову…
      Держась за поясницу он идет в спальню, аккуратно, с превеликой осторожностью опускается в кресло и щелкает пультом, перелистывает рекламу, ворчит:
      — Кефир. Творог «Домик в деревне»… «Гномик в деревьях», блять! Творожок у них…
      Я ем, сплю, хожу на учебу — все на автомате. И если я раньше ко всему своему внезапному чувству относился не так серьезно, — есть и есть, это здорово, это кайфово, когда ты влюблен и видишь мир ярче, чем он на самом деле — то теперь я сталкиваюсь с обратной стороной. Любовь прекрасна, когда взаимна. Когда ты нужен. Когда, сидя на берегу моря, думаешь: вот бы он тоже видел это море. Потому что чувство прекрасно, если его есть с кем разделить, и даже кошка, которая гуляет сама по себе, нагулявшись, лезет в окно и сворачивается клубком на чьих-то теплых коленях. Нельзя иначе.
      Конечно, существуют личности самодостаточные, которые сами для себя целый мир, но я пока так не умею. Во мне столько всего, что удержать внутри трудно, это все выплескивается в музыке, в песнях, в стихах, и остается все равно много, гораздо больше, чем я готов вместить.
      И все же чертовски обидно, что так вышло. Что я сказал так рано, а он услышал, и…
      Телефон вибрирует, высвечивая долгожданный номер.
      — Занят? — спрашивает Арсений, и слышно, как стучат каблуки.
      — Для тебя всегда свободен, — отвечаю я, сидя в кафешке у дома и размешивая трубочкой кофе. — Тоже нашел для меня время?
      — Выкроил в своем плотном графике. Знаешь, я понимаю, почему твоя мама называла тебя Кнопочкой — когда ты грустный, у тебя забавно морщится нос. Как кнопка в профиль.
      — С чего ты взял, что я грустный?
      — Потому что вижу тебя в окно.
      Я, вскинув голову, не могу сдержать идиотской улыбки. Спустя секунду связь обрывается, я выбегаю раньше, чем он успеет зайти.
      — Платье, платье задралось! — хохочет он, пока я тискаю все, до чего дотягиваюсь сразу. — Ты за кофе свой заплатил? Тогда идем, я на машине. Как раз шел, а тут ты в кафе… Мама в салон на такси поехала, стрижку новую ей нужно, и ногти, ухажер сегодня обещал ее на «Пиковую даму» сводить и…
      В машине, на заднем сиденье, он скидывает туфли, лезет мне на колени, а я съедаю невкусную, горчащую помаду в первую же минуту.
      — Ты почему не отвечал? — спрашиваю, рванув ворот платья и целуя оголившееся плечо.
      — Боялся, что скажу раньше и испорчу впечатление, — он откидывает голову назад, слизывает с уголка губ размазавшуюся помаду.
      — Что скажешь?
      — Что тоже тебя люблю.
      Я задыхаюсь, цепляюсь за его плечи как за единственное, что меня может удержать в состоянии адекватности, но не получается, потому что его руки, расстегнув молнию на моих джинсах, направляют член под воздушное вспененное облако платья. Руки мокрые от слюны, но смазка бы не помешала — мне немного больно, ему, видимо, тоже, судя по закушенной губе.
      — Сейчас будет легче, — обещает он, начиная двигаться. — До дома не дотерплю. У меня стояк с аэропорта.
      Анальный секс — не то, чем стоит заниматься спонтанно. Но возбуждение такое острое, что эрекция не пропадает и в первые неприятные мгновения, пока мы оба не расслабимся.
      — Блядь, как же здорово, Кость, — говорит он, кусая мою и без того взмокшую шею, он полураздет, а мне безумно жарко, и окно не открыть, машина стоит на общественной парковке.
      — Ахуенно…
      Еще круче — сжимать в обеих руках его задницу и трахать им себя.
      — Назови меня как-нибудь! — просит он, вцепившись в обивку кресла.
      — Как тебя назвать? — спрашиваю, слизывая с губ остатки помады. — Своей киской?
      Рука с аккуратным розовым маникюром обхватывает член под задранным платьем, смазывает мутную каплю по стволу, сдвигая кожу.
      — Деткой?
      Обнажившаяся головка влажно блестит, ее хочется приласкать языком, вспомнить вкус.
      — Сучкой?
      И его пальцы, испачканные семенем, скользят по его же припухшим, ярким губам, надавливают, оказываются во рту, и конкретно вот на это я смотреть не могу совсем — меня накрывает мгновенно, сильно, сладко, бесповоротно.
      — Бля-я-я-дство, — тяну я, смотря в горящие сумашедствием глаза. — Как же я скучал по твоей ебанутости!
      — Как я скучал, ты уже видел, — он тянется к сумке, скорее всего за салфетками, но потом, вздохнув, по-прежнему не слезая с меня, откидывается мне на грудь и обнимает за шею. — Теперь есть хочется. Поехали ко мне?
      — Сначала до меня, — я улыбаюсь. — Маму предупредим.