личная сверхновая // дилеги

проснись

молодой человек буквально вваливается в темную квартиру, почти падая безвольным мешком на холодный пол. какой сейчас час? сколько прошло времени? как долго он бежал под ледяным потоком морозного питерского ливня, от которого размывает грязь по дорогам, образую почти паводки. парень почти ползком добирается до комнаты. их комнаты, туманным взглядом скользя по поверхностям.

так иронично, ведь он часто бродил по заросшим тропам погостов ближайших сёл, пальцами скользя по карикатурным фотографиям на выпиленных кусках мрамора и покосившихся от осадков крестов. сейчас же он хочет вычеркнуть из головы образ угольно черного гроба, покрытого пылью, разносящейся порывами промозглого ветра. хочется разодрать глазные яблоки ногтями, лишь бы забыть образ любимого тела, обычно с легким оттенком бронзы, а сейчас же больше напоминающего по цвету керамическую куклу с длинными синтетическими ресницами и закатывающимися от движения глазами. он будто от третьего лица видел, как касался его грудной клетки, дожидаясь, что вот сейчас она начнет вздыматься и он услышит хриплый вдох-выдох. ждал, что сейчас тело вздрогнет, глаза медленно и сонно приоткроются и он услышит тихое «доброе утро, кот». но он не дождался. обрывки воспоминаний жужжат в голове, как стайка взбесившихся ос, подкидывая лишь смазанные кадры, как он падает и ударяется острыми коленками о камни, как его тянут в салон ближайшего авто. он видит мелькающие здания, вспышки фонарных столбов. слышит скрип ручки двери и чувствует, как ливень бьёт по тонкой коже лица. ощущает, как его ноги на автопилоте несут его по дворам и улицам, будто через толщу воды слыша визг тормозов и нецензурную брань испуганных водителей. сейчас он хотел бы оказаться на месте лежачих полицейских, чтобы прочувствовать, как тонна железа проезжается по нему взад-вперед, чтобы слышать хруст ломающихся суставов и чувствовать, как его тело лопается, как кровавый нарыв. он хотел бы.

но ему остается лишь сидеть в тёмной, из-за зашторенных окон, комнате, остервенело пытаясь скинуть с плеч тонкий плащ. чернокнижник пытается ухватиться за лацканы верхней одежды дрожащими пальцами. сейчас одежда будто сковывает его дыхание и жизнь, как если бы он не до конца очнулся от комы, и кислородная маска подавала безбожно мало кислорода. но его жизнь сейчас лежит в яме, погребенная двумя метрами утрамбованной земли, накрытая сотнями красных бутонов кустовых роз. в голове скачет лишь мысль о том, что так не должно быть, что они лишь на середине сюжета и неужели у них не будет развязки? той, где они вдвоём сидят на черном песке знаменитого камчатского пляжа, любясь слабыми солнечными лучами, что стараются пробиться через поволоку тумана. сейчас же молодой человек впивается ногтями в дубовые половицы, второй рукой хватаясь за тонкую шею, сжимая ее ослабевшей хваткой и в немом крики кривит губы. ему хочется кричать, биться в истерике и по-детски обнять коленки, спрятавшись в углу, опасаясь фантомов и существ, живущих в темноте. но кричать он не может, потому что в горле лишь чувство, будто проталкиваешь туда осколки гранённого стакана, а с губ слетает только кровавое бульканье и сиплый кашель. сейчас даже нет смысла отползать в угол, потому что мама не придёт, не обнимет мозолистыми от работы руками, согревая лёгким ароматом ванильных булочек и домашнего компота. и он больше не придет, не отгонит сущности лишь своим присутствием, махая на них ладонями, как на назойливых насекомых. будто очнувшаяся от упоминания бесовщина скрипит внутри зубами, урча и питаясь чужой болью. она воет в грудной клетке, как обезумевшая бешеная псина, срывающаяся с толстых цепей, что сам чернокнижник и сковал много лет назад. сейчас сил нет совершенно, и парень отпускает путы на лапах внутри сидящих бесов. с губ срывается лишь: «я снова тебя подвёл». сущности вопят, скачут по органам, разрывая изнутри когтями и клыками, при этом весело шипя и, если бы них были собачьи хвосты, то они давно виляли бы ими от всей своей демонической радости. дорвались.

«больно, больно, больно?» - набатом звучит в черепе, отбиваясь от костей, как мячик для пинг понга, шелест чужих голосов. «заслужил, заслужил, заслужил» - вторит уже тихий шепот, - «виноват, виноват, виноват». и молодое тело словно окатывает ледяной водой. это он виноват? парень распахивает черные глаза, сразу же впиваясь взглядом в фотографии над электрическим синтезатором. там они совсем родные, теплые и живые. оба. молодой человек видит кресло в углу, где он сидел вечерами, вслух тихо читая новую книгу, только из печати, любовно поглаживая белые страницу, пока чернокнижник сидел рядом на мягком, пушистом ковре у его ног, опираясь на них лопатками, перебирая струны гитары. отводя глаза, взгляд снова цепляется, но уже за обеденный круглый стол, на котором до сих пор лежало полотно с человеческим силуэтом на нём. угловатые плечи, тонкая, лебяжья шея с четкими рисунками, выведенная на холсте насыщенными мазками масла. парень помнит то, как воевал с индукционной плитой, пытаясь равномерно обжарить его любимые сырники, пока он будто тайком вырисовывал любимые черты красками, весело болтая головой под музыку, доносящуюся с колонок, от чего его нелепый хвостик дергался, как фигурка собачки на панели их авто. сердце сводит от тоски. юноша хватается за грудную клетку, больно впиваясь пальцами в кожу: «там уже ни души». он хватается руками, сковывающие судорогой, темных волос, дергая их в приступе ярости, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме этого. он буквально видит, как нечто прыгает по стенам пятнами, дрожа, как пламя зажигалки на ветру. видит повсюду белые, будто молочные, глаза, слышит звук клацанья челюстей рядом со своим ухом. но ему... не страшно? будто такой исход логичен, ожидаем и желанен. наверное, он бы мог бороться. мог бы сейчас бежать, не разбирая дороги, но зачем? в миг глаза начинает жечь, как от яркого света фонарика и парень может поклясться, чем угодно, что видит перед собой размытую фигуру, напоминающую сгусток маленькой сверхновой. хочется проморгаться, но и отвести взгляд страшно - лишь бы не упустить. - «похудел как...» - доносится как будто со всех сторон сразу, но и ниоткуда одновременно. чернокнижник касается своих щек пальцами, стирая бежавшую ручьями по ним влагу уже, кажется, несколько часов. и правда, когда он ел в последний раз? краем глаза он замечает на кухонной тумбе оставшуюся там упаковку китайской еды из доставки, к которой он даже не притронулся и которую, кажется, купил ему кто-то из его друзей. если такие еще остались. он правда пытался взять тонкие палочки в руки, пытался открыть рот и съесть что-то, но каждый раз это «пытался» перебивалось желанием засунуть пару пальцев в рот, надавить на рвотный корень и выблевать все чувства, что разрывали пустое тело.

- ты оставил после себя лишь тень и сейчас говоришь мне, что я похудел? - юноша трет и правда заострившиеся скулы, которые, при желании, могут легко разорвать тонкую кожу и смешать терпкую кровь с солёной влагой на щеках. это не его слова. не его голос. он бы никогда не говорил так обвинительно и жестоко ему. он бы сказал, что любит. что скучает.

но сейчас он уже не он. чернокнижник ощущает, как на плечи давят лапы бесовщины, а в его плоть вгрызается несколько пар зубов. в миг сознание, и без того слабое, мутится, и парень вскакивает на ноги. «мсти, сожги, уничтожь...» - повторяется в мозге, как мантра и юноша носится по комнате, как оголтелый, хватая с полок какие-то сувениры с их поездок, любимые парные футболки, сбрасывая в общую кучу рамки с фотографиями, которые тут же трескаются и щепки с осколками стекла разлетаются по полу. в след летит любимая гитара, которой юноша несколько раз бьет по полу, не жалея любимый инструмент. пусть соседи в шоке проснутся. пусть проснутся и живут дальше. в ход идут любимые флаконы духов, запах которых начинает щипать слизистую носа, что, по идее, должно было привести в чувство, как нашатырь. но не сегодня. уже никогда. последней частью паззла становится вылитый на всё это добро, розжиг для костра, который зачем-то хранился на подоконнике после их последней поездки за город, где они весело проводили время вместе с компанией близких людей. поездки, которая забрала его, ударив куском металла чужой машины по их будущему. в руках оказывается любимая, сделанная на заказ, с выпуклой гравировкой черного кота и морды дикого волка, зажигалка. парень будто театрально чиркает ею. но он не дает себе времени передумать. не дает шанса. ему лишь нужно попрощаться.

- как жаль, что мы больше не встретимся, ведь я не верю в перерождение. не верю, что моя душа еще способна снова оказаться на этой планете в нужное время. ты с холодной улыбкой брал меня в плен, стараясь манить меня раем, но я, как оказалось, всегда выбираю ад. зажигалка падает с глухим стуком на пол. да вспыхнет пламя.

***

чернокнижник, чуть ли не подпрыгивая на постели, хватая воздух ртом, как только что выплывший на берег после шторма или цунами. он в панике оглядывается в темноте, чувствуя, как ледяной пот стекает по вискам, а слёзы наконец срываются с уголков глаз. паника всё не проходит, пока он не ощущает на себе вес крепкой руки младшего, который даже во сне чувствует его тревогу и прижимает холодное тело еще ближе к себе.

- тише, кот, ты не один, - бормочет медиум сквозь сон, потираясь щекой о плечо любимого, - расскажешь?старший, сквозь пелену слёз, видит любимое лицо: все тот же шрам, густые, нахмуренные брови и нос с горбинкой. наконец-то может сделать глубокий вдох. он поворачивается лицом к медиуму, подбираясь еще ближе, утыкаясь мокрым носом в изгиб мощной шеи, закрывая глаза. не может надышаться им.

- утром.он говорит тихо, еще хрипя, будто сон всё еще не разомкнул когти на его шее. он расскажет всё, как только утром увидит серые глаза напротив, а пока что он готов просто дышать своей личной сверхновой.