Мы бежим по перрону сквозь толпу. Я бегу за ней, держа крепко за руку. Очень твердо ступаю, метр за метром. Представляю себя со стороны: несется дылда в старой черной потертой куртке, пропахшей потом и сигаретами. Бегу и глазею по сторонам, взгляд у меня такой, бессмысленный.
Вот мама с ребёнком стоит, малыш плачет. Хм, из-за чего?..
Еще я отвлёкся на старика, стоящего с сумкой на перевес. Ноги трясутся, руки трясутся и губы. Он весь превратился в сплошную вибрацию мудрости и дряхлости, колеблющую пространство. Стоит на краю платформы и смотрит вниз на рельсы, думая о бренности бытия и о том, чем же он будет кормить маленького серого котёнка по имени Феникс.
Люди заливаются с улицы в белых рубашках, галстуках, пальто. От этого я чувствую себя ещё глупее и не уютнее. Я здесь совсем не к месту как будто. Все вокруг отторгает меня: воздух не подходит под мои легкие, ситуация и обстановка – тоже.
Мы бежим настолько быстро, что все серые пальто, чёрные сумки и белые рубашки смешиваются и теперь напоминают бетонные стены какого-то уродливого лабиринта однообразности.
Тут сердце пропустило стук, и я вернулся в реальность: я бегу за стройной девушкой. Помимо ее руки, меня держит запах ее и моих любимых духов с фиалкой, которые я подарил ей дождливым весенним утром на день рождения. Тогда она обхватила своими тёплыми костлявыми руками мои щёки, поцеловала в нос и поблагодарила. И я был счастлив. Я бегу за ее прекрасными темно-русыми волосами, за ее красивой ладной спиной. Её шея... помню, как мог целовать ее перед сном, ей всегда это очень нравилось, это была наша колыбель. Не кожа, а персиковая кожура – мягкая с маленьким мягким пушком, очень нежная.
Так странно: ещё пару дней назад мы лежали вместе, и я перебирал ее пальчики, словно клавиши синтезатора. Вообще, больше неё я всегда любил только музыку, когда-то я думал, что это может стать проблемой и будет мешать отношениям, но в какой-то момент она стала для меня олицетворением музыки, мелодии, звука. Мы лежали нагие в тёплой кровати под окном и смотрели на серое небо, и ничего не было вокруг, кроме нас двоих и старого телевизора, вещавшего какой-то бред про экономику и чушь про политику. Мы смеялись и протестовали с дивана.
Но сейчас она бежит. И я бегу за ней, отвлекаясь от одного главного вопроса: «зачем?». Я знаю, что будет дальше, я знаю куда и зачем она бежит. Вместо того, чтобы удерживать ее всеми правдами и неправдами я бегу с ней. Помогаю осуществить замысел. Бегу, чтобы она не опоздала, чтобы потерять ее навсегда.
Тяжелая спортивная сумка накинута через тонкое плечо, из неё торчит полупустая бутылка липтона, провода наушников и визитница. Ее куртка развивается, как плащ, а из внутреннего кармана торчит билет, слегка помятый, вложенный в паспорт. Один билет. Для одного. На одно место.
И все-таки, я продолжаю бежать за ней, вместе с ней. Мы бежим. Чувствую себя потерянно и бессмысленно. Как ребенок, не понимающий происходящих событий. Я бессмысленен и не к месту.
И все-таки она невероятно прекрасная. Такие невесомые ее шаги. Наполнена гелием, стоит отпустить и она улетит навсегда. В принципе, почти всё так и есть. Я смотрю на наши руки – последнее фото в памяти, да и в принципе – единственное. Почему-то мы никогда не фотографировались вместе, считали, что это ни к чему, наслаждались друг другом здесь и сейчас. Но в этот момент, я готов отдать многое, хотя бы за пару совместных фото, в будущем вложенных в бумажник или закладкой в любимой книге сделанных, на той странице, где одна строчка мне мою любовь напоминала бы.
Мы подбегаем к лестнице, и я разжимаю пальцы. Она взлетает на пару ступеней вверх, и, не останавливаясь оглядывается, лишь слегка, меньше, чем в пол оборота. Щека влажная, ресницы слиплись.
Я как дурак стою посередине у подножья ступеней, заставляя всех обходить меня, дылду этакую. Глазами провожаю прозрачные щиколотки, смотрю на свою одинокую руку, словно в нее должны вложить что-то, сую ее в карман, разворачиваюсь и иду обратно.
Я не к месту, я совсем не к месту, я бессмысленен.
