Доппельгангер

Я ничего не могу с собою сделать....
Я ничего не могу с тобою сделать.
Электрофорез

Вероятно, я всегда был слишком легкомысленным и предпочитал игнорировать свои эмоции. Стоило мне заметить прорастающие в душе семена тревоги или же услышать в мыслях меланхоличные ноты подавленности, я гневно хватал своё внутреннее скулящее «я» за волосы и с головой окунал в ледяную воду, чтобы затем явить миру более отрезвленную здоровую личность, которая не докучала бы окружающим и самой себе параноидальными идеями.

Примерно так же я вёл себя в моменты, когда ощущал поднимающиеся из глубин сознания потоки желчи, которые без должного контроля могли бы перерасти в безудержную ярость.

Таким образом, я, будучи крайне нестабильным в психологическом плане существом, за годы борьбы с худшими проявлениями своей унылой и раздражительной стороны, сколотил для неё прочный загон. Также мне пришлось обучиться искусству наложения грима, чтобы изо дня в день воссоздавать на своём лице маску уравновешенного и рассудительно представителя рода человеческого.

Единственное, на что мне всегда сложно было закрывать глаза, — убогость собственного картонного мышления и вытекающую из него импотенцию воображения. Я не питал иллюзий на счёт того, что мог создать что-то уникальное или же изменить мир, поскольку никогда в полной мере даже не ощущал себя творцом своей собственной жизни. Меня устраивало быть тривиальным и не привлекать к себе лишних взглядов. Фокус моего внимания был направлен главным образом на то, чтобы просто оставаться порядочным по общепринятым меркам человеком и хотя бы не быть совсем уж душным собеседником. Другие аспекты социальной жизни меня волновали мало, и меня скорее заботило, каким образом ужиться с самим собой, когда существующий для окружающих фасад и скрытые за ним уродливые интерьеры моей личности столь разительно отличались.

Являясь заложником собственноручно созданного образа сдержанности и доброжелательности, я мало представлял, какие ещё роли мог бы примерить на себя, и зачастую перегибал палку, когда предпринимал попытки придать своей манере больше живости. Экспериментируя, я скатывался до того, что превращался в излишне восторженную куклу с визгливым смехом, которая веселится скорее от принятия того факта, что в любой день может оказаться на помойке со свёрнутой шеей, чем от переполняющих её радостных чувств. Пусть в такие моменты я и осознавал, насколько абсурдно веду себя, очень часто попросту не мог остановиться, продолжая сыпать нелепыми каламбурами, пока завод необоснованной весёлости не проходил.