Гефсиманский сад

1.2 Каменный мешок

– Целыми днями Кай сидел на ступеньках трона у ног Снежной королевы, перебирая плоские ровные льдинки и выкладывая из них окоченевшими руками различные фигуры. Эта игра называлась «игрой холодного разума», и ему казалось, что на свете нет ничего важнее этого занятия. И все потому, что вместо сердца у него был кусок льда, а видеть ему мешал осколок кривого зеркала. Только одно слово, которое ему особенно хотелось сложить у него не выходило*. Как давно это было? Восемь лет? Всего восемь? А кажется – восемьдесят, – он прислонился затылком к холодным влажным камням стены, невидящим взглядом глядя вверх. – Как всё глупо получилось... Меня увозили из дома ради того, чтобы обеспечить безопасность, а я готов был рискнуть всем ради того, чтобы вернуться домой. Правду говорят – бойтесь своих желаний. Две недели назад я был бы рад отдать несколько лет жизни за то, чтобы провести каникулы в Берлине – и вот я провожу их здесь... и нескольких лет жизни уже, кажется, тоже лишился, – он безрадостно рассмеялся.

Свет из коридора проникал сквозь зарешеченное окошко в двери. Его с трудом хватало, чтобы рассеять кромешную тьму – сама камера не освещалась ни днем ни ночью. Хотя для этого места время суток не играло никакой роли, да Габриэль и не пытался следить за временем – заняться всё равно было нечем. Разве что думать.

Только сейчас он уже не знал, что думать о своей семье.

До этого все казалось таким простым и понятным... Сын богатых родителей и наследник крупной компании – не было ничего удивительного, что на него покушались и пытались похитить. После почти увенчавшейся успехом попытки его спрятали ещё надежнее. "И ещё дальше от дома", – подсказало что-то внутри.

Так всё и выглядело до того самого дня, пока он не встретился со своей семьей.

Оказалось, что замок, в котором он собирался жить, был построен из песка, с утренним приливом его смыло в море – и стало ясно, что сам Габриэль абсолютно беззащитен перед правдой. Она всегда была рядом, он просто не хотел её замечать.

Всё было бы таким понятным, не будь этого подвала.

Первые часы после того, как очнулся, Габриэль корил себя за то, что дурно думал о матери и отчиме. Он обвинил их во всех смертных грехах, в то время как вся их вина состояла лишь в том, что они не знали, как рассказать ему о сестре. И ведь он отреагировал именно так, как они, наверняка, опасались, потому и молчали. Он вообразил, что они предали память его отца, что бросили его самого, а они всего лишь научились жить вместе. Разве плохо, что они нашли в себе силы любить друг друга? Они ничего не забыли, всего лишь не стали и дальше жить прошлым. Разве он хотел, чтобы его мать была несчастной, живя с нелюбимым человеком? Конечно, нет! Он ведь и сам думал, что они могли бы подружиться с отчимом – это ведь не значило бы, что тот занял в его сердце место отца! Раз за разом Габриэль мысленно распинал себя за то, что засомневался в них, за то, что не разобрался и подверг себя опасности, за то, что разрушил их спокойную жизнь, и сейчас они, наверняка, беспокоятся о нем, ищут, пытаются скорее собрать деньги... Он не представлял, как сможет теперь смотреть им в глаза.