Часть 3

254 21 4
                                    

Осаму никогда не плакал. Этот факт мог подтвердить любой, кто его знал. Он был демоническим вундеркиндом, человеком, вселяющим страх в оппонентов своим острым умом и опасными умениями. Он держал палец на курке, выводя из строя всех противников на своём пути. Он был человеческой оболочкой, чья душа была разбита на множество осколков от количества жизней, которые он забрал, из-за чего свет покинул его глаза. Но никто на самом деле не знал Дазая Осаму. Потому что он плакал две недели назад, когда Ода умер. И он плакал сейчас. Однако он сам был в этом виноват. Он покинул Портовую Мафию несколько часов назад, оставив позади жизнь, которую он тщательно выстраивал на протяжении последних трёх лет, взяв с собой лишь несколько вещей и последние слова Оды. Но он даже не осознавал, каким опустошённым будет чувствовать себя после этого. Тяжесть принятых решений давила, съедая его живьём. Он знал, что поступает правильно и оно будет того стоить в конце концов, но ничто не могло убрать ту боль, которую он чувствовал. Потому что он совершил ошибку, решив зайти в бар «Люпин». В последний раз, чтобы вспомнить былые времена и оживить все те моменты, которые с ним больше никогда не случатся. Но вместо Оды и Анго он увидел там лишь Чую, распластавшегося на барной стойке рядом с пустым стаканом и бутылкой вина. Дазаю хотелось бы быть менее наблюдательным: может тогда он не заметил бы высохшие дорожки слёз на щеках рыжего или его палец, зависший над телефоном, на экране которого была открыта переписка с контактом Скумбрия.

Но он заметил, и его сердце словно упало. Он осмотрел бар, убеждаясь, что рядом больше никого нет, и шагнул вперёд, чтобы осторожно вытащить телефон из рук Чуи, пытаясь его не разбудить. Дазай переключил вкладку, открывая их переписку.

(19:22): Где ты? У меня есть новая бутылка Петрюса 1889 года и мне нужно, чтобы кто-то помог её выпить

2 пропущенных звонка.

(20:45): Ты в порядке?

(20:55): Где ты?
3 пропущенных звонка.

(21:02): Почему ты не берёшь трубку?

8 пропущенных звонков.

(22:08): Пожалуйста будь в порядке

27 пропущенных звонков.

(1:49): Я ненавижу тебя

Дазай уставился на экран, стиснув зубы. Он переключил на прежнюю вкладку и вложил телефон обратно в руку Чуи, на секунду задержавшись в коротком прикосновении пальцами. Он смотрел на лицо рыжего, такое расслабленное во время сна, но знал, что это была лишь иллюзия: Чуя был опустошён и подавлен. Он знал Чую лучше, чем кто-либо, и знал, что тот никогда не стал бы пить в одиночку на публике. Так он был полностью беззащитным. Уязвимым. Только Дазай видел Чую по-настоящему слабым, и наблюдать своего бывшего напарника в таком состоянии, сидящего в одиночестве, было ударом ниже пояса. Потому что это означало, что Чуя сдался. Конкретно это и волновало Дазая: то, как рыжий отреагирует на его уход. Всё оказалось хуже, чем он предполагал. Реальность больно ударила по нему, но Дазай сам сотворил такое с Чуей, так что у него не было никакого права чувствовать грусть или тревогу. Но именно это он и чувствовал. Потому что он был плохим человеком. Эгоистом. И как раз поэтому он должен был уйти, чтобы попытаться стать лучше ради Оды. Но сейчас, когда он стоял посреди бара, полного болезненных воспоминаний, и видел своего единственного друга разбитым от боли, которую он причинил, Дазай с трудом мог вспомнить, почему решил покинуть мафию. Но он вспомнил. Он уже ранил Чую, и этого нельзя было изменить. Так что он просто снял своё чёрное пальто, накинул его на плечи Чуи и заставил себя уйти, оставляя позади не только самые ценные воспоминания, но и своего последнего оставшегося друга. И, господи, как же это было больно. Лучше бы он не испытывал вообще никаких эмоций, чем задыхался от ощущения, будто разваливается на части. Это чувство лишь усилилось, пока он, обжигаемый теплом взрыва, наблюдал, как горит машина Чуи. Он забил последний гвоздь в гробу их с Чуей дружбы вместе с подложенной бомбой, что должна была посеять между ними зёрна ярости и ненависти. В ушах всё ещё звенело от взрыва, от Дазая пахло дымом, когда он ввалился в свою новую квартиру, с трудом дыша от съедаемого его сожаления. И сейчас, стоя посреди гостиной, он не мог сделать больше ничего, кроме как заплакать, — и ему стало только хуже, когда тяжесть всех его действий разом обрушилась на него. Любой, кроме Чуи, был бы в шоке, увидев его в этот момент. Потому что он плакал, стоя посреди квартиры, которая была слишком пустой, без единого намёка на присутствие другого человека. Он плакал, потому что те тёплые руки, которые всегда успокаивали его, больше к нему не потянутся. Он плакал, потому что никто больше не разбудит его от кошмаров и ему придётся опять не спать ночами, лёжа в слишком холодной кровати. Он плакал, потому что единственного человека, который видел его рыдающим, больше не было в его жизни. И это была его ошибка. Больше ничья. Дазай с самого начала знал, что он ходячее проклятие, обуза для каждого несчастного, которому не повезло пересечься с ним. Неважно, при каких обстоятельствах, он всегда кого-то терял, разрушая всё вокруг себя. Дыра в сердце стала лишь больше, тьма внутри него гноилась, по швам разрывая доверие, что он осторожно выстраивал между ним и его последним оставшимся другом. Он и предположить не мог, что даже спустя четыре года, когда они воссоединятся как Двойной Чёрный, чтобы защитить любимый город, их доверие всё ещё будет разбитым. В конце концов, швы не зашиваются сами собой.

***

Докажи, что я не умру в одиночестве, Распори ту хрень, что я сшил, Чтобы прикрыть дыру, разрывающую мою кожу.

***

putting the dog to sleepМесто, где живут истории. Откройте их для себя