Ученик афериста

Глава 29.

Я уже не раз говорил вам, святой отец, каково это быть третьим другом. Представьте себе тот самый узенький тротуар, по которому могут идти рука об руку только двое, а вы плететесь позади, лишь вполуха слыша разговор. Или представьте себе тот самый Святочный бал, на котором ваши друзья появились снова вместе, держась за руки, и по традиции чемпиона и его партнера открывают сие мероприятие танцем, а вы приходите с не особо симпатичной француженкой, которая мало того, что согласилась идти с вами, только потому что больше не с кем, так еще и по-английски знает ровно три слова. Или представьте любую прогулку по школьным коридорам, когда эти двое сливаются в поцелуе, а вы неловко смотрите в потолок и принимаетесь изучать трещины на нем.

Как вы уже поняли, я могу вам сходу назвать сотню таких вот зарисовок, которые все вместе сложатся в мою жизнь.

Я лишний человек абсолютно везде. В школе, возможно в семье, в квартире на Шафтсбери-авеню, в криминальном мире, став третьим лишним между Наземникусом Флэтчером и Карлом Мораном. Это моя карма.

Тогда, в Хогвартсе, это было моей рутиной. Быть третьим лишним.

Выручай-комната была тепло освещена, просторна и на этот раз не явилась в виде какого-то уютного помещения, в котором, как мне рассказывал когда-то Джеймс, ученики испокон веков уединялись со своими вторыми половинками втайне от преподавателей. Поэтому когда отец клялся мне, что в Хогвартсе секса не было, я ехидно ухмылялся.

Сейчас в комнате из мебели была огромная ванна золотистого цвета и стоявшая около нее вешалка, на которой уже тяжелела мантия с нашивкой бронзового орла Когтеврана.

В ванне, свесив за бортик длинный гибкий хвост, лежала Доминик, победительница Турнира Трех Волшебников, самая красивая ученица, любимица преподавателей и зазноба Скорпиуса Гипериона Малфоя.

Чешуя на хвосте красивая, словно вылитая из золота, чешуйки также почему-то на левом локте, издалека похожи на причудливый браслет, и на груди. Не так, чтоб они уж сильно скрывали ее маленькую аккуратную грудь, скорее это за них делал слой белой пены, но Доминик почему-то меня не смущалась.

Была ли вообще в этом мире хоть одна вещь, которая могла ее смутить?

— Я, конечно, извиняюсь, — позвал я, снова заглянув в комнату. — Но я на стреме уже полчаса. Филч уже трижды мимо проходил.