für elise

prelude no. 1

listen: Ftederic Chopin. nocturne op. 48 no. 1

Что является любовью на самом деле? Привязанность ли к человеку, с которым ты знаком с пелёнок и каждое его объятие становится теплом внутри тела, приятно разливающимся по венам. Или же первое впечатление, любовь в длинные ресницы, мягкие черты лица и скверный характер, который сразу становится мягким, надобно лишь найти подход. Всё же, в обоих случаях хочется прижаться к этому человеку всем телом, почувствовать его сердцебиение и нежные, сладкие губы.
Признаться, Чонгук умирает со стыда перед своей матушкой, ведь та в самой юности твердила, что хочет видеть своего сына с прекрасной дамой, которую он держит за белую, отпудренную руку и ведёт под венец, представляя свою новую невесту. Но ведь вся подростковая жизнь парнишки была преисполнена музыкой, слоновыми клавишами под маленькими пальцами, белыми, открахмаленными рубашками с ажурным воротничком, ведь в коммисии музыкальной школы смотрят на опрятность. Все детство он посвятил музыке, единственной на данный момент кормилицей своей. Ночами писал этюды, даже не обращая внимание на то, что через три часа он должен идти в музыкальный университет, порой не высыпаясь, за что и получал от своей совсем уж старой матери тумаки.  И ведь даже времени не было на себя, все свои часы жизни он отдавал фортепиано, занимаясь до такой усталости, что руки становились неподвижными, принося сильную боль юноше.

Единственный человек, с которым он тогда общался, был ещё совсем юный, неопрятный и белобрысый Ким Намджун, вечно списывающий доклады по сольфеджио, но настолько весёлый и задорный, что был единственным, кто скрасил его скучные будни, приходя под окно с пряниками.
Стыдно Чонгуку за то, что не может полюбить он женщину, сколько бы он не пытался, сколько бы минут он этому не уделял—все вешались ему на шею, хватаясь за виртуоза. Но даже та, которая нравилась ему всю жизнь, даже один раз пришедшая в его скромную квартиру, узрела настоящего Чона, холодного, словно кусок льда, но мягкого, спокойного. И ведь даже тогда парень догадался. Он не чувствует тепла, не чувствует даже малейшего влечения, связи к этой прекрасной даме. Сколько же ночей тот сидел с табачной трубкой в руках, смотря на черно-белую, последнюю фотографию своей уже на тот момент покойной матери.

Но вот же, сердце коварное, говорит все в последний момент, раскрывая карты, спрятанные в рукавах, отбивая чечетку, ведь прекрасный взгляд миндального цвета глаз заставляет его снова биться, будто оживая. Загадочная улыбка напротив выводит сердце из строя, обвораживаясь и падая в тяжёлом стуке, будто замирая и снова любуясь красотой. И кажется, Чонгуку пришёл конец его жизненного этюда, его постоянных ночных грёз о любимом человеке. Тот влюбился будто с первого взгляда под танец тихих нот в голове, лишь глазами провожая спину нового знакомого. Вставая,  тот лишь слышит хлопок дверью и притрагивается к сердцу, будто пытается найти ответ на свой давний вопрос, будто зная, что так и не найдёт, но все равно вздыхает глубоко, отпуская образ скрипача и направляясь к фортепиано.
—Так, Чонгук, успокойся. Тебе нужен просто хороший сон и все, иначе сердце свое посадишь, — будто в агонии сам себе пианист отвечает, настраивая свой внутренний инструмент.
Первая нота, прекрасная, звонкая, но вот пальцы не слушаются, попадая по совсем лишним, играя вместо диеза чистый звук, слетая с чёрных клавиш. Он будто забыл все, чему тренировался все свои года, будто поступил снова в первый класс музыкальной школы.
Рявкнув от злости, Чон  бьёт по нотам и готовя стопу на педаль ставит руки в исходное положение, начиная все заново.
Но судьба решила под ним поиздеваться, пальцами не попадая по первой ноте, тот просто сжимает зубы до  скрежета, ненавидит себя, свою участь за вечным фортепиано,  его пальцы не слушаются, а вот сердце, сердце бъется часто, не разрешая виртуозу сделать даже глоточек воздуха.
Снова, руки в исход, нога приготовлена.
Идеально,  первая нота выходит хорошо, руки сразу же готовятся к последующим нотам, становясь в специальные планки, очерчивающие клавиши.