Заветы Предков. Воля и Разум

Глава 8

Погода испортилась окончательно и бесповоротно. Непонятно откуда взявшиеся тучи обложили небо со всех сторон, и теперь плотной дымкой нависали над всем горизонтом.

Матрена сказала, что до пятницы однозначно будет лить дождь.

Не осталось даже намёка, на вчерашнее яркое солнце, пение птиц, свист свежего ветра. Сейчас на улице сильными порывами хлестал ливень, разлились огромные лужи по колено, а трудно оттираемая грязь налипала толстым слоем на ботинки, портя настроение еще больше.

Все это нагнетало легкую депрессию на меня и Дашу. Мало того, что мы целый день сидели в архиве, так и на улице не осталось ни чего радующего взгляд.

Единственным светлый момент произошел вчера.

К нашему великому удивлению, Курочкин на нас не орал, мы вообще его увидели только один раз и мельком.

Он забежал в администрацию, равнодушным взглядом обвел наше пыльное логово, сунул нам ключи от администрации, и, буркнув, что мы теперь за главных, ушел до конца недели в отпуск, как выразился «по семейным обстоятельствам».

Нас это вполне устраивало. Если бы не дикое любопытство, а как же там Кассандра, и какие именно семейные обстоятельства заставили участкового оставить нас одних. Даша даже предположила, что такими темпами, характеристику мы тоже сами себе составлять будем.

Вот и сидим, перебираем бумаги, тишина, гробовая. Если честно, то обстановка начинает раздражать.

‒ Все! Я так больше не могу! ‒ не выдерживаю. ‒ У меня уже мозг вскипает ‒ вторую неделю эти заклинания накладывать. Я сейчас об стену убьюсь.

‒ С разбега? ‒ усмехается Дашка.

‒ Нет, уж. Я не хочу потом два дня лежать с примочками под бдительным контролем Матрены.

‒ А что хочешь? ‒ спрашивает и хитро улыбается.

‒ Да, чего угодно. Только, чтобы громко и ярко. Меня уже бесит это тихое шуршание бумаг, я взвою скоро.

‒ Лисса, а давай назовем вещи своими именами, просто сейчас ни участкового, ни Терентьева нет. Нашу работу никто не контролирует, и ты просто хочешь забить на нее.

Забить я может, и хотела, но так откровенно в этом признаться, совесть не позволяла.