— И так остается до сих пор, — произнесла Беатрис вслух, и Кевин, который только что поставил на стол миску с овощами, удивленно посмотрел на свою гостью.
— Что остается?
— Ничего. Просто я только что подумала о Хелин. О нашей первой встрече в саду среди роз.
— Я же говорил тебе, что не надо так много думать о прошлом.
— Странно, — задумчиво сказала Беатрис, — но когда начинаешь о чем-то вспоминать, всплывает так много мелких деталей. Вспоминаешь вещи, которые, казалось бы, давно улетучились из памяти. Но вдруг они оказываются рядом.
— И что же тебе вспомнилось? — спросил Кевин. — Какие важные детали?
— Я отчетливо вспомнила платье, которое было на Хелин в тот день. Я очень ясно вижу его перед собой. Еще вчера я ни за что не смогла бы его описать, а теперь очень хорошо представляю, как оно выглядело.
Кевин поставил на стол картошку.
— И что же особенного было в том платье?
— Ничего. Меня заинтересовал сам процесс припоминания. Платье Хелин было точно таким же, как ее нынешняя одежда. Романтическая, вычурная, девическая. Она так и не поменяла стиль. Как будто застыла на одной ступени и не смогла подняться выше.
— Да, она такая.
— Но я думаю о другом. Хелин сидела в моих объятьях и плакала. Она плакала долго, а когда слезы ее иссякли, она растворилась во мне. И тогда она сказала…
— Что она сказала? — быстро спросил Кевин, так как Беатрис запнулась.
— По существу, она сказала, что я отважная маленькая девочка, что я сильная, что я сама буду направлять свою жизнь и… и бесстрашно встречу все, что приготовит мне судьба.
— Умная женщина, — заметил Кевин. — Она была права. При этом она тебя совсем не знала.
Беатрис уставила взор на пламя свечей, отблеск которого плясал на стенах.
— Еще она сказала, что сама она никогда не станет такой и не сможет так жить. Она никогда не будет жить так, как ей хочется.
Кевин аккуратно разложил картофель, овощи и рыбу в заранее подогретые тарелки.
— В этом вся Хелин, — сказал он, — но это не новость. Она все время так говорит.
— Но тогда, — упрямо произнесла Беатрис, — она сказала это в первый раз. Мне следовало бы поостеречься. Она не просто жаловалась и плакалась, как она делает это сегодня. В ее голосе была зависть. Неприкрытая, отвратительная зависть. Позже я не слышала ноток зависти, так как она сумела подавить ее, точнее, она выработала подходящую тактику, чтобы скрывать это чувство. Она просто решила — возможно, подсознательно, но от этого не менее жестко — уподобить мою жизнь ее жизни. При этом своими страхами, заботами и сотнями предосторожностей она сузила и ограничила мою жизнь, сделав ее такой же стесненной, как и ее собственное существование. Чтобы облегчить свое положение, она нашла товарища по несчастью. Тем, что Хелин принесла меня в жертву, сама она избавилась от этой роли. В тот день в саду она начала превращать меня в часть своей неудавшейся, ограниченной и несчастной жизни.
Кевин разлил вино и сел за стол напротив Беатрис.
— Если бы ты тогда смогла это предвидеть, — сказал он, — что, на мой взгляд, было совершенно невозможно для одиннадцатилетней девочки — но если бы ты тогда распознала ее зависть и сделала из этого правильные выводы, то что бы это изменило? Была бы у тебя возможность поступить по-другому?
— Нет, — ответила Беатрис. — давай есть, пока все не остыло.
