Castis omnia casta

quattuor.

      Юнги получает разрешение выйти и поесть, впервые за несколько дней нахождения в особняке, когда желудок уже кричит о пустоте, а живот сводит судорогой боли, если попытаться вдыхать слишком глубоко. Высокий альфа входит в комнату, не стуча и не спрашивая разрешения, омега только смотрит на него, глаза едва открыв, потому что за окном ещё тьма глубокая, не дающая солнцу никаких прав.

— Сейчас я провожу тебя на кухню, — оглашает он и одеяло с Юнги стягивает, забирая время на возможность опомниться и проснуться хоть как-то, — мы обычно не держим людей в Белом доме, поэтому забыли, что тебя нужно покормить. Уж извини, дел скопилось невпроворот.

— Всё нормально, — отвечает Юнги и спешно семенит вслед за мужчиной, в тапки не успевая влезть и предоставленную тёплую одежду накинуть. Во всем доме холодно, омега в маленький комок оголённых нервов сжимается и вздрагивает от любых лёгких шумов, а альфа не замолкает, что-то щебечет себе под нос и тянет Юнги за собой быстрее.

      Омеге, впервые за несколько дней, вручают в руки горячую дымящуюся чашку чая, в которой он может разглядеть своё не выспавшееся помятое лицо: взлохмаченную копну чёрных грязных волос, уже слипшихся от долгого игнорирования душа, сальные и жирные, розовый след от подушки на круглой бледной щеке и засохшая слюна на подбородке. Нет желания являть себя кому-то из Инквизиции, но альфа уже покидает кухню, ставя коробку хлопьев и пакет с молоком на стол, перед Юнги.

— Хорошо поешь, не уверен, что тебя скоро выпустят, — кричит он, уже стоя на пороге, надевая белые, чистые до хруста ткани перчатки на изящные кисти рук, — и в комнату сразу возвращайся.

      Молоко оказывается слегка кислым, его пить неприятно, тошнота сразу к горлу ползти начинает, а чай — излишне крепким, будто заварка в нем лежала несколько часов и полностью отдала напитку горечь трав. У Юнги желудок отвык принимать в себя пищу, он бурчит недовольно, челюсть устаёт жевать отсыревшие, ставшие резиновыми кукурузные хлопья омега старательно глотает, понимая, что поесть сможет, скорее всего, не скоро.

      Рассвет серый, не окрашенный тёплыми красками выглядывающего солнца. Всё вокруг серое, грустное и печальное, от самого Юнги, уже откладывающего ложку в сторону, не в силах заставить себя съесть ещё хоть немного, до пейзажа за окном, представляющего из себя широкий двор и большое старое дерево, сбрасывающее листья от лёгкого дуновения ветерка.