Конечно, я не жалуюсь на свою работу, в ней есть свои плюсы в виде работы на свежем воздухе, изучение истории, да и ежедневная полевая кухня так же радует. Но есть одно «но», которое смущает и очень сильно. Меня терзает грусть, печаль и жалость, когда приходится выкапывать останки участников Великой Отечественной Войны. Будучи археологом и историком, мне приходится участвовать не только в осмотре и раскопках местности, мне также необходимо заниматься эксгумацией останков с их дальнейшим перезахоронением. Особая жалось вызывает у меня останки убитых и замученных до смерти женщин и детей. От вопроса «Их то, за что нужно было убивать? Что они вам сделали, чтобы заслужить такую смерть?», у меня возникает лишь ненависть и злость к фашистским захватчикам. Была бы моя воля и возможность, то я готов и могу убивать их лично. После увиденного я имею на это полное право.
Так или иначе, работать было необходимо. Аккуратно, слой за слоем снимая пласты слоя примерно по два – четыре сантиметра, мы трудились под палящем солнцем недалеко от деревни Прохоровка. Великое танковое сражение. Курская дуга. Страшное и смертоносное сражение лета сорок третьего до сих пор вызывает трепет и отголоски страха у наших современников. А какого было тем, кто участвовал в этом страшном бою? Прошло уже чуть более восьмидесяти лет, а до сих пор находятся боеприпасы, техника, люди. И одному Богу известно, когда найдут всех до единого. И даже старания меня и моей группы, что капает каждое лето на протяжении уже двадцати пяти лет, лишь на малую долю приблизилось к тому, чтобы закончить с раскопками навсегда. При этом моей личной целью не закончить раскопки всех солдат, а найти всего лишь одного. В ту страшную битву, где-то на этой дуге был убит мой дед.
Однажды, когда я был ещё ребёнком, в мои руки попало его письмо. Оно было пожелтевшее от времени, все в пыли и с каплями его крови. Казалось бы, всего-навсего три исписанных тетрадных страницы. Но в этих строках было столько героизма, страха, ужаса, безысходности и сверхчеловеческой воли к победе, которую очень трудно просто так передать чернилами на листе бумаги. До сих пор не понимаю, как это ему удалось? А я уже более тридцати лет храню это письмо с его фотокарточкой, где он сидит рядом бабушкой, в своем нагрудном кармане, перечитывая его каждый Божий день. И каждый раз задаюсь себе вопросом: где он сейчас лежит?
С наступлением вечера, когда работа была закончена, я возьму свою порцию ужина, вновь присяду у одинокой берёзки, достану письмо из кармана, что было адресовано моей бабушке и отцу, и начну читать, пытаясь не пустить скупую мужскую слезу.
«Дорогая Евгения. Пишу тебе с поля боя, где происходит настоящий ад. В первых строках своего письма, я хочу успокоить тебя тем, что я все ещё жив и здоров, хотя и очень удивлён этому. Знаю, что я не писал очень давно, но на то были особые причины, связанные с войной. Мы готовились дать отпор немецкому захватчику и погнать его обратно в его логово, где и одержим победу над ним. Я не знаю когда мне удастся написать тебе вновь. Это сейчас наш отряд отвели в сторону для переформирования и соединения с резервными войсками. Поэтому я постараюсь написать тебе абсолютно все. А если не напишу всё, то прошу простить мою забывчивость. И когда будет следующее время, для написания письма сказать очень трудно.
Здесь не бывет ни единой секунды, чтобы кто-нибудь не умер, ведь пули свистят со всех сторон. Такое чувство будто я вновь попал в Сталинград. Лишь домов и площадей не хватает. Зато какое раздолье для танков. А что касается меня, то моя каска уже вся усыпана осколками и крепко застрявшими в ней пулями. Мои сослуживцы, кому достались обычные пилотки теперь почти все лежат в сухой степной земле. К сожалению, того, что нам привезли перед наступлением немцев, оказалось недостаточным для всех, хоть и без того было много чего привезено. Орудие, амуниция, еда, техника, люди. Так что от недостатка большинства необходимого для ведения войны жаловаться не приходится.
Стиснув зубы, каждый из нас смело идет в бой. На удивление, во время сражения, когда вокруг тебя всё взрывается, грохочет, кто-то там кричит от боли, ты забываешь о том, что такое страх. Оружие становится частью твоего тела. Эмоции пропадают куда-то. Словно как машина становишься ты. Ни эмоций, ни жалости, ни сострадания. Просто бездушная кукла, которой управляют генералы. Да, я знаю, что в этой войне каждый человек на вес золота, иначе бы о нас так не заботились. Но когда ты видишь своими глазами как человека взрывом раздирает на множество кусочков, никакого сравнения, кроме как с тряпичной куклой быть просто не может.
Уж прости меня за такую откровенность, так же прошу не показывать это письмо нашему сынишке, пока он не подрос, но я счёл, что ты должна знать какой ценой достаётся нам эта великая победа над фашизмом. Я видел столько убитых, что и трех жизней не хватит, чтобы произнести каждое из их имён. Помниться случай был, мы ехали на броне по степи. Жарища стояла почти до плюс тридцати. И вдруг мы почувствовали невыносимый запах гари и трупов. Впереди по ходу движения было какое-то село. От одного вида что-то ойкнуло в груди у меня. Всё село было сожжено напрочь. Лишь печки остались. Правее от него мы смогли разглядеть, как нам казалось сгоревший стог сена, у которого стоял маленький ребёнок. Но подъехав поближе, мы увидели, что это была гора сгоревших людей, а у него стояла девочка лет пяти. Ровесница нашего сыночка. На эту гору трупов было невозможно смотреть без слёз и горя. Судя по позам, в которых они застыли, было понятно, что жгли их ещё живыми. Хотя это было ерундой по сравнению с тем, что мы увидели в девочке. Это невозможно просто пересказать, не то, что пережить. В них не было ни слёз, ни горести. В них была лишь пустота. Эта пустота говорила нам, что девочка была жива телом, но от вида зверств нацистов, что-то умерло у неё внутри. Этот взгляд сводил с ума. Это очень страшно. Мы, мужики, что видели войну, смерть, стояли на границе между жизнью и концом, не могли устоять перед взглядом ребёнка. И даже сейчас, описывая это, меня пробивает дрожь. Не дай Бог, чтобы однажды у нашего ребёнка был такой взгляд. Я видел, как людей разрывает гранатами и на минах. Я видел, как по ещё живым людям проезжали танки, давя их как бесхребетных гусениц. Но девочка поразила меня больше всего, даже сильнее чем самый смертный бой. Во время боя ты ничего не осознаешь, лишь когда случаются недолгие передышки, понимаешь весь тот ужас, что зовется войной, и что она с собой несёт.
В первые месяцы войны я мог хоть как-то предугадывать, строить планы на будущее, то сейчас я не знаю смогу ли дожить до вечера. Юнкерсы летают так близко, почти над головой. Но ради нашего сыночка я обязательно сделаю свою победу над фашизмом.
На этом я вынужден заканчивать свое письмо. Скоро построение у нас. И уже через час мы поедем на фронт, в эту страшную Курскую дугу, что всего лишь в двух километрах от нас. Дорогая Евгения, если я умру, то прошу тебя всего о двух вещах. Первое, позаботься о нашем сынке и вырасти из него настоящего мужчину, на которого можно положиться. Я знаю, что ты справишься. Второе, найди себе достойного мужчину. Не оставайся одна. Вдвоем то куда легче будет, даже по хозяйству. А родителям передай, что я умер защищая их, тебя и своего сына. Сынишку обними за меня. Все наладиться. Мы сможем одержать эту победу. С любовью твой Юрий. 22 июля 1943 год.»
Вот такой вот мой дед герой был. Увы нам неизвестно, когда точно он умер и где. Проводя эти раскопки, со временем я перестал быть уверенным в том, что он лежит именно на поле брани, а не где-то в стороне в одном из братских могил. Убрав письмо, я начал любоваться на зеленеющие бескрайние поля, с трудом осознавая тот факт, что это общее кладбище для миллионов людей, у которых были свои надежды, цели, мечты. От этого становится грустно, обидно как-то. Размышляя над тем, каково было солдатам, что здесь воевали, я не заметил, как ко мне подсел один из моих помощников. Он так же, как и я смотрел вдаль молча. При этом он протянул мне капсулу, в которой солдаты Великой Отечественной Войны хранили свои имена.
Да, наконец-то мои поиски были закончены. Я нашел его. Конечно, имя я еще не посмотрел, но я твердо знал, что это был он. Откуда? Не знаю! Просто был уверен. Теперь могу спокойно уйти на заслуженную пенсию, зная, что мой дед умер на поле боя. И главное, что я буду знать о том, где его могила.
Поддержать автора: Сбербанк, Тинькофф, Qiwi +79777673314
