Тихие удары пальцев по клавишам, звук уведомлений о смене порядка очереди, объявления номеров, музыка, едва слышная, по одному единственному каналу радио, перебивающая голоса негромкие, спокойные. Парень-омега мило улыбается, заправляя длинные каштановые волосы за ухо, продолжая печатать неспешно данные из раскрытого, потрепанного временем паспорта в синем чехле, с гербом по центру, выбитым золотыми нитями, в старенький компьютер, шумящий вентилятором процессора, пыль разгоняющим из микросхем и охлаждающим всю систему блока.
Юнги сжимает ручку на тонком завитом проводе, стараясь унять дрожь вспотевших ладоней, уже вытертых о черную джинсу узких штанов, но влага, соленая и липкая, снова скапливается на светлой, розовой коже, выдавая ему самому его собственное волнение, глушимое отчаянно, отправляемое на края воспаленных бессонной ночью, не сомкнутых за часы тьмы и прикрытых только перед рассветом глаз, мыслей. Слишком много должно решиться в последствии, прийти в норму и избавить от семейных оков юного омегу, отпустить его, подобно птице вольной, из отчего дома, только вперед.
— Подпишите здесь, — указывает омега, имя которого парень не успел прочитать на серебристом бейджике, на лист документа, исписанный данными и рядами таблиц, забитых цифрами с несколькими нулями круглыми. Юнги заглядывается на искусный маникюр парня, на переплетение линий тонких, создающих изящное переплетение кружева, на самом конце, у кромки конца толстого слоя лака, и на пару блестящих стразов в завитках узора, — и на обратной стороне, где дата, тоже распишитесь, только с инициалами.
Юнги кивает и, одним длинным росчерком синих чернил, блестящих, пока высыхают, в прямых падающих на бумагу лучей, расписывается, перечеркивая, пусть еще не окончательно, прошлое, стирая грани прожитого и связь с запретным, вскоре навсегда, чувствуя растущее в груди чувство удовлетворения пройденным до этого момента путем. Свет, яркий и теплый, отражающий все соринки в свежем прозрачном воздухе, чистом, как натертое до блеска стекло, льется из широких окон, слепит, мешает изобразить ровную надпись, от чего буквы виляют, становясь в неровные, кривые ряды. Но омега улыбается дате, улыбается своему имени в верхнем правом углу, улыбается этому дню, в который он вкладывает начало лучшего. Он улыбается ярче светила полуденного и открытее тех звезд, что через часы взойдут на небосвод, контрастируя с его глубокой, пугающей синевой, не скрытые огнями живого города.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Castis omnia casta
FanfictionИнквизиция движется вглубь, разит тьму и грязь единственным сохраненным оружием. Вот только, мир вокруг не делится на абсолютный черный и чистейший белый.
