Жизель

23 июня 1898 год

23 июня 1898 год

После выступления в шатре царило волнующее напряжение. Мой сводный брат был зол - в который раз труппа собрала за вечер не более 20 франков, не считая нескольких черничных конфет.
Не желая слушать недовольства Эмиля, я спряталась в маленькой комнате, в которой было лишь одно пыльное зеркало и комод, в кото-рый я складывала пудры и украшения для представлений.
С юных лет я мечтала о кинематографе, но Эмиль счёл это нелепой затеей, навсегда обрекая меня быть частью его бездарной труппы. Вглядываясь в тусклое зеркало, на котором отражались холодные летние лучи, я провела рукой по щеке, где под слоем грима скрывался глубокий шрам, лишивший меня заветных надежд.
Когда мне было семнадцать, я пожелала покинуть цирк и уехать в Париж. Это привело в ярость брата, и в одно мгновение не удержав равновесие от удара, я упала прямиком на одно из огромных кривых зеркал.
Набросив атласную накидку, я последовала к старому деревянному мосту. К тому времени на озеро медленно опускалась леденящая мгла, сквозь которую едва ли виднелись цветущие лепестки лотоса.
У тропы я увидела мадам в сером наряде, отороченном черным мехом. Она одиноко бродила между стволами иссохших деревьев. Увидев меня, незнакомка немного смутилась, но по-прежнему не отрывала взор от земли. Спустя мгновение неловкого молчания она представилась Розеттой Дюваль. Находясь в восторге от моего выступления, она предложила мне встретиться с руководителем театра Астлей, пообещав посодействовать моей роли в новом спектакле Уильяма Шекспира.
Предложение вызвало легкую улыбку на моем лице, но я понимала, что Эмиль никогда не простит моего ухода из труппы. Он жил ушедшими надеждами, равно как и наш отец, умерший в нищете и безнадёжье, оставив нас на попечении как казалось благосклонной судьбы.
По возвращению в шатёр Люсиль сообщила об ещё одном выступлении на местной площади, после которого мы отправимся в Руан в надежде на более благодарных зрителей. Утомленная от нелепых спектаклей, я села у тусклого зеркала, принявшись наносить очередной слой грима и блестящей пудры.
Выйдя на сцену, состоящую из деревянных подмостков и старых цирковых афиш, я закружилась в танце, подобно кукле из старинной музыкальной шкатулки. Я была по-прежнему непревзойдённая в своей жалкой роли. Никто из этих громко смеющихся глупцов не мог увидеть слезы, сливающиеся с блёстками и помадой на моём фарфоровом лице.
Среди множества теней, мелькающих у сцены, я заметила мужчину, чей равнодушный томный взор не смог не привлечь моего внимания. Его образ был не менее утонченным: он был одет в белоснежную рубашку с золотыми манжетами, в руках была небрежно сложенная стопка газет и серебряная трость.
После выступления я невзначай спустилась к сцене, но таинственного незнакомца уже не было...