Трофей для хоккеиста D/J

20 глава

— Ничего не надо. Я все решу. Черт, Юль, я бы очень хотел сейчас тебе помочь и быть с тобой рядом во время всего этого, но… Прости.

Я пожимаю плечами, потому что… Ну что тут скажешь? Это его работа.

— Я же говорил, — Влад горько усмехается, — что хоккеисты — так себе выбор. Нас никогда нет рядом, когда мы нужны.

— Похороны будут послезавтра, — тихо говорю я. — На третий день, как обычно. Утром, наверное. Игры в этот день у вас не будет, только тренировка, и если…

— Я очень постараюсь быть, — твердо говорит Даня. — Сделаю все возможное.

Мне тяжело, больно и пусто, но в этот момент я еще более отчетливо понимаю, что люблю его. Люблю, люблю, люблю.
Но это потом… об этом я буду думать потом.

***

Мне кажется, что я смогу заплакать хотя бы во время похорон, но нет. Не выходит. Я все делаю без слез: прощаюсь с телом, забираю личные вещи, плачу деньги конторе, которую мне посоветовали в пансионате, выбираю гроб и цветы для венка…

Вот и сейчас — ни слезинки. Только жуткая, выкручивающая все внутренности тоска, когда земля сыплется на крышку гроба.

Даня все это время стоит рядом, держит меня за руку, а потом, когда наступает время ехать на поминки, извиняюще шепчет на ухо:

— Мне пора.

Я киваю.

Вчера они опять проиграли, Даня все же недостаточно восстановился, а без Горецкого его тройка работает пока не так слаженно, поэтому их звено сейчас ждет персональная тренировка. А потом они едут сразу в аэропорт — на самолет до Владивостока. К счастью, Даня обо всем договорился, и мне туда с ним лететь не надо.

Я целую его в губы и тихо говорю:

— Это тебе на удачу. К завтрашнему матчу.

— Ну все, теперь точно выиграем, — едва заметно ухмыляется он.

— Ты главное, вернись целым, без травм, — прошу я. — Плевать мне на ваши победы.

— Постараюсь.

Я смотрю, как он шагает к машине, как садится за руль, как выезжает с парковки кладбища, а потом нехотя иду к автобусу, который повезет нас в кафе, на поминки.

Нас — это меня и всех желающих проводить бабушку в последний путь. Их немного: две медсестры, одна сиделка из пансионата, трое соседей и несколько бабушкиных подруг, которые без конца причитают над тем, что бедная девочка осталась одна-одинешенька. Я не говорю им, что по факту осталась одна еще пару лет назад, когда с бабушкой это все случилось. Просто молча сижу в этом кафе, ковыряю еду и ужасно хочу, чтобы все это поскорее закончилось.