Дом постепенно погружается во тьму. Горничные уходят в свои комнаты, потушив свечи. Крепус уже давно в своих покоях. Скоро часы пробьют полночь, звоном оглушив тихие коридоры. Ужин прошёл мирно ещё несколько часов назад. Пожелание спокойной ночи и братья разошли по своим комнатам, обменявшись мимолётными взглядам. Немое приглашение. Окно было открыто нараспашку, из-за чего штора покачивалась от лёгкого ветра, принося свежесть ночи с запахом винограда и благоухающих цветов под окном. Дилюк медленно снимал с себя вещи. Сегодня не было ничего такого, лишь несколько тренировок и небольшие дела в Мондштадте, но уже скоро назначена экспедиция, из-за которой придётся покинуть дом на неделю, а может и на две. И он не решился об этом рассказать на ужине, предчувствуя в чужом взгляде сожаление и обиду. Кэйа вновь не сможет с ним поехать. Такое случается редко, но каждый раз он видит в чужом взгляде какую-то боль и страх. Словно боится, что его бросят. Сразу становится колючим, язвя больше обычного, шутя колко. Даже привычная нагловатая улыбка сходит с губ и брови сходятся к переносице, выдавая недовольство. Может быть это связано с недавним походом, когда вернулся отряд весь искалеченный. Да, с победой, но с уймой шрамов и ран, которые ещё долго не сходили с кожи. Некоторые так и остались на ней, став напоминанием на многие годы вперёд. Сюртук, сапоги, перчатки, жилетка. Всё это аккуратно складывается и развешивает в шкафу. С блаженным мычанием с волос была снята резинка, даря невыносимое удовольствие и расслабление для уставшей головы. Дилюк смотрит в сторону окна выжидающе, внимательно следя за настенными часами. Пальцами медленно начинает расстёгивать мелкие пуговицы рубашки, манжетов, отсчитывая секунды.
Стоит часам пробить полночь, как в окне появляется знакомый силуэт. Кэйа с улыбкой запрыгивает в комнату, слезая с рамы. В полутьме комнаты его единственно открытый глаз словно сверкает. Весь он пропитан весельем и лёгкостью. — Ждёшь меня? — Как всегда вовремя. — Рад стараться, — галантно кланяется, вызывая этим улыбку и фырк. Театр одного актёра, но это устраивает всех. Дилюк делает шаг навстречу, пока Кэйа делает два, чтобы обняться, прижавшись друг к другу, вдыхая запах улицы и в противовес ему аромат дома, жжёного дерева. — Сколько не отмывайся, а всё равно пахнешь, будто недавно что-то сжигал, — Кэйа смеётся, когда Дилюк растерянно отстраняется и утыкается носом в собственную рубашку и волосы. — Не волнуйся, мне нравится. Да и запах еле-еле различим. — Шутник, — фыркает, но улыбается, присаживаясь на кровать. В этом был Кэйа. В шутках, подколах и бесконечной любви. И словно в подтверждение мыслей на губах чувствуется еле ощутимый поцелуй, на который отвечает почти из привычки, зарываясь пальцами в волосы, мягко притягивая ближе. Кэйа всегда подчиняется, нагибаясь ниже, даже если ему неудобно. Он позволяет командовать, пока сам лишь еле-еле гладит тёплую щёку, касаясь очередной царапины после сегодняшней тренировки. Они отстраняются на несколько секунд, чтобы прильнуть вновь, постепенно отодвигаясь назад на постели. Они не углубляют поцелуй, позволяя ему быть невинным, дразнящим. У них редко когда есть временя на близость, на такие нежности. Впопыхах несколько быстрых поцелуев, чтобы разбежаться по делам и встретиться уже самым вечером уставшими, вымотанными, желающими лишь лечь в постель и уснуть. Не считая тех инцидентов, когда Кэйа пробирался в его комнату ночью и не ложился под бок, как в раннем детстве, спасаясь от кошмаров. В такие моменты он видел такую боль этом взгляде, что не мог отказать. И даже будучи юношей, он всегда поднимает одеяло, приглашая лечь к себе. Самоуверенный днём, ночью он может жаться к груди в объятия, мелко вздрагивая, но не издавая ни звука. Под Кэйей прогибается кровать, когда он медленно залезает на неё коленями, а Дилюк откидывается на спину. Отстраняются они с тяжёлым дыханием и покалыванием губ. Взаимные нежные улыбки. Лёгкое чувство неловкости не мешает продолжать. Кэйа медленно раздевается, стягивает с себя ночную рубашку, аккуратно складывая её, чтобы не помялась, иначе могут появиться какие-то подозрения. А сам проходится пальцами по чужой груди, по открытому кусочку кожи, проглядывающемуся из-под трёх расстёгнутых пуговиц. Дилюк выдыхает судорожно, прогибаясь под ласковыми прикосновениями. Им нельзя шуметь, иначе их маленький секрет вскроется. Они опасаются того, что Крепус не поймёт их. Они всё же слишком юны, шестнадцать лет не так давно стукнуло, да и связь сомнительна, что по статусу, что по отношению. Да, они не родные братья, не сводные, но многие видят их именно такими, что в корне не верно. Они братья по клятве, по оружию, скрывая за этим свои нежные чувства. — Люк, залезь хорошо на кровать, а то ещё упадёшь, как в прошлый раз, — смеётся, видя недовольный взгляд и вспыхнувшее возмущение. — Это было единожды! Ты сам меня так близко к краю пододвинул! Ворчит и возмущается, но всё же сдвигается к изголовью, устраивая голову на подушках, чувству мгновенную прохладу. Окно всё же стоило прикрыть. Но прерываться уже не хотелось, да и вид того, как Кэйа медленно забирается на кровать, был красивым. Конечно, сравнить не было с чем, они друг у друга были единственными партнёрами. Хотя Дилюка иногда и трогали подозрения о том, что что-то у Кэйи когда-то было. Он вёл себя в потели, наверное, излишне знающе, опытно. Но Кэйа поклялся, что ни с кем у него ничего не было. — И всё же я тебе не верю, Кэйа. Ты выглядишь и ведёшь себя так… — слов описать не было. — Ну, — парень неловко почесал шею. — Я… читал немного. — Тогда почему?.. — Потом расскажу, — перебивает, улыбаясь примирительно, словно извиняясь, но в тоне достаточно строгости, чтобы понять, что продолжать не стоит. Кэйа наклоняется к нему за поцелуем и получает его вместе с лёгким подергиванием ленты, в попытках её снять. Дилюк хмурится в поцелуй, пока в ответ участвует улыбку. Лента всё же поддаётся и волосы рассыпались по спине. Длинные, ухоженные. С удовольствием сжимает их, зарываясь пальцами, цепляясь грубоватой кожей за некоторые волоски. Всё же вечные тренировки не пощадили кожу, украсив её мозолями и неровностями, в некоторых местах появляются первые шрамы. Дилюк трётся носом о кожу шеи, вдыхая глубже этот запах тела, смешанный с каким-то своеобразным мылом. Запах немного горчил, но это была лишь лёгкая нотка в его свежести и лёгкой сладости. Кэйа между делом продолжил расстёгивать рубашку, ловко справляясь с мелкими пуговицами, чуть поглаживая бледную кожу. Кажется, что ещё чуть-чуть и будет видно внутренности, стоит лишь нажать немногим сильней, то сразу останутся синяки. Но это обманчиво. Под кожей крепкие мышцы, способные удержать двуручный меч и ловко им обращаться. Годы тренировок под этой бледностью и обманчивой нежностью. Хотя последнее не совсем ложь. В местах, где нет шрамов и ран, кожа вполне себе мягкая. Дилюк отстранился, смотря вновь на чужое лицо, видя лишь улыбку, полную нежности. И смотрит с такой преданной любовью, с чем-то, от чего всё щемит в груди и хочется прижать к себе. Кэйа распахивает чужую рубашку, а после и совсем снимает её, аккуратно складывая, ловя на себе благодарный взгляд. Им не нужны лишние вопросы, да и работы не хочется прибавлять горничным утром. Аккуратно ведёт пальцами по груди, сильной, крепко сложенной, задевая ещё совсем розовые соски, поглаживает шрамы, ещё совсем свежие. И парочка ран, которые уже не кровоточат, но всё ещё бросаются в глаза своим состоянием. Касания аккуратные, нежные, с налётом сожаления. — Не переживай, Кэйа, ты не мог этого не допустить. Моя неаккуратность. — Вот поэтому я не люблю, когда ты идёшь на миссии без меня. Ты всегда приходишь со шрамами. Я волнуюсь, — аккуратно касается места, где под пальцами бьётся сердце. — Прости. Никто не может прикрывать мою спину, как ты. Мы же лучшие партнёр, помнишь? — он ласково ведёт по щеке, улыбаясь ободряюще, с лёгким фырком. — Лучше тебя у меня никогда не будет партнёра. — Конечно, — заряжается энергией, улыбаясь довольно, прижимаясь к ласкающей ладони. — А теперь вернёмся, у нас не так много времени, надо будет ещё прошмыгнуть обратно до того, как будет первый обход с улицы. Дилюк кивает, расслабляясь в руках, перебирая длинные синие пряди, такие тёмные в комнате, освещённой лишь светом луны, но такие нежные. Массирует голову, откидывая собственную назад, позволяя лёгким поцелуям распуститься вдоль кадыка, за ухом, по артерии, вслушиваясь в чуть ускорившийся пульс. Прихватывает губами кожу, но сжимает еле-еле, не оставляя после себя никаких следов, кроме лёгкого покраснения. Кожа под руками горячая, как и элемент, который ему принадлежит. Весь он тёплый, пока собственные прикосновения Кэйи отдаются холодком в сравнение. Дилюк жмурит глаза, уж больно резко реагирует тело на такую малейшую ласку, непривыкшее к ним. У них таких встреч было так мало, что на пальцах одной руки можно пересчитать. Тело отзывчивое, словно в первый раз. Но Кэйа только рад этому, вслушиваясь в тяжёлое дыхание, в сиплые выдохи, наблюдая за подрагивающими ресницами, за глазами, такими чистыми и ясными, но в этот момент их постепенно заволакивает марево возбуждения, яркого и резкого. Руками оглаживает торс, следя за заметно напряжёнными мышцами. Кожа рук у него нежная, ухоженная. Тренируется не меньше, чем брат по оружию, иногда чуть ли не больше в попытках не отставать от него, быть подстать его силе, но каждый вечер скрупулёзно ухаживает за ними, то ли самостоятельно покупая какой-то крем, то ли прося у Аделинды, но временами запах трав казался совсем незнакомым, словно травы нездешние, а средства самодельные. Дилюк в такие моменты стыдился своей кожи, грубой, которая натирает неприятно чужую, задевает, но Кэйа каждый раз успокаивает и даёт свои средства, но тот забывает ими пользоваться. Но никогда не слышал осуждения за это, лишь смешки и покачивания головой с всё той же улыбкой.
Поддевает сосок, мягко касаясь вершины. Покручивает подушечкой пальца, не давит, не оттягивает, лишь поглаживает, массирует, вызывая ощущение, схожее с щекоткой, но вместо смеха ещё один тяжёлый вдох и поднимающийся живот. Кэйа поцелуями скользит по ключицам, прихватывая губами бледную кожу, то проводит влажно языком, вызывая дрожь в юном теле. Дилюк не знает, куда себя деть, чем занять руки, как сделать взаимно хорошо, потому что весь контроль у него забирают так, с самого начала, лаской, увлекая в водоворот ощущений. Стоит попытаться сделать что-то самому, как переключают на новую порцию удовольствия. Из всего, что может, это касаться чужих волос, массировать голову, поглаживать плечи, иногда случайно чуть оцарапывая короткими аккуратными ногтями. Массирует напряжённые мышцы, которые лишь немногим отстают от собственных. Получает на это блаженный выдох. Вероятнее всего перенапряжены, как обычно. Кэйа опускается до груди, убрав пальцы от напряжённого соска. На пробу проводит языком, заставляя вздрогнуть от ещё непривычного ощущения, от влажность, от недостаточного тепла. Дилюк был слишком разгорячён этими ласками. Они всегда долгие, с чувством, нежностью, поглощающей от и до, проникающей в самый центр естества. Губы смыкаются медленно, чуть сжав. Язык вновь еле-еле обводит кругом, вызывая дрожь. Другой рукой по второму, вызывая похожее чувство. Чуть-чуть оттягивает на пробу, проверяя реакцию. Не замечая боли на лице, пробует ещё, чуть прикусив, также оттянув. Тихий стон доходит до слуха запоздало. Кэйа сглотнул тяжело, упиваясь этим звуком. Тихое, но такое чувственное. Дилюк смотрел за этими махинациями, под действием ощущений мягко сжимая волосы в своих руках, иногда блаженно зажмуриваясь. Возбуждение, если быть честным, ломало кости и выворачивало внутренности. Член неприятно упирался в грубые брюки, но прерывать эту ласку не хотелось, слишком тепло и хорошо от неё. Но Кэйа понимающий, видит напряжение и попытки то развести, то свести ноги, чтобы уменьшить давление. Отстаёт от соска, переключая внимание на ширинку и пуговицу. Останется от груди лишь для того, чтобы стянуть брюки с бельём до конца и убрать их к остальным вещам. И перед тем, как вернуться, заглядывает в прикроватную тумбочку, выуживая из-под стопки вещей небольшой флакон, полный масла, а следом какую-то плотную ткань, напоминает полотенце, но внешне материал очень мягкий. И следом ещё несколько настоящих полотенец. Аккуратно всё складывает возле ног Дилюка. — Люк, дай положу, мы же не хотим, чтобы постельное промокло. Дилюк фыркает, но послушно приподнимается, позволяя под бедра постелить эту плотную ткань, которая холодила разгорячённые бёдра. Лежать обнажённым было немного неловко, видя, что на Кэйе ещё остались брюки и нижнее бельё. Но всё же больше было облегчения. С члена подтекала естественная смазка, крайняя плоть сдвинулась, обнажив раскрасневшуюся головку. Но Дилюк знал, что всё так быстро не пройдёт. Кэйе нравится оттягивать, растягивая удовольствие и наступление оргазма. Они пока что ещё изучают друг друга, не зная в идеале реакции. Они ещё пока что пробуют, экспериментируют. Кэйа вернулся к торсу, прижимаясь губами к шраму, мягко зацеловывая, пока рукой на пробу проходится по члену, медленно растирая единственную каплю смазки по головке, выбивая из чужих лёгких ещё один судорожных выдох. Дилюк бы мог постанывать, но это будет слишком громко, может быть в другой раз, когда ничто не будет угрожать их раскрытию. Поцелуи тягучие, влажные, с мягкими покусываниями. Нельзя оставить следов. Кожу мягко ласкают, оставляя лишь временные красноватые пятна и влажные следы. Кэйа почти урчит от удовольствия, от отзывчивости чужого тела, от мурашек, расходящихся по бледной коже, от напряжения мышц под губами. Наплевать на собственное возбуждение и удовольствие. Он желает всей душой утопить Дилюка в этом. Хочет сделать так хорошо, чтобы запомнилось на многие годы вперёд. Хочет видеть удовольствие на этом лице и чувствовать, как тело будет трепетно дрожать в руках. Может, этого не получится добиться сразу, понадобится много времени для этого, но хочется попытаться, даже если на это уйдут годы. У них они есть. Он не представляет своей жизни без него. Лишь с ним. Лишь рядом. Лишь рука об руку, крепко переплетя пальцы. Всё ради него. Всё ради того, чтобы судьба никогда их не разлучила, пускай судьба и диктует иной исход.
-Я кое-что прочитал и хотел бы попробовать. Не против? — Всё, что захочешь, — тихий шепот. Кэйа благодарно целует живот, чуть потеревшись щекой, и медленно опускается ниже. Останавливается у самого паха, на границе, где начинались паховые волосы. Честно, он не был до конца уверен, как всё должно происходить на самом деле. Он прочитал достаточно много книг, но одно дело теория, а другое — практика. Но попробовать очень хотелось. Тем более чувство брезгливость его уже давно покинуло с привычным ритмом жизни, где приходилось ночевать не только в мягкой постели, но и на голой земле в некоторых случаях, иногда возвращаясь с вылазок настолько испачканным грязью, будто просто плашмя упал в лужу. Судорожно выдохнув, всё же решаясь, он обхватил губами головку, проходясь языком по нежной коже. Дилюк, ещё минуту назад расслабленным в нежных ласках, вздрогнул, резко открывая глаза. Смотри вниз с чувством накатывающего шока. Нет, он слышал, что так делают, но чтобы на практике и так быстро. Внутри загрызло понимание того, что сам бы он не решился на такое. Нет, он тоже любит, хочет сделать приятно. Но пока что ему недостаточно решительности, лёгкая брезгливость всё же присутствовала. Но от этих роящихся неприятным комком мыслей его вывело новое движение, выбивая из груди тихий протяжный стон. Кэйа сжал щёки, обволакивая головку, чуть двинувшись вперёд, беря немного глубже, а потом назад, соскальзывая звучно и влажно. Тяжело сглатывает, ощущая на языке достаточно нейтральный привкус. Терпимо. Рукой помогает себе, чуть сильнее оттянув крайнюю плоть, оголяя больше бархатной плоти. Лижет снизу вверх от самой мошонки и до уретры. Тело под руками подрагивает и чувственно выгибается даже на такое. Ощущения для Дилюка были такими непривычными, резкими. Тепло и влажность рта, мягкие прикосновения, лёгкое давление, обволакивающее со всех сторон. Кэйа мягко посасывает одну головку, чувствуя, как с непривычки начинают побаливать губы и челюсть. Отстраняется, чтобы начать языком скользить по разгорячённой плоти, заставляя тянуться ниточки слюны. Влажно, шумно. В тишине эти хлюпающие звуки кажутся оглушающими. Дилюк теряется в ощущениях, чувствуя, как всё внутри сжимается, так сладко и невыносимо остро, будто всё его осязание скопилось в паху, реагируя на любое движение, на любую мелкую ласку. Слишком хорошо, слишком горячо, до болезненного прекрасно. Оргазм уже царапал нутро, выбивая всё больше тяжелых вздохов и судорожных выдохов, иногда нарушая тишину и влажные звуки тихими стонами сквозь закушенную ткань подушки. Он верит своей выдержке, пока это не касается Кэйи. Тот доказал, что может его довести до состояния, когда тихим быть не получится. Звук, схожий с почти неслышимым скулежом, заставляет Кэйю попытаться взять глубже. Опускается ниже, крепко придерживая чужие бёдра. Не хочется подавиться. Не очень удобно получается, но пытается. Аккуратно, чтобы не задеть зубами нежную кожу, пуская глубже, упираясь головкой в нёбо, но после проскальзывая глубже, но больше половины не получается взять. Не хватает опыта, челюсть ноет почти режуще и появляется чувство тошноты, стоит попытаться взять глубже. Лучше так. Старательно вылизывает языком, сжимая губы, создавая мягкие влажные тиски. Вверх-вниз, медленно, задерживаясь на головке, то на середине, замирая, давая упиться ощущением жара.
Дилюк выгибается, подрагивая в чужих руках, в какой-то момент сдаваясь, жмуря глаза, лишь бы не видеть этот красивый развратный вид. Это слишком. Смущение жгло бледные щеки. Кэйа был красивым даже в такой момент. Особенно красивый в такой момент. Сосредоточенный, вечно убирающий выбивающуюся прядь волос за ухо. И взгляд, полный возбуждения и чего-то тёплого. Всё норовит смотреть в лицо, чем смущает лишь сильнее. Всё внутри было напряжено от всех этих факторов. Хватит совсем немного, чтобы закончить. Быстро, слишком быстро. Но спихивает всё на собственную неопытность. Тянется рукой к чужим волосам, чуть потянув вверх, но ловит непонимающий взгляд, а хватка на бёдрах стала ощутимее. Кэйа хмурится, с влажным причмокиванием отстраняясь от члена, облизывая раскрасневшиеся губы, обрывая ниточку густой слюны. И всё это смотря глаза в глаза. О архонты, тут можно кончить только от этого вида. — Я… Я так быстро кончу, — сказать это вслух тяжело. — Я хочу этого, Люк. Так что не переживай. Всё будет по высшему разряду, — улыбается, щуря довольно единственно открытый глаз. — Но ты… — Это подождёт, потом наверстаем. Поглаживает сильные бёдра, чувствуя напряжённые мышцы под пальцами. Лишь немного мягкости, которую удаётся чуть-чуть сжать. Наклоняется вновь вниз, но начинает свой путь с груди. Новые поцелуи, чуть более быстрые, обрывистые, чем в самом начале. Присасывается к чистым от шрамов и ран участкам, оставляя красноватые пятна, которые поблёскивают слюной в свете луны, быстро сходя с тела, оставляя лишь влажные следы. Кэйа упивается чужими стонами, глухими, еле слышными, но такими искренними, приятными слуху. Рука возвращается на синие волосы, чуть сжимая в моменты, когда получается приятно одновременно приласкать кожу живота и двинуть рукой по члену, смазанному слюной. Влажные неприличные звуки нарушали тишину. Пошло и, к удивлению и стыду Дилюка, достаточно возбуждающе. Но заткнусь себе уши он не мог, слыша всё это слишком громко. Лишь прячет лицо в подушке, кусая уже влажную ткань. Слишком много ощущений, звуков. Оно бросалось в глаза в этот раз. Может потому, что был перевозбуждён, так непозволительно близок к оргазму, что подрагивали мышцы, а живот напряжённо поджимался вместе с пальцами на ногах. Но Кэйа тянул, не давал получить мгновенно желанное. Когда отчаянно тянется прикоснуться к себе самостоятельно, его руку останавливают, аккуратно придержав за запястье. Мягкие поцелуи касаются тыльной стороны ладони, обводит языком костяшки, пару фаланг, в конце-концов чуть сжав зубами кончик указательного пальца. Смотрит в глаза и в них появляется что-то лихорадочное. Дилюк видел это впервые в таком количестве. Проскакивало раньше, но сейчас так ярко. — Подожди немного, я сейчас всё сам закончу. Тебе же хорошо, да, Люк? — разжимает зубы и сразу ведёт языком по подушечке пальца, очертив складки кожи на сгибе. Влажно. Извращённо. С каким-то неподдельным удовольствием. Кэйа напоследок целует ладонь, уткнувшись носом в самое запястье, чуть потерявшись, но после отпускает руку, возвращаясь к своему занятию, уже быстрее опускаясь до паха. Берёт сразу в рот, опускаясь до середины. Движения уверенней, чем раньше. Двигает ладонью там, докуда не достаёт. Всё влажно от слюны, она стекала по коже. Языком лезет под крайнюю плоть, чувствуя, как тело начало подрагивать и уже эта дрожь не исчезает. Пару мгновенный перед концом. Оттягивает ещё немного, но всё же поднимается немного вверх оставляя внутри рта лишь немногим больше головки. Всё ещё смотрит вверх, заглядывая в глаза. Но Дилюк жмурится, выгибаясь. Алые ресницы подрагивают, лицо горит от смеси ощущений. Ему так хорошо. Не было никаких сил. Стонет надломлено в подушку, сжимая, наверное, немного болезненно чужие волосы. Но его аккуратно похлопывают по бедру. Знакомый жест, когда Кэйе нужен его взгляд. И Дилюк подчиняется, разлепляя глаза, смотря вниз. Кэйа задыхается, видя этот взгляд. Взгляд, полный удовольствия, пробравшего до самых глубин. Алые глаза для него почти блестят в темноте комнаты, отражая лунный свет. Возбуждение, любовь и удовольствие. Оно ощущалось так остро, так тепло. Одна из самых красивых вещей, которые доводилось видеть за всю жизнь. Тянуть больше нет нужды. Опускается вниз и вверх, сжимая плоть губами с усилием, игнорируя боль, пронзившую челюсть. Несколько движений руки и тело вздрагивает крупно. Мышцы напрягаются под кожей так красиво и завораживающе. Красивый изгиб поясницы и заглушенный подушкой стон. Чуть громче нужного, зато так красиво. Высоко, чуть надрывно. Вместе с тем рука на волосах сжимается сильнее обычного. И чувствуется дрожь ещё непривыкшего тела. Дилюк задыхался в непривычном удовольствии. Влажно, горячо, непозволительно хорошо. Всё внутри словно вывернуло на секунду, сжало сладостными тисками, отдаваясь дрожью и остаточными судорогами. Кэйа не отстранялся, послушно принимая сперму, глотая её, даже не дернувшись, не отстранившись, не пытаясь сплюнуть. Он смотрит на украшенное удовольствием лицо и наслаждается этим видом. Этими заломленными бровями, прикрытыми глазами, раскрасневшимися щеками. Поглаживает с нежностью будра, которые придерживал, давая почувствовать весь оргазм до конца, давая упиться им. Мягко движется по плоти, выбивая ещё несколько неразборчивых звуков, вновь видя этот прогиб. Красиво. Желанно. И поему-то внутри всё поджималось от нежности, от какой-то щенячьей радости, что смог сделать хорошо самому дорогому человеку. Послушно глотает остатки спермы, чувствуя лишь небольшой привкус на языке. Терпимо. Не против примириться с таким, если Дилюку будет хорошо от этого. Облизывает губы, не оставляя никаких следов, словно ничего не было. Даже с улыбкой ведёт по члену языком, медленно, влажно, слизывая последние капли. До слуха доходит стон отчаяния. — О Архонты, Кэйа, не стоило. Ты выглядел так… так… Вместо продолжения новый звук какого-то отчаяния со смирением. Кэйа смеётся в голос на это. Понимает, о чем говорят. Вид, наверное, достаточно пошлый и откровенный. Ещё и не отстранился, как ожидалось. А Дилюк явно думал именно на это. Но ему в радость стараться ради него, ради его удовольствия, ради этих ярких эмоций, которые сколько не пытался скрывать, у него не получается. Да, болят губы и челюсть, но это не важно. Он стерпит, скроет, чтобы не видеть волнения во взгляде и вопросов о самочувствии. Это приятно, но не в этот раз. Собственное возбуждение дало о себе знать, почти болезненными ощущениями. — Поменяемся местами? — вновь тихий шёпот. Дилюк кивает согласно, приподнимаясь с каким-то трудом, слишком расслаблены мышцы после оргазма. Но всё же садится, пока Кэйа ложится на его место, устраиваясь всё на том же полотенце. Сколько ему пришлось стерпеть. Штаны вместе с бельём сложены рядом, чтобы не отвлекаться на это. Дилюк смотрит на юношу, за тем, как тот снимает с себя остатки одежды, пока сам ищет в отложенных на постели полотенцах бутылёк. Он холодит ещё горячую кожу. Смазка, которая поселилась в тумбочке на время таких вылазок. После первого раза без неё они поняли, что уж лучше немного рискнуть, чем смиряться с излишним трением даже во взаимной мастурбации.
Откупоривает склянку, выливая часть содержимого на руку. На пробу вниз-вверх по члену, распределяя смазку по коже, такой горячей, как собственная. Специально нагревает содержимое бутылька, чтобы не вызывать неприятных ощущений от перепада температур. Постепенно рукой становится легко двигать по коже, лишь тогда убирает её, вытирая о полотенце. Сразу приступать к этому будет жестоко. Целует кадык, мягко, аккуратно, пока горячей рукой скользит по груди до самого живота, очерчивая мышцы. Специально нагревает собственную кожу, чтобы прикосновения ощущались горячее, разливаясь теплом. Кэйа тихо стонет с благодарностью на эти махинации. Он обожает теплоту чужого тела. А ещё он влюблён в эти руки. Да, не самые мягкие, не самые нежные, но непозволительно красивые, бледные, горячо любимые. Руки, с которыми связаны одни из самых теплых воспоминаний. Обычно он очень громкий, но сейчас он вынуждено сдерживает голос, одаривая лишь тихими звуками собственного удовольствия, такого резкого из-за собственной перевозбужденнности. Знает, что это будет быстро, но не волнуется из-за этого. Он наслаждается их близостью. Дилюк целует плечи, чуть сминая смуглую кожу губами. Белые рубцы шрамов смотрелись несколько печально, но вместе с тем было в них что-то завораживающее. В этом контрасте светлых следов на темной коже. Медленно опускается поцелуями ниже, не особо останавливаясь на груди, лишь ласково очерчивает старые ранения, лаская загрубевшую кожу. Это место не было особо чувствительным, зато стоило начать рассыпаться поцелуям по животу, как до слуха доходят судорожные выдохи, а ноги чуть разъезжаются. Посасывает, обводит лаской шрамы, очерчивает линию косых мышц руками, еле=-еле надавливая ногтями. Кэйа жмурится, сжимая простыни в руках. Даёт полную свободу, позволяет изучать повторно, смотреть за реакцией. Но Дилюк не смотрит в глаза, он сморит на кожу, либо прикрывает глаза. У каждого свои привычки в процессе. Тот больше ориентируется на реакцию тела, чем на взгляды, на лицо. Тихий смешок срывается с губ, стоило горячему языку пройтись по впадине пупка. — Щекотно, Люк, — улыбается открыто, беззвучно посмеиваясь, вызывая взаимную улыбку уголками губ. Дилюк отстранился, присаживаясь. Наклоняется к лицу, целуя эти губы, эту улыбку, чувствуя, как мягко легли на волосы руки, мягко поглаживая за ушами. Тихий, почти неслышимый смех. Соприкасаются лбами, расслабляясь, отдаваясь этой нежности. Поцелуй в челюсть, отодвигает синие пряди, целуя за ухом, щекоча дыханием. Кэйа дышит тяжело, заполошно, поддаваясь этим ласкам, сильнее оголяя шею. Лишь в какой-то момент закусывает губу немного нервно, когда Дилюк остраняется и садится удобно между его ног, касаясь члена, вместе с тем выискивая бутылёк вновь. — У меня есть просьба. Думаю, она странная, я пойму, если откажешь, — Кэйа нервно посматривал на него, неуютно ёрзая на постели и полотенце. — Давай ты сначала скажешь, не волнуйся раньше времени, я не буду тебя осуждать, ты же знаешь, — успокаивающе гладит по щеке, давая почувствовать поддержку и позволяя немного выдохнуть. — Мы же пробуем, предлагать что-то нормально. — Не совсем знаю, как это описать, — выдыхает судорожно, отводя взгляд. — Мне нравятся твои руки. Можешь не убирать её? Он касается руки на своём лице. Нежно ведёт по ней пальцами, поглаживая грубоватую кожу с несколькими мелкими шрамами. Пододвигает ближе к губам, позволяя себе поцеловать ладонь в самый центр, а потом опуститься до запястья, прижимаясь к тонкой коже, чувствуя пульс. Дилюк начал понимать, что именно имеет ввиду Кэйа. И, если честно, не мог ему отказать. Не тогда, когда во взгляде плясали такие искры возбуждения и обожания. Не тогда, когда видит просьбу, почти мольбу. Не тогда, когда это Кэйа, который вечно делает всё для него. Кивает утвердительно, улыбаясь ободрительно. Пусть делает всё, что ему позволяет испытать удовольствие, даже если оно чисто психологическое или эстетическое. Только за. А сам пододвигается ближе, немного нависая над чужим телом. Свободная рука вновь оказывается в смазке. Мягко касается головки, круговыми движениями очерчивая её, чуть надавливая. Мягко по уздечке, чуть потирая её. Отодвигает крайнюю плоть, оголяя больше нежной кожи. Обхватывает пальцами в кольцо мягко поднимаясь и опускаясь. Вновь к головке, чтобы сделать несколько резковатых движений, а после приласкать ладонью. Всё хлюпает от обилия смазки, чавкает, она стекает по крайней плоти, по мошонке, капает и впитывается в полотенце. Всё чуть поблёскивает в свете ясной луны. Это ощущается немного эстетично. Даже не немного. Кэйа выгибался в этих руках, толкаясь в ладонь, стараясь притереться сильнее, вновь почувствовать давление, дразнящее прикосновение к головке. Это всё разливало под кожей дикое возбуждение, бьющееся словно током в какие-то момент. А сам всё же тянется вновь к свободной руке. Ведёт языком по бледной ладони, очерчивая складки кожи, каждый шрам, каждую неровность кожи. Влажно целует, ощущая, как от неожиданности вздрогнуло чужое тело. Кончиком языка по пальцам, между ними, по фалангам. Пальцы легли на теплый язык, но они горячее. Дилюк старался не смотреть вверх, потому что оно ощущалось невероятно интимно, пошло и, наверное, возбуждающе. Это внимание, целенаправленность, эти мягкие прикосновения, поцелуи, язык. Вздрагивает, вспоминая о недавнем минете. Ассоциации напросились против воли. Старается отвлечься, продолжая ласкать член, проходясь по венам, по уретре, чуть надавливая, чтобы потом еле-еле провести по головке и стволу, даруя ощущения, схожее с щекоткой, но немного иное. Касается мошонки, перекатывая яички в руке. Стимулирует так, как умеет, не уверен, что это слишком хорошо, но старается. А чужие тихие стоны подтверждение его стараниям. Влажных звуков всё больше. Снизу, под руками, с каждым движением по смазке, сверху, потому что Кэйа взял одна фалангу указательного пальца в рот, чуть посасывая, отстраняясь с пошлым чавкающим звуком. Невыносимо много звуков. В тишине кажется невероятно громкими, словно их может услышать всё поместье, но за дверью тишина. И всё же Дилюк смотрит на лицо Кэйи, а вместе с этим с собственных губ срывается тихий отчаянный стон с неразборчивым шепотом. Слишком красиво. Если бы не то, что кончил несколькими минутами раньше, то у него бы встало от этой картины. Кэйа посасывал два пальца, обводил языком между ними, целовал подушечки других пальцев. И смотрел в глаза, пока собственный взгляд топ в удовольствии, в благодарности. Мутный, расфокусированный, но такой блестящий жизнью и эмоциями, желанием, жаждой. Прикусывает в сгибе первой и второй фаланги палец, прикрыв глаза. А после приоткрывает глаза. Длинные ресницы подрагивают. Он берёт руку и специально, смотря неотрывно глаза в глаза проводит языком от запястья до кончиков пальцев, чтобы взять вновь пару фаланг в теплоту рта, а потом с влажным звуком отстраниться, сглатывая тяжело, смотря чуть шально.
Кэйя всхлипывает, резко выгибаясь, отчаянно пытаясь притереться, толкнуться, почувствовать больше, когда Дилюк, чертыхнувшись, начал быстро двигать рукой на члене. Быстро, тесно, влажно, создавая ещё большую какофонию звуков. Кэйа поскуливает, отчаянно цепляясь за руку на своём лице. Слишком громко, пускай всё внутри сладко сжимается от этого звука. — Тише, Кэйа, нас могут услышать, — шёпот, который так и не доходит до юноши. — О Архонты, тогда займи себя. Дилюк проталкивает два пальца в чужой рот под удивлённый взгляд, который сменяется покорностью и послушным вылизыванием. Стоны тонули, перестали быть такими громкими, сменившись влажными звуками и блаженным мычанием. Ещё немного потерпеть. Рукой вверх-вниз. Быстро, отточенными движениями, сдвигая крайнюю плоть, то словно натягивая. Бедра под рукой дрожат. Всё тело напряжено в струну, чуть дерни и оборвётся. И Кэйе не нужно много. Минуты хватает, чтобы тело пронзила дрожь. Кэйа зажмурился, прикусив на эмоциях пальцы во рту, сдерживая стон, остаток которого вышел высокий мычанием сквозь сжатые губы. Дилюк с восхищением смотрел на то, как тело выгибает, ломает, разрывает на куски от удовольствия. И всё продолжает, но уже медленно, выдаивать остатки. Белёсая сперма замарала живот, ярко контрастируя со смуглой кожей, образуя свой своеобразных рисунок. Красиво, бесспорно. За это любит эту позу, потому что на собственной коже это выглядит не так эффектно, не так эстетично. Влага чувствуется также и на пальцах, оставляя после себя тянущиеся ниточки к члену, стоит убрать руку. Ведёт по коже, с каким-то удовольствием размазывая сперму, ощущая, как живот под руками поджимается, подрагивает остатками удовольствия. Успокаивающе поглаживает, дожидаясь, когда Кэйю отпустит точно. Не убирает руки и от чужого лица, дождавшись, как тот отпустит его руку сам, виновато целуя в ладонь чуть дрожащими губами. Кэйа дышит тяжело, постепенно приходя в себя, а Дилюк с некоторой неохотой начинает всё приводить в порядок. Вытирает другим полотенцем руки от спермы и слюны, живот, начавший опадать член. Мягко, аккуратно, зная о сверхчувствительности. Убирает полотенце из-под чужих бедёр. Всё это аккуратно складывается и убирается в нижнюю полку тумбочки за часть других вещей. Надо будет застирать. А сам начинает одеваться ко сну, застёгивая ночную рубашку, аккуратно наблюдая за Кэйей, который с яной неохотой всё же открыл глаза. Аккуратно наклоняется к нему, целуя в губы, которые сразу расползаются в улыбке. — Спасибо, Люк, это было прекрасно. — Взаимно, Кэйа. Устал? — М, есть немного, — лениво потягивается на постели и тянется к своим вещам. — Может я останусь с тобой? Притворюсь, что опять приснился кошмар. Никто не ругается на это. И это было давно в последний раз. — Так хочешь поспать со мной? — с иронией во взгляде приподнимает бровь, но всё же улыбается на этту идею. — Конечно! Ты такой тёплый, с тобой так спокойно спать, — Кэйа улыбается особенно нежно. — С тобой я чувствую себя в безопасности, на своём месте, дома. Мне с тобой ни разу не снились кошмары. — Хорошо, оставайся, хитрец. Ты придумал прекрасную отговорку для других. Кэйа довольно улыбнулся, лениво одеваясь и залезая под одеяло, устраиваясь на «своей» половине. Дилюк лёг рядом, открыв руки для объятий, которые последовали мгновенно. Кэйа жмётся к теплому тело, зарываясь носом во всё ещё распущенные алые волосы. На душе чувствуется такой всепоглощающий покой. Он хотел, чтобы так было каждый день всю их жизнь. Но ему когда-то придётся выбирать сторону. Встряхивает голову, прогоняя мысль. Не сейчас. Сейчас слишком хорошо. — Люк. — М? — Я сделаю всё для тебя. Что бы ни случилось, я всегда буду на твоей стороне. Если будет нужно, то я пожертвую всем. Только не оставляй меня. — Кэйа, — Дилюк серьёзно смотрит на синюю макушку, ощущая, как его крепче обняли, отчаянно. — Я обещаю, что никогда не оставлю тебя. Мы всегда будем вместе. Мы дали клятву, а я держу своё слово. — Спасибо, просто я… я… — Чш, ложись, я никогда не брошу тебя. Всю жизнь рука об руку, помнишь? — Да, помню. — Тогда ложись, а я буду охранять твой сон. — Так точно, капитан, следую вашим указаниям, — тихо смеётся, прижимаясь к чуждой груди, вслушиваясь в мерный стук сердца.
Он бы хотел, чтобы этот момент никогда не заканчивался и жизнь замерла в этот миг. Но у судьбы, временами, слишком жестокие планы.
