Стон и Шепот

Глава 15

Руслан Коршунов

Я вышел из комнаты Евы довольный, как никогда.
Наконец-то прошла ее апатия, и птичка снова начала ругательно чирикать. Помнится, меня это вначале не устраивало. Теперь я понимаю, что злость и ярость и правда можно обернуть в любую другую эмоцию, а вот добиться страсти от амебы, валяющейся поперек кровати – сложно.
Всегда ненавидел людей, впадающих в состояние жертвы. Надо бороться, даже когда от тебя ничего не осталось. Если бы я всякий раз, когда наступал жизненный пиздец, складывал руки и шел ко дну, то мои кости уже давно обчистили бы рыбы.
Бизнес не терпит слабаков. А жизнь мало от него отличается, если смотреть в самую суть.
Ну, а Ева – это нежная птичка, которой я даю последний шанс.
Кстати, наверное, не помешает смотаться в Гнесинку.
Кивнув своим мыслям, я вышел из дома, сел в тачку, завел двигатель и с ходу выжал максимум. Хотелось скорости и страсти. Или бешеного секса, чтобы снять напряжение. Так как последнее мне пока не светило, пришлось довольствоваться первым.
До академии Евы я доехал через полтора часа и отправился в ректорат. Двигаясь по коридору, замечал, как студенты расступаются в стороны, едва меня увидев, хотя до этого в узком пространстве царила толкотня. Сдержанно усмехнулся уголками губ, понимая, что в людях все же есть очень многое отживотных. Они чуют сильного хищника и предпочитают убраться с дороги.
Но вместе с уже привычными чувствами из самого дальнего, затерянного на просторах тундры моей души уголка начали подниматься совершенно другие эмоции.
Я ведь тоже когда-то бредил этим местом… Так давно, что теперь все кажется неправдой.
К самому ректору меня проводила обширная дама преклонных лет, которая сначала встретила сурово, но растаяла буквально через пару искренних комплиментов. Я не солгал, голос у мадам и правда был приятный, хоть уводи в качестве личного секретаря в свой офис.
В просторном кабинете, отделанном ореховыми панелями, полном антикварной мебели и безделушек, за массивным столом сидел сухонький импозантный старик.
— Здравствуйте, – вежливо поприветствовал он меня, поднимаясь.
Верно истолковав вопросительную паузу и изогнутую бровь, я представился:
— Руслан Коршунов. Рад с вами познакомиться, Виктор Захарович.
— Взаимно. – Профессор с достоинством склонил седовласую голову и указал на кожаное кресло напротив, приглашая присесть. – Что вас ко мне привело?
— Одна из ваших студенток, – сразу перешел к делу я и пояснил: – Ева Демина. К сожалению, она сломала ногу. Перелом сложный, и в ближайшие месяцы девушка не сможет вернуться к занятиям, потому хотела бы взять академический отпуск. У меня есть все нужные справки.
Я достал из папки файл со сфабрикованными доктором Нестеровым документами и аккуратно положил на стол.
Ректор взял бумаги, нацепил на нос круглые очки и внимательно изучил все предоставленное.
— Тут есть упоминание о сорванных связках, – наконец нахмурился пожилой музыкант и, вперив в меня пристальный взгляд, спросил: – Насколько травма серьезная?
— Это второй пункт нашей с вами беседы, – спокойно и доброжелательно продолжил я. – Перелом сложный и получен во время аварии. Ева сильно испугалась, кричала и повредила голос. Мы собираемся вплотную заниматься его восстановлением, и потому я бы просил предоставить список фониатров. Сами понимаете, проблема деликатная, нужен по-настоящему толковый специалист, и я полагаю, что вы можете кого-то порекомендовать.
— Разумеется, я дам контакты нужных людей. Потеря голоса – это катастрофа… – нахмурился Виктор Захарович, нервно перебирая тонкими пальцами бумаги. – Нога-то заживет, а связки дело такое… Очень жаль девочку, я недавно слушал отчетные выступления, и она подавала большие надежды, да и ее руководитель говорил о Еве, как о лучшей студентке потока, буквально живущей музыкой.
Я едва не поморщился. Мои чувства были далеки от жалости и сострадания к несчастной сиротке, ведь я как раз столкнулся с оборотной стороной этой одержимости пением. Но по крайней мере понятно, что случилось с девчонкой. Депрессия обыкновенная. Надо будет проследить, чтобы Ева все же принимала те успокоительные препараты, прописанные Нестеровым.
Но я живо изобразил на лице участие, сочувствие и, раз диалог все равно свернул в эту сторону, воспользовался ситуацией:
— Было бы очень интересно послушать. Меня она пением, к сожалению, не баловала.
Сказал и тотчас пожалел о мимолетной откровенности, так как взгляд старика мигом стал колючим.
— Вы, кстати, кем приходитесь студентке Деминой?
А действительно, кем? Любовником на месяц? Чую, что ректор будет не в восторге от истины. Я ее мужчина?
Внутри все воспротивилось от этого предположения. Признавать, что я чей-то, это… как, опять же, сложить руки и пойти ко дну. Остановиться на одной женщине? Бред!
Но перед внутренним взором внезапно встал образ Евы, не злой или апатичной, а светлой и радостной… Такой я видел мать в те далекие годы, когда был жив отец, и она еще не убила себя бесконечной работой. Потом лишь потухшие глаза и материнская жизнь, положенная на алтарь моего будущего. Жертва, которую никто не просил.
Мотнув головой, я отогнал от себя мысли-воспоминания и вернулся в реальность. К разговору о Еве Деминой, самой проблемной женщине на моем пути.
— Так кто вы?
— Я друг семьи, – вот он, нейтральный и правильный ответ.
Ректор поджал губы, очевидно, сделав свои собственные выводы, но мне было плевать на его моральные устои с высокой колокольни.
За короткую беседу мы уладили все необходимые вопросы и формальности, и я забрал нужные заявления, которые должна была подписать моя сирена. Уже перед выходом в голове всплыла одна деталь нашего разговора, и я спросил:
— А есть возможность послушать отчетный концерт Евы?
Виктор Захарович изогнул одну бровь, демонстрируя недоумение, но после секундной заминки все же развернулся к монитору компьютера, пощелкал мышкой в поисках нужного файла и запустил его. Развернул экран ко мне, и я, не
сдержав эмоции, подался вперед, жадно всматриваясь в изображение.
Первое, что бросилось мне в глаза и впилось в мозг, разъедая его, словно кислота, – образ Евы. Нежный, воздушный… Она стояла у рояля и улыбалась, глядя в зал светящимися от счастья глазами, и это наживую вскрывало мне грудную клетку. Без наркоза и анестезии, ломом, а не хирургическими инструментами. Ледяная хватка давних, старых эмоций ломала ребра, раздвигая их в стороны, и наконец-то добралась до сердца, которое замерло на несколько мгновений.
А после она запела, и пульс вновь ринулся вперед с бешеной скоростью.
Она просто потрясающе пела. Низкий, чуть хрипловатый голос проходил по моей коже невесомой лаской дорогого меха, оставляя за собой мурашки.
Я думал, что мне может не понравиться ее голос?
Он не просто мне понравился, он устроил в моей голове атомный взрыв,расшвырял по углам все убеждения и снес воздвигнутые стены между прошлым и настоящим.
Ева вскрыла меня наживую.
И теперь вернуть ей возможность петь стало не только инструментом для давления, но и моей личной целью. Я ХОЧУ, чтобы она пела. Для меня