Не тобой болеет сердце,
Сердце бедное не жаль,
А как в небе осень перцем -
В доме холод и печаль...
Снова и снова вглядываясь в до боли знакомые, родные, аметистовые глаза, обрамленные каймой трепетных пушистых ресниц, он с ослиной упертостью убеждал себя, что его сердце не болит, когда она доверчиво сжимает его руку, не ноет, когда она заглядывает ему в самую душу, переворачивая там всё вверх дном, не скулит, подобно собаке, когда он, скрываясь под личиной беззаботного балагура, которому на всё наплевать, отчетливо понимает, сколь далеки они друг от друга. Кажется, дотронься ладонью, и ощутишь шелковистую мягкость ее волос, пахнущих весной и юностью, однако каждое его прикосновение к ней, это лишь еще одно нарушенное правило. Он заставлял себя уверовать в то, что их связь не продлиться долго, что рано или поздно им придется расстаться, после чего она навеки забудет обо всём что с ним связано, что он обязательно, непременно будет переживать самые тяжкие страдания, позволив себе такую вольность, как влюбленность в человеческое существо. Они разные. Они чересчур разные, чтобы быть вместе. И хотя пока что их соединяет тонкая красная нить, сплетенная из, безусловно, взаимных чувств, нежности и заботы, Ято понимает, что с каждым днем, с каждым часом, минутой, секундой, проведенной лишний раз подле нее, эта эфемерная, рожденная из легенд и сказок, ярко-красная нить истончается, бледнеет, а вскоре, если он и дальше будет вмешиваться в ее судьбу, вовсе оборвётся да исчезнет. В сказки он не верил. Воздушных замков, камнем для которых служили нелепые мечты, не возводил. Зато яро тешил себя надеждами на самое лучшее. Но они в итоге не оправдались. Она - не его поля ягода; такая сочная и красивая ягода очень скоро засохнет, окраплённая кровью его прошлого.
Я укрою поцелуи
Серой ниточкой дождя,
День не кончен, день не начат,
Если рядом нет тебя
Он любил её. Безотчётно, искренне и преданно. Так, как, возможно, не способен полюбить ни один человек на свете. Но он ведь не человек, верно? Его любовь к ней забирала всё без остатка, вырывала на волю любые чувства и эмоции, потаённые глубоко-глубоко в груди. Его любовь была запретна по всем статьям Небес, однако, невзирая на законы потустороннего мира, стоило ему лишь оказаться рядом с ней, маленький розовый комочек, пульсирующий в сердце, точно кровь, рос-разрастался, наполняя грудную клетку упоительным чувством блаженства и безграничной нежности к этой девушке. Он любил, любил, любил её! Чисто, как капля родниковой воды, и страстно, как до неприличия томный поцелуй. Он, сломя голову, готов был броситься к ней на помощь, где бы она ни была, и он знал, что, пускай в ответ на его расторопность она только сердито отчитает его за неблагоразумие, в ее сердечке, таком простом человеческом сердечке, чьи тайны можно запросто разгадать, также разгораются взаимные чувства. Не настолько быстро, сколь его, да это и не важно, впрочем. Для него осознание её любви, его собственной любви было чем-то незыблимым, неприкосновенным и опасным. Он терял голову, он жаждал её прикосновений, он хотел всегда-всегда быть рядом с ней. Обнять её хрупкое тельце и крепко-крепко прижать к себе, никогда больше не выпуская из стальных объятий. Увы, это было самое страшное и поистине самое греховное желание, об исполнении которого он когда-либо молил великую Аматэрасу Омиками.
