Моё одиночество

глава 23. Немая песня

Сны - довольно загадочное явление. Странно, что даже ночью наш мозг, когда, по логике, должен отдыхать, все равно продолжает генерировать какие-то необычные сюжеты. Удручает, что на утро в большинстве случаев ты не сможешь вспомнить то, что видел во снах. Зачем они вообще тогда нужны, если человек в лучшем случае сможет вспомнить только их обрывки или, возможно, ещё чувства, которые «пережил», но словами уже вряд ли передаст увиденное? Сны - лишь побочный продукт. Как шторка, за которую ты случайно заглянул и увидел то, что не стоило. И тем не менее, сны так странно отсеиваются, что какие-то ты, по обыкновению, не запоминаешь, а какие-то заседают в голове на долгие годы. У каждого человека, наверняка, есть набор таких запомнившихся абсурдных снов, и непонятно, почему именно их мы запоминаем. Есть еще одна странность - сны, которые ты почему-то запомнил, и они продолжают тебе сниться почти без изменений несколько ночей подряд. А что насчёт вещих снов, странных выбросов предсказаний извне? Кому-то ведь они, по слухам, тоже снятся.
Я редко запоминаю свои сны. Но когда такое всё же случается, надеюсь, что вещие сны это просто слухи и выдумки. Недавно мне приснился странный. Жутковатый. Некомфортный и с неприятным послевкусием: в нём сквозило эффектом зловещей долины.
Я стою на сцене. Я обожаю петь и часто встречаюсь с таким в реальной жизни, когда нужно выступить на каком-нибудь школьном концерте, но чувствую, что здесь что-то не так. На меня, как обычно, направлен свет, а за моей спиной фортепиано играет что-то лиричное. Что-то знакомое. Я уже слышала это раньше, но не могу вспомнить, что именно. Зал не видно. Там кто-то сидит, но свет направлен только на меня и из-за темноты лиц не разглядеть. Я даже не уверена, что там сидят люди. Глаза устают. Я несколько раз зажмуриваюсь и начинаю подносить микрофон к губам. Я совершенно точно знаю, когда нужно начать петь. Примерно предполагаю, о чём песня, но всё ещё не могу вспомнить конкретных слов. Пора. Я лёгким привычным движением набираю воздух в легкие через нос и открываю рот..
Ничего не слышу.
Я давлю на связки и выдыхаю.
  Не издаю ни звука.
  Неужели микрофон сломан? Я не слышу сама себя, что уж говорить о людях в зале? Я снова вдыхаю и пытаюсь вступить в мелодию.
  Тишина.
  Фортепиано уже перешло к самой мощной части припева, крещендо почти достигло своего максимума, а я снова и снова открываю и закрываю рот, вдыхаю и выдыхаю. Дело не в микрофоне. Что-то не так со мной. Я пытаюсь крикнуть. Кроме звука резко выдыхаемого воздуха ничего не слышно. Уже слышен какой-то шумок и скрипы из зала, а я всё пытаюсь издать хоть какой-то звук. Ничего не выходит, мне будто вырезали голосовые связки. Дышать становится всё сложнее. Фортепиано продолжает играть на фоне, но я уже не пытаюсь петь, я просто пытаюсь услышать в этом шуме жизни сцены и зала себя.
  Но голоса по-прежнему нет.
  Воздух постепенно заканчивается. В конце концов уши закладывает и я перестаю дышать. Я больше не слышу мелодии, только какой-то писк. Гаснет свет. Я задыхаюсь в полнейшей тишине и кромешной тьме.
  Распахиваю глаза в холодном поту и не могу отдышаться. Ничего не вижу перед собой: в комнате полумрак. Зато слышу тревожный шёпот бабушки:
- Геля, как ты себя чувствуешь? Что такое случилось?
- Бабуль?..- испуганно произношу громче обычного и выдыхаю, наконец услышав свой голос.
- Тут я, тут, как ты, милая?- отзывается заботливый голос.
  Чувствую, как небольшая морщинистая рука поглаживает меня по волосам, и, приподнявшись на локте, расплывчато вижу перед собой бабушку в длинной белой ночнушке.
- Всё в порядке. Что ты здесь делаешь? - уже тише произношу я.
- Услышала, как ты бормочешь во сне, испугалась, что что-то случилось,- продолжала поглаживать меня по голове та,- Приснилось что? Принести тебе воды?
- Нет, ничего не нужно, спасибо.. Бабуль, иди спать, поздно же.
- Ладно, милая.. Пошла я.. Только дверь закрывать не буду, а то вдруг опять задыхаться начнёшь..
- Хорошо, давай.. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Геля,- направилась в коридор бабушка и, как и обещала, оставила дверь за собой открытой.
  Я проводила ее взглядом и снова упала на матрас пластом. Со вчера будто ничего и не изменилось. Живот снова скручивает от летающих в нем кинжалов вместо бабочек. Руки сводит судорогой, пробирающей до самых кончиков пальцев. А в голове только одна сцена: он снова смотрит на меня с безразличием и, возможно, жалостью. А может, и нет в нем никаких эмоций, и я просто опять накрутила себя и выдумала это за него. Он ведёт себя так, будто не видит и не чувствует ничего. Зато уже всему миру известно о том, что думаю и чувствую я. И это неприятно, стыдно, позорно - унижаться перед ним и перед самой собой.
  Он сказал, что дело не во мне, что ему вообще никто не нужен, что хочет обходиться в этом мире без близких людей. Всё это очень легко понять, но так сложно принять. Сложно бороться с желанием окунуться в такие мягкие, вьющиеся на кончиках волосы цвета ночи. Сложно не смотреть в эти загадочные, наполненные, наверняка, чертями, но такие завораживающие глаза цвета горького шоколада. Сложно оторвать взгляд от плотно сомкнутых губ, манящих как сладкий райский, но запретный плод. Сложно сдерживать улыбку, когда он в который раз надевает наушники и с таким великолепным наслаждением растворяется в музыке, что я готова на все, лишь бы однажды он адресовал эту еле заметную улыбку моему голосу. И просто невозможно не смотреть на его бледную, как первый снег, кожу - наверняка, такую нежную, как тёплый воск недавно потухшей свечи - без желания прильнуть к ней губами, руками, грудью - всем, что у меня есть. Невозможно не думать о нем каждую секунду. Невозможно унять дрожь в коленях от его присутствия рядом и в моих мыслях. Невозможно вынашивать это чувство в себе уже второй год. И каждый раз бороться с невыносимым желанием ни с того ни с сего ляпнуть посреди редкой короткой беседы про то, как я люблю в нем абсолютно всё. Я бессильна перед этим человеком. Он кажется одновременно таким нереальным и таким идеальным. Но черт возьми, иногда таким бесчувственным к окружающим его людям. Я даже не могу сказать «особенно ко мне», потому что ему, кажется, плевать на всех одинаково. Конечно, скорее всего, он притворяется. Я хочу в это верить. Ведь невозможно быть человеком и совсем ничего не чувствовать, когда ты подросток. Хотя бы иногда - это такая же потребность, как кислород, еда или вода.
  Простыня и подушка подо мной пропитались потом. Жарко. Скинула с себя одеяло и села на кровати. Голова слегка заныла и закружилась. Повернула ее в сторону туалетного столика с круглым настенным зеркалом над ним. К этому зеркалу была приклеена на скотч пара фотографий с линейки в честь первого сентября в девятом классе, на которых невысокая улыбающаяся девчонка с двумя русыми косичками с огромными белыми бантами на них и в пышном синем сарафане с кружевами случайно оказалась рядом с впервые заинтересовавшим ее десятиклассником, отвлечённо слушающим своего другого соседа, с серьезным видом что-то ему в этот момент говорящего, взмахнув руками. Я перевела взгляд на само зеркало и разглядела в нем грустное опухшее лицо девушки с запутавшимися чёрными локонами. Сегодня она очень много плакала из-за этого парня. Как же я её понимаю. Вот только будто вижу впервые. Уже давно знакомое чувство к незнакомому человеку в зеркале.
Не хотелось долго смотреть на неё, и я поднялась с матраса и прошлась голыми пятками по прохладному полу к зашторенному окну. Отодвинула занавеску, за которой до сих пор сверкали звезды, открыла окно нараспашку и тут же лицо обдул прохладный ветерок с улицы. Я взглянула на электронные часы, стоящие на подоконнике: 4:20. И как бабушка так легко подскочила в этакую рань? Она всегда пренебрегает своим покоем ради меня, даже стыдно немного. Но сейчас не до этого.
Через три часа уже будет пора вставать в школу, а из дома выходить вообще больше никуда не хочется. Особенно туда, где есть он. Мои чувства сами сожрут меня, если я приближусь к нему ещё хоть на шаг. Но если останусь дома, бабушка будет волноваться, что что-то случилось, и обязательно допытается у меня, в чём дело. А я уже достаточно унизилась вчера и не хочу, чтобы ещё и она переживала.
Не знаю, как жить дальше. Страдаю даже не столько от боли отказа Марка, сколько от страха, что больше не встречу человека, к которому смогу чувствовать то же, что к нему. Боюсь, что больше нет таких людей, которые привлекали бы меня настолько. Может, это и хорошо, что таких, как он, больше нет. А может, и не очень. Может, куда лучше изводить себя опасками, любит тебя человек или нет, и носиться за ним в постоянном стрессе, чем совсем остаться без любимого рядом, хоть и не в тех отношениях, которых ты в душе желаешь. Может, зря я призналась ему вчера. Может, вообще всё зря.
  Я поставила локти на подоконник и выставила руки за пределы окна. Подняла взгляд на небо: среди серых облаков и звёзд в небе светила луна. Двор спал. Окна не горели. Даже машин не было слышно. Будто одна я не сплю и вижу то, чего больше никто не видит.
  Совсем недавно начался апрель, и особенно ночью было ещё довольно прохладно, но я не ощущала этого сейчас: мои мысли были заняты другим. Я очень устала от борьбы с эмоциями и, хоть и чувствовала себя довольно опустошённо, вот-вот они могли снова захватить меня. Они будто сидят глубоко внутри меня, перешёптываются между собой и ждут толчка, чтобы вылиться наружу. Ужасно. Ожидание этого момента ужаснее самого происшествия. Поэтому я предпочитаю сама давать себе этот толчок, пока неизбежность не настигла меня в самый неподходящий момент.
  Может, я глупая, наивная, сильно преувеличиваю и просто пытаюсь обратить на себя внимание, как говорят друзья Марка, но буквально в любой ситуации меня ничто так не спасает, как обычная сентиментальная музыка. Когда мне плохо, включить себе в наушниках «Дешевые драмы» Стрыкало и слушать на полном серьезе. И плакать. И как можно больше думать о самом ужасном. Звучит, как попытка добить себя, но именно это мне и нужно. Добить эти эмоции по-максимуму, чтобы внутри осталось лишь белое полотно. Чтобы наконец вымучиться и выдохнуть. И ждать чего-то хорошего. В последний раз хорошее случилось, когда Саша, новенький в классе Марка, довольно милый и приятный парень, дал мне его номер. И когда ещё до этого я набралась смелости написать письмо с признанием, которое переписывала от руки раз двадцать, потому что мне каждый раз что-то в нем не нравилось. А потом украшала рисунками и запечатывала воском в конверт. Всё на ночь глядя. А ещё раньше, когда несколько часов подряд мониторила сайт с билетами на Рамштайн, чтобы успеть купить один в первую минуту, потому что разлетается такое мгновенно. Вообще, изначально я хотела взять два, но желающих попасть на концерт было слишком много, так что чудом было уже то, что я ухватила хотя бы один. Да и не особо он мне был нужен: для меня куда большим счастьем стало видеть удивленное лицо Марка, когда я протянула ему этот подарок. А потом, когда я спросила, можно ли поцеловать его, позволил сделать это.
  Все мои счастливые воспоминания за последнее время связаны с Марком. Вот только больше его не будет. Буду ли я так же радостна ещё хотя бы раз? Если добью сейчас все плохое внутри, прийдет ли на его место ещё хоть что-то, с чем я не захочу тут же расправиться? Не знаю, но это чувство ожидания просто невыносимо. Я взяла с тумбочки у кровати белые проводные наушники и вставила в ухо один. Телефона рядом не было, и я полезла в брошенный у стола рюкзак: ничего не трогала в нем с возвращения из школы. Наконец нарыла под залежами учебников мобильный и включила его. На экране блокировки висели сообщения от Саши, того самого новенького:
«Прости меня, пожалуйста, я во всём виноват. Я просто хотел помочь, прости, я не думал, что всё так обернётся»
«Я могу поговорить об этом с Марком, если ты не против, я не знаю, что на него сегодня нашло, обычно он очень спокойный и понимающий»
«Ты уже ушла домой? Всё в порядке?»
«Как ты, Ангелина?»
Ком подкатил к горлу. Марк спокойный и понимающий? Снова захотелось разреветься.
«Не нужно говорить с ним обо мне, пожалуйста. Я не хочу ещё больше раздражать его» - напечатала дрожащими пальцами и, тут же выйдя из чата, зашла в приложение музыки. На помощь как всегда пришли любимые песни Алёны Швец и Монеточки. Подряд пошли уже по накатанной: «Поджог», «Вино и сигареты», «Расстрел», «Некрасивые глаза», «Каждый раз», «Ночной ларёк», «Последняя дискотека» - ужасно трагично и красиво до слез. Я правда сентиментальна и понимаю это. Но не понимаю, почему другие считают это плохим. Может, это глупо и неразумно, но лучше уж жить глупо, чем бездушно, как Марк.
Не хочу больше слышать о нём. И не хочу, чтобы он слышал обо мне. Всё, конец. Чувствую себя опозоренной. И Саша здесь ни при чем. Я приняла решение как можно скорее признаться Марку в чувствах ещё после того случая с билетом на концерт, а Саша думает, что я пошла на этот разговор только потому, что он подтолкнул меня на него, когда сказал, что любую проблему можно решить обычным разговором. Может, он добавил мне каплю уверенности тогда, но не более, я бы сделала это и без него.
А сейчас я изводила себя из-за этого и так и не смогла больше уснуть. Беззвучно плакала, сидя на кровати, укутавшись в одеяло, и наблюдала за тем, как постепенно исчезает луна и восходит солнце.
Обычно в будни я просыпалась заранее, чтобы успеть нанести макияж и приодеться покрасивее. Но больше это не имело никакого смысла. Я не хотела идти в школу, не хотела кому-то нравится, не хотела, чтобы меня вообще кто-то видел. Единственный человек, для которого я делала всё это, отверг меня даже когда я была при полном марафете.
Но утро наступило, лучи солнца уже заставили щуриться, и куда-то идти всё же надо было. Я достала из скрипучего деревянного шкафа чёрную толстовку и такие же невзрачные разодранные на одном колене джинсы. Светлые и разноцветные вещи в моём гардеробе отсутствовали уже больше года. Оделась быстрее обычного. Чувствую себя в этом примерно никак, зато не бросаюсь в глаза. Наклонилась к зеркалу: по лицу видно, что ночка выдалась тяжёлая. Да и плевать. Взяла рюкзак с тем, что в нём осталось со вчера, закинула на плечо и вышла в коридор.
  На кухне к тому времени уже стоял приятный аромат домашних сырников, которые готовила моя бабушка. Она у нас здесь за главную, родители редко бывают дома. Точнее, почти никогда не бывают. Мой папа - моряк дальнего плавания, а мама - судовой врач, и они, как правило, вместе выходят в море. Путешествуют вместе, живут на работе, а иногда, даже когда у них отпуск, в отелях. Так что с раннего детства их мне заменила бабушка, с которой я и живу по сей день. Раньше очень много плакала и истерила, когда они уезжали, побыв со мной совсем немного. Они каждый раз привозили кучу подарков, водили меня в парк аттракционов, цирк, зоопарк, мы объедались сладким, я получала сотню внимания, объятий и поцелуев, но всё это длилось очень недолго, и они снова уезжали на несколько месяцев. Когда я стала старше, проявлять свои чувства открыто, так ещё и изводить этим бабушку стало не по статусу. И я тихо ревела в своей комнате за закрытой дверью под грустные треки. В общем, это продолжается со мной до сих пор.
- Геля, встала уже?- послышался голос бабушки из кухни.
- Да, доброе утро,- вяло отозвалась я.
  Уйти незамеченной и не накормленной всё равно было невозможно..
- Доброе, иди кушать!
- Бабуль, я не хочу..
- Ты заболела?- тут же выбежала мне навстречу перепуганная бабушка в фартуке для готовки.
- Нет, я просто не хочу..- усмехнувшись, слабо улыбнулась я.
- Да ты же в школе не ешь ничего по семь часов!
- Я могу поесть в столовке.
При всём желании я бы сейчас не проглотила и одного сырника: желудок ещё со вчера связался в узел, а в горле стоял ком.
- Дать тебе денег?- спросила бабушка и потянулась губами к моему лбу, чудом холодному, чтобы проверить, нет ли у меня жара.
- Нет, спасибо, у меня есть,- мотнула головой я, когда она всё ещё недоверчиво отстранилась.
- Уже пойдёшь? Рано же ещё.
- Мне сегодня лучше пораньше прийти, подготовлюсь к уроку,- я отвела взгляд.
  Ненавижу врать бабушке. Но это часто было нужно для того, чтобы защитить ее нервы.
- Ну, может, один сырничек?
- Сейчас в меня вообще не влезет..
- Давай с собой заверну.
- Бабушка..- хныкнула я, но, видя её заботу, всё же согласилась,- если только немного..
  Она как просияла и тут же направилась в кухню:
- Три штуки хватит?
- Давай лучше две.
- Они же маленькие!
- Ладно-ладно..
Через минуту бабушка вынесла контейнер с обещанными сырниками и вручила мне его. Я поблагодарила её и, закинув в рюкзак, покинула квартиру. Где провести этот день, я не знала. Мне ничего не хотелось, кроме как сидеть в своей комнате целыми днями и рыдать, но обстоятельства вынуждали покинуть зону комфорта. И я направилась в соседний район, чтобы хотя бы не пересечься случайно с кем-то из школы. Я знала, где живет Марк, поэтому пошла точно в противоположную сторону.
Я не слушала музыку, как обычно при прогулке. Что-то веселое сейчас у меня не вызовет ничего, кроме отторжения, а грустным я себя уже добила ночью. И плакать на улице, у всех на виду, не хотелось. Поэтому на первое время я предпочла тишину. Но в голове моей звучали какие-то помехи от старого квадратного телевизора в грозу и тонкий назойливый писк, прямо как в конце того странного сна.. А перед глазами то всплывало вчерашнее лицо Марка, то я, жмурясь, прогоняла это воспоминание и не видела ничего. Я шла на автомате, меня запросто могла сбить машина, но я всё же дошла до какой-то пустой детской площадки. Естественно, там ещё никого не было: все дети или ещё были дома, или разбредались по садикам и школам. Там я и затормозила свой путь. Опустилась на невысокие качели, поставила рюкзак себе на колени и вытянула ноги. Я надела косуху, но утром было ещё слишком прохладно, и поэтому я запрятала руки поглубже в карманы.
  Впервые у меня такое. Шатаюсь непонятно где в то время, когда нужно быть в учебном заведении, ещё и никому не говорю об этом. Вообще-то, я довольно ответственная, просто с появлением Марка в моей жизни я стала брать на себя меньше обязанностей, чтобы их же и не проваливать. Что касается школы, я стала рваться туда из-за него ещё сильнее, так что умышленный прогул для меня скорее исключение из правил. Но чутьё подсказывало, что если появлюсь там сегодня, никому от этого лучше не станет.
Нужно было чем-то себя занять на эти несколько часов. Я самую каплю успокоилась, но чувства всё ещё рвались наружу. Тем не менее, плакать нельзя. Тогда я решила использовать другой метод. Я довольно разносторонняя в этом плане: помимо прослушивания музыки и пения могу и стих написать, и нарисовать что-нибудь, когда того душа просит. Но когда под рукой только мобильный и школьные тетради долго выбирать не приходится, и я зашла в заметки телефона. Там хранилось много интересного и, возможно, странного: в первую очередь, там было очень много стихов, длинных и коротких текстов, а так же просто красивых строчек; были записи, сделанные без какой-либо формы - в частности, ночные истерики; были какие-то идеи для проведения досуга, списки фильмов, аниме, сериалов, книг. В общем, развлечения на любой вкус. Я же открыла новую заметку, и пальцы, обдуваемые прохладным утренним ветерком, застыли над клавиатурой.
Что мне сейчас хотелось сказать больше всего? Кому из нас? Наверное, хотелось бы оставить Марку последнее послание. Которое он никогда не услышит. Но это куда важнее и нужнее мне, чем ему, а хочу хотя бы представить, что он услышит это однажды. Что он пожалеет и извинится. Что тоже очень вряд ли.
  А я, наверное, всё ещё буду любить его. Любовь - прекраснейшее из чувств, как же, не смешите.