Цветочек

I

Языки пламени ласкали купол бездонного неба, тянулись вверх, в бесконечный колодец тёмных верхушек деревьев, склонившихся над костром. Ветер плясал вместе с огнём в безумном танце, рождая и разнося по всему лесу крошечные искры. Тени тянули к костру свои тонкие щупальца, но всё же не решались подступиться ближе, отогнанные ярким светом обратно в чащу.
Подгоняемые ритмом, силуэты людей, казалось, сливались в танце со стихией. Словно из самого леса доносилась чудесная музыка: жалостливая песня лютни смешивалась с гортанным, глубоким воем горна. И стар и млад, юноши и девушки, все, держась за руки, пели песню, известную им одним и вместе с этим будто знакомую всему миру. В этой песне звезды падали в озера и освещали своим светом самые глубины. В этой песне лесной зверь поднимал морду к луне и протяжно вносил свою лепту в мотив. В этой песне журчали ручьи и трещали сухие сучья. Эта песня, песня жизни, способна была осветить чащу пуще любого костра.
Люди запели громче, разомкнули кольцо рук. Чей-то певучий голос взвился ввысь, пролетел над верхушками сосен, над общим гомоном. Но-о-о-чью пра-а-аздник.
Кто-то первый ударил в бубен, обтянутый телячьей кожей. Песня ускорилась, словно её душили петлёй, но она обязана была успеть закончиться. Кто-то захлопал в ладоши, закричал. И вот - самый смелый выбегает, разрывая круг и соколом раскинув руки, взмывает над костром. Молодой парень, загорелый, румяный, на разгоряченном лице - капли испарины, русые волосы прилипли ко лбу. А в глазах - бесстрашие и пляшущие искры. Мгновение, пока тёмный силуэт не приземлился по ту сторону пламени под дружное улюлюканье. Толпа разразилась одобрительным хохотом, криками и затащила юношу обратно в хоровод.
Следующими прыгали две девчушки. С озорными улыбками и смехом, держась за руки, они выбежали в центр. Их босые ножки перемахнули через языки огня, даже не коснувшись их. Воздушный вихрь зарылся в белые девичьи волосики, выгоревшие на солнце, растрепал их, сорвал с головы одной девочки венок из жёлтых и фиолетовых цветов, Иван-да-Марья. Детские пяточки почти одновременно коснулись травы. Но никто не вспомнил об утерянном венке, не стал подбирать: малышки уже убежали, снова растворившись в танце и песнях и уступая место следующим смельчакам.
‌Шум гуляний был слышен на многие километры вокруг и начал стихать лишь когда звезды над головами стали бледнеть, а океан неба, без единого облачка, перестал быть вороным, светлея на глазах. Но народ не спешил оканчивать праздник. Юные девы, смеясь, бежали к ручью. Их пшеничного цвета волосы были убраны венками разнотравья. Они жидким золотом обрамляли розовые, живые лица, ниспадали на миниатюрные плечики и волнами вились по спинам. Красавицы напоминали ундин, весело пляшущих на опушках среди полевых цветов в одних лишь хлопковых сорочках. Девицы-хохотушки шли гадать на суженого, заливаясь звонким смехом и всё споря, споря о том, чей же венок потонет в прозрачном потоке родника. Когда звон музыки уже почти стих, лишь их заливистый смех, доносившийся откуда-то издалека, да треск догорающих дров нарушали тишину.
Лес замер. Не слышно было птицы, не видно зверя. Первые лучи солнца только-только коснулись древесных пиков и, словно древние скифы, покрыли ветви неосязаемой позолотой. Пальцы веток, пригретые рассветом, сплетались, образуя купол, но у земли по-прежнему было темно. Ночная сырость выходила из самых недр, стыла на воздухе и зависала едва заметным паром. Там, где брел парень, свет почти не доставал корней и травы. Тонкие стебельки плакали каплями росы, склонившись почти к самой подстилке из прелых листьев и хвои. Между корягами там и тут зелёными пятнами виднелись раскидистые лапы папоротников. Юноша не знал, как выглядит их заветный цветок, но предполагал, что сразу его узнает. Цветок, что принесёт вечное счастье своему обладателю. Пыл поиска стучал в висках, заставлял ноги идти вперёд. В ушах всё ещё звенела музыка, и парень, ступая в темп мотиву в голове, не замечал, что единственные звуки - это хруст веток под его чёботами. Лишь изредка он останавливался, и, выбрав ближайшее молодое деревце, оставлял шестиклинные зарубки. Тонкое кривоватое лезвие ножа с лёгкостью срезало верхний слой коры, обнажая молочно-зеленую мягкую древесину. Один луч символа всегда был длиннее остальных: он указывал обратную дорогу.
Лес становился всё более диким. Небо совсем перестало быть видно сквозь крону. Парень вдруг понял, что не слышит ни костра, ни девичьего хрустального смеха, ни даже лесных созданий. Он не слышал вообще ничего
Будто бы даже листва не шелестела. То и дело стали попадаться поваленные деревья, вырванные с корнями.
Было душно. Сквозь плотный занавес листьев не доходило даже дуновения ветра. Парень утер лоб запястьем: кожа была липкой, к ней пристала пыль и грязь. Это было дурное место, здесь даже птицы, и те боялись щебетать. Вот только теперь он не видел ни единой своей метки.
Сердце глухо стучало в груди. Юноша присел на ветровальное дерево, уперев саднящие ладони в сухую растрескавшуюся кору. На горячую кожу сразу же слетелись мошки и комары. Они лезли в глаза, жадно кусали за руки и шею. Резким хлопком парень убил на предплечье комара, размазав его крошечное туловище и смешав его с кровью. Боле здесь нельзя было оставаться. Юноша поднял голову, но кроны деревьев сплелись в сплошное полотно, не пропуская ни капли дневного света. Тогда парень встал. Огрубевшие пальцы обшаривали стволы особенно старых деревьев, ища лишайники. Если суметь определить, где север, то получится и проложить обратную дорогу. Но ни лишайников, ни мха на деревьях не было: лишь плесень изредка ссыпалась сухой трухой. Ни гнезд, ни выщербленных дятлами лунок в стволах, ни даже следов короедов не было видно. Не было и муравейников, указавших бы на юг. Деревья будто задушили в этом месте всё живое, не сумев вывести только самых живучих гадов. На льняной кожух парня что-то приземлилось. На миг замерло, ощупывая лапками поверхность, а затем отбросило крылышки и поползло вверх. Он с отвращением отряхнул подол, скинув бурую тушку на землю, когда что-то легонько стукнуло его в чело. Прямо перед глазами пролетело два миниатюрных крыла, а затем нечто начало карабкаться к волосам. Парень снял насекомое со лба. Зажатое за брюшко между большим и указательным пальцами, оно активно двигало шестью лапками, каждая с острым когтем на конце. На голове между едва ли зрячими глазами виднелся шилообразный рот. От отвращения пальцы невольно разжались, и боле бескрылое создание упало куда-то под ноги. И тут он заметил: тончица выше колена была усыпана бистровыми зернами, цепляющимися за ткань крючковатыми членами. Юноша развязал кушак и наспех, чтобы вши не забрались в волосы, повязал его вокруг головы и шеи, как платок. В ладони тускло блеснуло тёмное лезвие ножа. Тупой стороной он принялся соскребать мух с одежды, пока ноги сами шли по промянающемуся ковру из потерявшей цвет хвои, гнилых листьев и прочей трухи; он шёл, не разбирая уже сторон света, не думая о времени. А когда понял глаза, то увидел, что лес начал редеть. Впереди, за решетом из ветвей, виднелось, будто сотканное из овечьей пряжи, белесое небо. Парень, спотыкаясь, побежал на свет, что казался ему таким ярким; розги ветвей хлестали по рукам и лицу. Запнувшись о корягу, он вывалился из леса. Но вместо боли ощутил, как тело обволокло мягкое былье. Он осторожно открыл глаза и тут же зажмурился: после тьмы леса небесное сияние ослепляло. Над головой мирно качались тимофеевка, мятлик. Горький запах полыни, душицы и чего-то ещё щекотал ноздри, и путник не мог им надышаться: он жадно вдыхал эту терпкую душистость, и сейчас она была слаще всего на свете. Только теперь он почувствовал, как наливаются раскалённым свинцом растертые ступни. С громадным усилием юноша заставил себя подняться.
Пахучие травы только что не доходили чресел. Мохнатые пчёлы и шмели гнусаво жужжали, зарывались тельцами в цветы водосбора и горечавки. Сам луг, казалось, находился в непрестанном движении: он колыхался, словно покрытая мелкой рябью река, и всё в нём менялось, в то же мгновение оставаясь прежним. Тихий шелест за спиной заставил юношу вздрогнуть. Он обернулся в тот же миг, как рука легла на клинок. Зелёные, цвета ряски на пруду, глаза - это было первое, что он увидел. Они смотрели открыто и прямо, серьёзно. Изучающе. Это был взгляд дикого зверя или древнего старца. Такие глаза не могли принадлежать той, кто стоял перед ним. До бедер в траве, а выше - абсолютно нагая. Лишь космы, струившиеся по закоркам бледными прядями, скрывали стан незнакомки. Она была бледна и кроме глаз, огромных, малахитовых глаз на худом девичьем личике, - почти абсолютно бела. Её черты ускользали, будто колодезная вода сквозь пальцы: как ни удерживай, а останется лишь стылость на подмерзлых ладонях. Парень не мог понять растояние между собой и девой. В тишине его голос прозвучал ломко и неправильно:
- Вештица.
Создание склонило голову, вслушиваясь. Белый волос сверкнул в солнечном луче алмазной паутиной.
- Это ты морок наслала, чтобы я плутал тут?
Ответом вновь было молчание травянистых глаз. Где-то в груди поднялась обжигающая волна злости и обиды. Парень сорвал с головы намотанный пояс и сжал в кулаках. Даже сквозь ткань пальцы больно впивались в ладони. Мир вокруг будто плавился. Затекал в уши, делая звуки медленными и приглушенными, словно слышимыми сквозь толщу воды. Язык не слушался, был тяжёлым и мягким, и по ощущениям казался дырявым мешком с сыплющимся песком.
- Чего ты хочешь? - парень цедил каждое слово сквозь зубы, отделял буквы от примешавшейся к ним злобы. Гневать лесных существ нельзя: дурные или хорошие, они живут тут вместе, и лес охраняет их. Дурной или хороший, ты здесь чужак, даже если лес и позволяет тебе ходить здесь. Не зли дитя, а то и отца разозлишь, и во век не выберешься. Но никто не рассказывал, что делать, если уже не можешь выбраться.
И девушка ответила. Почти шёпотом, но парень отчётливо слышал каждое слово. Бывает, бросишь в глубокую яму камешек, припадёшь ухом и ждёшь, когда же он приземлится, а время останавливается, выкрадывая секунды. А когда камень приземляется, вздрагиваешь, почти забыв о том, что когда-нибудь это должно было произойти. Вот и теперь он вздрогнул.
- Всё бродишь, бродишь тут один, да своего одиночества и боишься. А как встретишь кого, думаешь обратно в лес бежать.
Она говорила, и голос её был звоном вешней воды и шорохом перьев сокола. Её голосом шуршали травы у ног. - Может, помочь хочу? - эти слова были особенно тихими, но они разлетелись над лугом и повисли беззвучным вопросом.
Парень долго молчал, теребя в руках пояс. Принимать помощь чаровницы было опасно, а отказаться - и того опаснее. Его голос дрогнул, когда неожиданно для самого себя он сказал:
- Как ты мне поможешь?
Дева сузила глаза, толи обдумывая что-то, толи присматриваясь. Она медленно двинулась по кругу, не отрывая взгляда от стоявшего перед ней; злаки мягко гладили её неприкрашенные бёдра.
- Другие хлопцы походили по лесу, но не нашли того, по чем пришли.
- Я тоже не нашёл. Оставь цветок себе. Лесу. - он смотрел на свои руки, на безвольно повисший в них кушак. Он запрещал себе долго смотреть на нагую ведьму пред собой.
- А если я выведу тебя из леса? - в её голосе не было игры. Она не загоняла добычу и не скребла душу фальшивой лаской. Она принюхивалась.
Сердце парня ударилось о рёбра и провалилось в пятки. И ещё ниже. Мысль о том, чтобы вернуться домой, вспыхнула с новой силой. Но показывать этого было нельзя.
- Мне нечего дать тебе взамен.
- А я не называла цену.
Солнечный луч скользнул по поляне, упал на девушку. Её меловые волосы теперь стали жемчужно-золотистыми. Казалось, будто свет проходил сквозь её бледную кожу, подсвечивая изнутри, опоясывал её тоненький стан, ласкал прикрытые снеговыми локонами перси. Парень мимолётно взглянул на неё и вдруг понял, насколько она юна. Выглянувшее солнце напомнило о времени. А ведь юноша напрочь забыл о том, сколько уже находится в лесу.
- Уже денница... - почти шёпотом молвил парень.
- Нет, ярило уже довершает свою черту. Это закат.
Стало совсем дурно. Воздуха отчаянно не хватало. Парень знал, что вышел на поиски до зари. Он знал, что ходил несколько часов. Но не до захода!
- Как же.. Как же это я так..
Смятым поясом он обтер грязное лицо, будто бы это помогло успокоиться. Небо постепенно прояснялось, приобретало бронзовый оттенок. Юноша всмотрелся, куда клонится солнце. А потом развернулся и зашагал обратно в лес. Под ногами хрустели и ломались сочные зелёные стебли. Спиной он чувствовал на себе жгучий взгляд зелёных глаз. Но останавливаться не собирался. Оставалось несколько пядей до первых деревьев, когда вновь услышал голос.
- Ты не выйдешь так дотемна.
Он обернулся и вздрогнул, увидев рядом девушку. Она бесшумно шла за ним до самого края луга.
- Позволь мне уйти.. - умолять было противно, неприятно, а потому получалось неискренне. - Пожалуйста, отпусти меня.
В закатных лучах глаза девушки переливались майскими жуками. В её взгляде что-то промелькнуло. Обида?
- Я не держу тебя. - она замялась и, наверное, впервые сама отвела взгляд. - Но ты не выйдешь из лесу сам.
Слушать ведьмины речи не хотелось: с пелёнок все знают, как ведьмы красивыми словами людей губят. Но и ноги почему-то не хотели идти дальше, как прилипли к земле. Так они и стояли: на границе поля и леса, дня и ночи. Нехотя парень проговорил. Сквозь зубы.
- Помоги мне...
Дева кивнула. Провела тонкими белыми пальчиками по сверкающим волосам. А когда отняла руку от них, в ней остался один волосок, блестящая драгоценная ниточка, опутывающая пальцы и ниспадающая вниз, теряясь в траве. Она сделала шаг к парню, и он невольно зажмурился. Он поносил себя за глупость и доверие и готовил к страшной смерти. Он был готов уж было ощутить на шее холодный замок мертвенных ладоней, высасывающих жизнь. Но не почувствовал ничего. Почти. Что-то едва ощутимо обвилось вокруг его запястья. А когда открыл глаза, девушки уже не было. Золоченое солнцем поле мирно колыхалось, прощаясь, и было обсолютно пустынным. Над головой запела сойка.
- Красиво...
А затем он развернулся и ушёл обратно в лес.
Он не знал, сколько уже шел. Волос на запястье, связанный в узелочек по краям, приятно холодил кожу. Лес становился всё более и более редким и светлым. Парень протёр уставшие глаза. Впереди виднелись маленькие дерновые крыши. Он обессиленно упал на колени, закрыл лицо и заплакал. Он плакал долго, с наслаждением. Плакал от счастья. Светло-васильковое небо разрезали острые крылья ласточек, на лету поедающих комаров. Солнце только-только село, и было ещё светло.