признание

1.

      Город утопает в мягких объятьях матушки Ночи, что рассыпала из своего рукава алмазные звёзды по чернильному небосводу, да серебряным полумесяцем завершила картину. Дазай сидит в кресле, на коленях у него мягкая подушка, в руках кружка с синим тайским чаем, в котором молодой человек и теряется. Он рассматривает своё отражение в лазурной воде, в коей плавает пара бутонов такого же насыщенного оттенка, а после украдкой всматривается в глаза своего друга, что сидел рядом на диване с точно такой же кружкой, с таким же содержимым. Решили сделать перерыв между литрами алкоголя, так сказать.

      — Вот смотрю на этот чай и кажется, — говорит Дазай не слишком тихо, не слишком громко, — словно из кружки на меня ты смотришь.

      Так же нежно, так же успокаивающе, так же согревающе. Шатен расплывется в довольной улыбке и с уханьем припадает спиной к спинке кресла, делая очередной глоток. На языке оседает травянистый привкус, а тепло разливается по внутренностям, согревая и залечивая несчастный желудок, в который сегодня попало слишком много алкоголя. И хотя промилле в крови зашкаливали, это не мешало оставаться вполне в трезвом состоянии. Как-то так сложилось, что их с Одасаку не споить, хорошо это или плохо, кто знает.

      — Необычное сравнение, — заполняет комнату бархатистый баритон. — И где ты нашёл такой чай?

      Всё то время, пока Сакуноске дивился чарующему вкусу анчана, сам Дазай украдкой любовался мужчиной. Скользил по лицу оного затуманенным взглядом, томно вздыхая, когда рыжеволосый мужчина пригублял фарфоровую чашку. Стало несколько душно, отчего Осаму делает ещё пару коротких глотков и отставляет кружку покоиться на небольшом кофейном столике, ослабляет галстук и расстёгивает пару верхних пуговиц, чувствуя, как его щёки горят алым пламенем. Вот только от чего именно, он доподлинно ответить не мог.

      — Это подарок от тайского посла, с которым босс недавно заключал сделку, — отвечает Дазай, а после добавляет: — Я открою окно?

      Ответа он не дожидается, поднимаясь с насиженного места осторожно, пытаясь не потерять баланс, проходит к обрамлённому гардинами окну и настежь открывает то, вдыхая свежий ночной воздух, который отрезвлял лучше всяких дорогих сигарет. Голова вмиг становится лёгкой-лёгкой и где-то на подкорке заседает мысль о том, что Осаму вполне может взлететь. Он поднимает взгляд карих глаз к иссиня-чёрному небосводу, всматривается в россыпь драгоценных камней, а на душе так сладко-сладко. Почему-то в гостях у Одасаку он чувствовал себя более по-домашнему, нежели в своей собственной квартире.