Albatross

Between the devil and the deep sea

С тех пор я стал верным псом Часового. Пока что мне не часто давали много заданий, видимо, проверяли на устойчивость. Но те деньги, что я получал, вполне могли сойти за прекрасную компенсацию риску. Мешало только одно: ежедневные отчеты Флетчеру, от которых все медленно скатывалось ко дну...

Через полумрак просторного кабинета инспектора Итана пробивался теплый свет настольной лампы. Он мимолетно скользил по разбросанным документам, прячась глубоко залегшими тенями на точеном лице Флетчера. Я не могу отрицать, что мужчина был и впрямь красивым. Сидя напротив него на удобном кресле, от нечего делать я начал разглядывать его.

Закатанные рукава темной рубашки открывали вид на крупные руки, что на удивление аккуратно выводили слова на листе бумаги. Наплечная кобура, которую он, кажется, не снимал с нашей первой встречи, очень даже подчеркивала его мускулистые плечи. Невольно сравнив его фактуру тела и свою, я разочарованно вздохнул, осознавая, что на его фоне я кажусь совсем тощим. Как парня меня это откровенно задевало. Уже с придиркой скользнул взглядом по его тонким губам, грубоватому носу с небольшой горбинкой, впалым гладко выбритым скулам, и встретился с его загадочно сверкающими серыми глазами. От неожиданности мое сердце пропустило удар. И долго ли он так смотрит?

— Ты что-то хочешь спросить?

— Нет, — буркнул себе под нос, многозначительно скрещивая руки на груди, пока он на секунду внимательно всмотрелся и снова продолжил писать отчет.

Неужели мне нужно по несколько часов почти каждый день здесь торчать, толком ничего делая, а просто-напросто рассказывая собственно придуманные вымыслы про Часового?

Как мне не запутаться в собственной лжи? Вынужденный врать маме про идеальную жизнь, я с каждым произнесенным словом ощущал, как на душе скребутся кошки. Мне хватало смелости лгать даже Часовому, с которым я едва построил доверительные отношение. Но они настолько хрупкие, что единый мой неверный шаг – и я могу пасть на дно. Страх этого не давал мне рассказать всю правду и очередной раз я опутывал себя гнусной ложью.

— Как мама?

Неожиданный вопрос прозвучал в тишине кабинета. Сначала мне показалось, что я ослышался. Но Флетчер продолжал заинтересованно смотреть на меня, ожидая ответа. С чего бы его это могло интересовать? Явно это не для отчета. Но для чего? Это же не могло быть каким-то сочувствием? Он не похож на того человека, который может открыто проявлять эмоции сопереживания. Особенно ко мне.