Сигареты с лавандой

Часть 1

Это так странно — смотреть на преподавателя, который что-то пытается объяснить всему классу, маяча у доски, и осознавать, что этот обаятельный голубоглазый брюнет — твой соулмейт. Они обнаружили это полгода назад, почти сразу, как Антон перевелся в эту школу. А потом были долгие и тяжелые месяца осознания, принятия и смирения. Когда тебе семнадцать, а твоему избраннику почти двадцать восемь — это так… странно. А еще странно, когда он вызывает его к доске, задает вопросы, задает домашнее… а после учебы крепко и трепетно целует, каждый день стабильно подвозя его домой.

— Шастун, спустись с небес, — слышится доброжелательный голос мужчины, и Антон резко переводит на него взгляд, ежась и удивленно глядя по сторонам. — Спустился? Молодец. Иди к доске, — мальчишка морщится, но послушно топает в заданном направлении, принимая мел из протянутой руки, и по нему словно пропускают электрический заряд, когда они соприкасаются пальцами.

Как только урок заканчивается, Антон первым мчится на выход и почти пробегает пару лестничных пролетов вниз, чтоб, выйдя на улицу, спрятаться за высокой бетонной клумбой и поджечь кончик сигареты, удовлетворенно делая первую затяжку.

— Антон, Антон… постеснялся бы, — раздается справа, и парень подпрыгивает на месте, оборачиваясь, и облегченно выдыхая, заметив Арсения. Он выпускает дым из легких и слегка улыбается.
— Да ладно, не ругайся, — мальчишка показательно подходит ближе и, видимо, насмотревшись крутых фильмов, выдыхает облако дыма прямо в лицо преподавателю, который морщится и машет перед собой рукой, распуская туманную занавесу.
— А по заднице? — рыкнул он, выдергивая сигареты из сомкнутых пальцев и бросая на пол, зло растаптывая кончиком ботинка.
— Арс, ты чего? — изумляется парень, следя за тем, как красный огонек беспощадно потухает.
— Сколько с тобой ругаться можно, зайчонок? — обманчиво ласково начинает мужчина, делая шаг ближе. По обонянию ударяет сладкий запах лаванды, и Шастун несдержанно жмется ближе, ведя носом невесомую дорожку вдоль оголенной шеи, как можно глубже вдыхая излюбленный аромат. — Щекотно, дурак, — тихо смеется Арсений Сергеевич, запрокидывая голову, тем самым подставляя лишь больше свободного места. — Так, уйди, говорю, — несерьезно ругается он, упираясь ладонью в грудь мальчишки и насильно отталкивая назад на крохотный шажок. Ну как собака, честное слово! Ищейка самая настоящая! Все ему дай понюхать. — Заканчивай с этим, понял меня? — уже серьезнее произносит преподаватель, легонько щелкая ученика по носу.
— Понял, Арсений Сергеевич, — выдыхает Антон, потянувшись вперед, и срывая с его губ крошечный поцелуй.
— Надеюсь, — просто отвечает ему мужчина, бесцеремонно разворачиваясь и уходя по-английски.

Не проходит и пары часов, как Антон, оглядываясь по сторонам, тихонько шагает в мужскую уборную, не запирая за собой дверь, и, бросив рюкзак на подоконник, становится спиной к двери, зажигая сигарету. Нет, ну серьезно, ему даже не дали выкурить утреннюю сигаретку, что за изверг этот…

— Антон, — раздается рычащий голос позади. Парень раздосадованно стонет, разжимая зубы, и никотиновая палочка сама падает к ногам. Он недовольно бурчит под нос «вспомнишь… вот и оно», поднимая взгляд зеленых глаз на наполненные злобой голубые напротив.
— Как ты меня палишь постоянно, — вслух комментирует ситуацию Шастун, выставляя руки в примирительном жесте. — Последняя была, честно.
— Верь тебе, — фырчит Арсений Сергеевич, подходя ближе. — Чуйка у меня на тебя, Антон.
— Ну да, конечно… — закатил глаза парнишка, ощущая касание к своей руке.
— Серьезно. Мы же соулмейты, помнишь, да, особая связь… — заверяет его преподаватель, сжимая тонкую кисть в своей руке и переплетая пальцы. «Какие мы нежные» мелькнуло в голове подростка.
— И вот прям чувствуете, значит?.. Хм, — мальчишка кивает головой в знак того, что отлично его понял, и утыкается взглядом на сложенные вместе руки. Красиво. Его тонкая кисть красиво смотрится в широкой мужской ладони. Еще и бледная на фоне загара… они красивая пара. Наверное, со стороны, да.
— Прекрати курить, Антош. Ну сам себя же губишь… и меня вместе с собой, — грустно вздыхает Арсений, свободной рукой касаясь его подбородка и вздергивая личико, чтоб заглянуть в эти бессовестные зеленые глаза.
— А тебя как? — изумляется подросток, в корне с таким мнением не согласный.
— Смотрю на тебя и переживаю, дурак ты мелкий, — Антон почему-то влюбленно улыбается, когда приятное «переживаю» и очень ласково произнесенное «дурак ты мелкий» ласкают слух.
— Я брошу, Арс, ну честно. Попробую, — робко заявляет Антон, снова смотря куда-то себе под ноги.
— Вот и молодец, — лба касаются теплые губы, оставляющие приятное горячее касание, от которого ученик жмурится, словно посмотрел на солнышко. Вот он — его личный согревающий лучик, прямо напротив.

***



Антон пытался бросить, честное слово, и скулил, и просил, и умолял Арса разрешить ему курить и дальше, нормально же жили, ну, но преподаватель оставался непреклонным в решении, что его парень не должен злоупотреблять такой вредной привычкой.

— Ну нельзя же так резко, — Арсений, сидящий рядом, вздыхает. Они находятся у Антона дома, пока родители, которые, кстати говоря, уже давно знали об их отношениях, и пусть были не шибко счастливы, но приняли их, пропадали на какой-то встрече.
— А я и не прошу резко, — пожимает плечами Арсений, садясь позади Антона, отчего кровать под мальчишкой прогибается чуть сильнее, и обнимает его руками со спины, прижимая своего маленького вредного хулигана поближе, оставляя легкое касание губ на красивой бледной шее.
— Тогда можно еще пачку? Арс, ну последнюю, и все, — зубы Арсения резко смыкаются на нежной коже, и мальчишка взвизгивает, дергаясь в сторону, но руки, плотно прижимающие к себе, не позволяют. Наливающегося цветом засоса касаются мягкие губы, и влажный язык, зализывающий саднящий след.
— И где я тебе ее сейчас возьму? — шепчет он в шею, опаляя ее горячим дыханием. Парень извивается под ним, тихо постанывая и глубоко дыша, вдыхая воздух с примесью лаванды. — Тош, ночь на дворе, магазины закрыты уже, — приводит он весомый аргумент, находя губами податливые уста Шастуна и впиваясь в них собственническим поцелуем, попутно оглаживая впалый живот рукой сквозь рубашку.
— Супермаркет — нет, — упорно стоит на своем Антон, оборачиваясь в подобии объятий и впиваясь в мужчину пытливым взглядом. — Пожалуйста? — жалостливо просит он, уткнувшись носом в его щеку, и потерся о щетину, как котенок об руку.
— Господи-Боже, за что мне ты, — Арсений смеется от легкой щекотки и сам щекочет парнишку под ребрами, отчего тот заливается хохотом и падает лопатками на кровать. Арсений нависает сверху, гипнотизируя взглядом прищуренных голубых глаз, а потом вдруг подается вперед, коротко целует и встает с кровати, тут же нащупывая рукой свой пиджак.
— Кент, как обычно? — уточняет он, бросая взгляд на пустую пачку сигарет на краю стола. Шастун часто-часто кивает. — Всю пачку не дам, пять сигарет с тебя хватит. Понял меня? — строго одергивает он уже размечтавшегося о приятном обжигающем дыме парня.
— Ну Арсю-ю-юша, — тянет подросток, состроив глазки.
— Шесть, — соглашается Попов, и Шастун смеется, глядя на его красивые очертания тела, пока преподаватель ловко накидывает на плечи свой пиджак, в кармане которого лежит веточка сушеной лаванды.

Арсения нет почти час, хотя по плану поездка занимает минут пятнадцать. Если там очередь — тридцать. Если еще и пробки — максимум час. Именно этими мыслями себя тешит Шастун, набирая заученный наизусть номер. Гудки. Гудки. Гудки.

Спустя два часа уже нихера не помогает. Его буквально трясет, когда он хватает куртку с вешалки, принимая радикальное решение, и выбегает в подъезд, захлопывая дверь. Что же, пешком до супермаркета идти около сорока минут, чуть быстрее, если по переулкам и ускоренным шагом. Парень застегивает молнию на куртке, запирает дверь и мчится вниз, высматривая каждый уголок — вдруг, он уже здесь?..

Антон прошел уже половину пути, когда телефон вдруг разрывается от входящего звонка. Он смотрит на экран и чуть не плачет от счастья, когда на нем высвечивается родное «Мой». Да, нелепо и по-детски, зато… зато понятно, что «мой»! — Арс?! Боже, я так рад, я уже… — тараторит Антон, привалившись к какой-то стене многоэтажки, радостно щебеча в трубку.
— Простите, — раздается женский голос. Парня словно сковывают невидимые цепи. — Вы были в экстренном наборе, — поясняет (да нихуя она не поясняет!) женский голос в трубке. — Кем вы приходились… — она что-то спрашивает у кого-то, судя по всему, стоявшего рядом. — Арсению Попову?
— А… э… вы кто вообще? — недоверчиво спрашивает Антон, и ноги почему-то заранее подгибаются. В груди разрастается неприятное чувство, и сильно-сильно колет в груди.
— Арсений Попов попал в ДТП и в тяжелом состоянии доставлен в городскую больницу… — а дальше? Дальше в ушах стоит беспросветный писк, заглушивший собой все звуки. Телефон выскальзывает из дрожащих пальцев, и он незаметно для себя начинает оседать на пол по стене.
— Он… он… — шепчет он буквально в пустоту. Кажется, из трубки доносится что-то еще, но он не может услышать. Старается, но не находит сил. Его резко сковывает и сильно-сильно трясет.

***



Антон помнит долгий-долгий бег, помнит, как сперло дыхание и он так и упал на колени на пороге больницы, задыхаясь от недостатка воздуха.

Бросай курить.

Он дерет собственное горло ногтями и хрипит, что хочет увидеть Арсения, когда рядом на колени опускается кто-то из медперсонала. Помнит, как ему на ватных ногах помогают дойти до кресла, в которое насильно усаживают и протягивают стаканчик с какой-то жидкостью, половину содержимого которого он в итоге проливает на себя из-за трясущихся, как в приступе, рук.

— Что… с ним… что… — бессвязно шепчет он, меча взгляд из одного угла в другой, стараясь подняться на ноги, но не находя в себе сил.
— Мужчина, послушайте меня…
— Идет сложная операция…
— Мы делаем все возможное…

Много, слишком много фраз. Он теряется в них, стараясь схватиться хоть за одну, и путается лишь сильнее. Господи, как же страшно, а в груди колет по меньшей мере так, словно его пронзили длинными иглами. А потом…

В ушах повисает писк. Знаете, сначала звук сердцебиения в ушах, а потом резкое и беспрерывное «пи-и-и-и», которые мы так часто слышим в фильмах, или наблюдаем в больницах, когда сердце человека перестает работать. И Антон слышит лишь это, а перед глазами белая пелена. В груди все резко обрывается, и только быстрое «тук-тук» вот-вот грозит выломать ребра изнутри.

Его. Больше. Нет.

— Серьезно. Мы же соулмейты, помнишь, да, особая связь… — заверяет его преподаватель, сжимая тонкую кисть в своей руке и переплетая пальцы.

Он знает это еще до того, как хирург, зло рыча из-за неудачи, выйдет из операционной, громко хлопнув дверью. До того, как девушка дрожащим голосом объявит время смерти. До того, как медсестра траурным голосом отправится объявлять ему прискорбную новость.

Удар, еще один, и ровная полоса, а в ушах этот неприятный писк…

***



Все, что у него осталось — клетчатый пиджак, пропитанный запахом лаванды, кое-где кровью бывшего собственника, ужасная боль на душе, и пачка кента, выглядывающая из нагрудного кармана. В ней не хватает ровно шесть сигарет. Антон обещал ему, что выкурит только шесть. Со дня смерти Арсения прошло полгода. А он все еще не может унять дрожь в руках, когда тянется к картонному коробку с сигаретами. Пачка, цена которой — жизнь самого главного в мире человека. Блядская пачка сигарет. И веточка лаванды.

— Прекрати курить, Антош. Ну сам себя же губишь… и меня вместе с собой, — грустно вздыхает Арсений, свободной рукой касаясь его подбородка и вздергивая личико, чтоб заглянуть в эти бессовестные зеленые глаза.

— И вас тоже… — всхлипывает Антон, сжимая в руке зеленый стебель, унизанный фиолетовыми цветками, и трепетно вдыхая все еще уловимый аромат лаванды.