Кто сказал что я одна?

10. День рождения. Часть II

Я стояла в углублении между руками Итана, самим Итаном и дверью. В его комнате. На его территории. В ожидании идеи по поводу того, что же мне у него спросить.
Я так долго готовила эти вопросы, я так долго ждала чтобы их спросить, что сейчас, когда я могу их задать, моя голова опустела как сдутый воздушный шарик.
- Ну? - Спросил он, подняв бровь.
- Вопросы... Их было много, а сейчас... Кажется... Я все забыла.
- Ты..! - Начал было Итан и он, злобно фыркнув, опустил голову мне на плечо, а руки спустил к предплечьям моих. - Ты просто невозможна... Я так долго готовил себя к этому моменту, когда ты спросишь... Это невыносимо. Я даже был готов ответить... - Его дыхание потяжелело и я буквально чувствовала эту тяжесть на своем плече. Он был так близко...
- Итан, ты бы не мог... - Начала я, но была перебита:
- Нет. За такой поступок прийдется понести наказание.
Что-то мне подсказывало что он сделает. Раньше я даже могла подумать, что вся эта бредовая ситуация закончится чем-то пустяковым. Я даже посмела бы подумать, что по его плохой привычке, он даже в шутку может меня поцеловать. Но сейчас мне стоит забрать свои слова обратно: теперь он был зол. Я прочла это чувство на его лице в те малые секунды времени когда он отстранился, резко толкнул меня внутрь комнаты, а сам, имея чрезвычайно высокую скорость действия, молниеносно открыл дверь и вылетел из нее, запирая. Я же, в свою очередь, поняла что она заперта слишком поздно, и со всей дури влетела в тяжелое темное дерево.
- Итан!!! Открой дверь!!!
- Нет. - Прозвучал глухой голос.
- Что?! Открой сейчас же!!!
- Прости. Но теперь я не могу.
Я ударила кулаком о дверь.
- Открой!!!
Но теперь за дверью была тишина.
Нет, этого просто не может. Он оставил меня здесь одну! И запер! Черт! Я со всей силы ударила ногой о дверь. Черт-черт-черт-черт!!!!! Каждый раз сопровождая это слово ударом о дверь, я все больше отчаивалась и понимала, к сожалению, что это надолго. Шуточки Итана никогда не проходили легко. Это всегда были тяжелые, злые шутки что заставил бы обычного человека расплакаться. Но я знала что не была одной из них, ведь еще очень давно я поклялась себе, что больше никогда не буду пускать слезу по какому бы там ни было поводу. Я должна научиться быть сильной. И что, если этот придурок запер меня здесь? И что? Рано или поздно ему прийдется меня выпустить, ведь я умру от голода или жажды. Максимум три дня. Да, Кас, максимум ты пробудешь здесь три дня. Так что успокойся. А пока, найди чем тебе здесь заняться.
Я приблизилась к столу. На нем лежали вещи разного калибра и предназначения: ручки, карандаши, пустые листы бумаги, чернила, перья для письма, блокноты, даже обертки от конфет, но кое-что привлекло мое внимание намного больше чем остальные вещи. Это были кисти, краски и небольшой, кожаный, потертый альбом. Передняя часть была заляпана красками и чернилами, кисти имели такой вид, будто им лет сто, а краски, ранее точно выглядевшие шикарно: в серебристых емкостях с красивой витой гравировкой, теперь были такие страшные, что брать в руки противно. Каждая из этих вещей была в черных, как от огня пятнах, создавая впечатление что Итан вытащил эти вещи с конвейера сжигания мусора. Но все же... Если он их имел, значит они были ценными.
Аккуратнейшим образов взяв альбом, я провела пальцем по левой части, стирая пепел и очищая короткую надпись: "Фаррен Пейн". Оно было написанно золотыми чернилами, сильно потускневшими от времени. Кто был Фаррен Пейн? Его дед? Отец? А, может быть, брат? Ответ я бы смогла узнать только пройдя дальше. Открыв первую страницу я увидела следующий текст, что озадачил меня намного сильнее чем "Фаррен Пейн":
"Память...
Окунаясь в тишину, лишь одно я судьбу просил: что бы тот, кто станет на мое место, нес свет и освещал тьму. Но я знал, что заберу эту последнюю возможность осуществить мою мечту тогда, когда забрал у него память. Память решает все. Даже вопрос о моем существовании. Он не должен знать кто я, не должен найти этот альбом, но если это случиться, значит те немногие проценты возможности на удачу выпали на меня и на всех, кого касалась "Арима". Теперь он узнает. Теперь он поймет. И что когда-то было мое, он, однозначно, вернет."
После этого необычного текста на двух следующих страницах шел рисунок, эскиз, слабый набросок карандашом: лабиринт. Он шел в перспективе, начиная от внешней стены и уменьшаясь к противоположной стороне, где важная часть была заштрихована.
На следующих двух был нарисован огромный особняк, по линиям которого он мне уж очень сильно напоминал... Да, точно, дом Пейнов. Но на этом рисунке он выглядел намного оживленнее, с кучей бегающей по территории прислуги, разодетых дам и мужчин, как персонажи из книги.
Следующая страница имела портрет женщины, да такой красивой, что глаза нельзя было отвести. Ее длинные волосы шелком струились по плечам, высокие скулы добавляли остроты мягкому взгляду глаз, а плавные губы были согнуты в прекрасной и доброй улыбке. Портрет был настолько искренний, что о женщине можно был сказать только хорошие вещи... Значит кто-то сильно-сильно ее любил.
Но вот что я была просто обязана заметить: она жутко напоминала Итана, с этим очертанием губ и глаз, высокими скулами и мягкими локонами волос. Лишь одно слово моментально прозвучало в моей голове. Это было слово "мама", что я уже так давно не произносила. "Мама" была далеко от меня, да так, что я и, толком, позвонить ей не могла. Последний раз я с ней общалась перед отъездом сюда, а я так по ней скучаю...
На странице справа была нарисована та же женщина только сидящая на кресле в красивом платье и смотрящая куда-то вдаль в большое, светлое окно в обширной комнате. Она была настолько крепкого, но одновременно грациозного и нежного телосложения, что становилось не по себе.
На другой странице эта женщина сидела в библиотеке с книгой, с ногами на пышном пуфике и с заколотыми диадемой волосами. Ее нездорово впалые щеки всеми силами компенсировались широкой улыбкой и скромным взглядом вниз, на книгу.
Еще пять, шесть, десять страниц были заполнены рисунками той женщины. Каждый рисунок-эскиз отдавал теплом и любовью, как когда садовник-профессионал зарисовывает результаты своей долгой и тяжкой работы. Но последующие работы были темными, помятыми и зачеркнутые много, много раз. На каждой странице неровности имели формы круга, как от слез, и каждая страница была затмлена попыткой ее разрыва или комкания. Все признаки кричали о горе художника в тот момент, о его скорби и тоске за потерей.
После рисунки женщины сменились рисункам маленького улыбающегося мальчика, бегущего по просторным полям пшеницы и зарослям травы. Это был Итан. Счастливый, радостный и с настолько искренней улыбкой что казался незнакомым. Крошечный Итан сосредоточенно играл с игрушкой, маленький Итан с интересом разглядывал книгу переполненную текстом, немного подросший Итан мазал кистью по стене с довольным лицом... Здесь каждый рисунок также отдавал любовью, да такой, что на сердце становилось тепло.
Но как только я перевернула лист с шестилетним Итаном собирающим цветы, я встретилась с совершенно неожиданными двумя листами зарисованными черной краской. Под этим слоем не проступал ни контур, ни мотив рисунка. Просто черный фон. За этим страниц двадцать было вырвано, так что получалась огромная дыра, но то, что шло после поставило меня в полный ступор.
Последующие рисунки, заметно, были нарисованы намного, намного позже, тонкой кистью акварели во всех цветах, деталях и мелочах. Такой рисунок мог бы занять месяца для полного окончания, но при нынешних обстоятельствах они бы не заняли и недели.
Там была нарисована я.
Ярость, грусть, растерянность, радость, веселье, счастье... Все чувства что я когда-либо показывала Итану. Я на входе в его комнату в полнейшей ярости, когда он соврал о свей личности, я на коне, смеясь ему вслед, я в библиотеке, сосредоточенно ища ключ к подвалу, я абсолютно потерянная в обеденной, когда тот задал мне странный вопрос... Всё, абсолютно всё. Некоторые рисунки даже не успели высохнуть, ведь некоторые детали отпечатывалась на обратной стороне и склеивались, но всё же оставались настолько прекрасными как и были.
Моя челюсть отвисла совсем не из-за меня, нарисованной на этих страницах, а из-за таланта к рисунку, о котором я так непростительно ничего не знала. Сколько раз я задавала вопрос о том, кто же на самом деле Итан и сама же обрубала себе проход к ответам? Десятки раз. Но теперь пора с этим завязать, ведь Итан оставил мне столько средств для того, чтобы я узнала о нем побольше. Теперь до меня даже дошло все: он хочет, чтобы я это узнала самостоятельно.
Как ужаленная, я сорвалась с места на котором стояла и начала обыскивать, рыться, перекапывать все ящики и тумбочки, шкафы и полочки на которых могла бы храниться какая-либо важная информация о нем, и складывала полученное в отдельную кучку на аккуратно застеленной кровати. К моему удивлению я не нашла ни одной фотографии, но там были просто миллионы писем. Дальше я самым случайным образом обнаружила потайное место под кроватью, где в месте, где по идее должен был быть матрас, оказался целый шкаф с ящичками. Заполнено было меньше половины, так что я выгрузила абсолютно все на кровать и заново начала разбирать.
Пусть я и чувствовала себя как преступница-воровка, но у меня просто не было выбора. Каждый раз когда в моей голове стояло изображение странного и разного поведения Итана, что никак не связывалось с его личностью, у меня всплывали тысячи новых вопросов, ответы на которые я если не найду, то что-то где-то внутри меня однозначно прорвется. Это было невыносимо - голова так пульсировала что готова была взорваться, а мои руки дрожали как при смертельном холоде. Еще один вопрос - и все, так что я нервно начала распечатывать конверт за конвертом, разворачивать листок за листком, пробегать линию за линией, читать слово за словом, натыкаясь на точку за точкой... Вся жизнь Итана открывалась мне с каждым новым прочитанным письмом. Кривоватый, скромный почерк малыша превращался в прекрасные линии, что текли завитками и параллелями, грациозный почерк молодого лорда. Все они были адресованы некой Джилле Мати, которой эти письмо так и не дошли. Придумал ли ее Итан? Ведь в каждом письме он описывал то, чем занимался. С шести лет, когда, скорее всего, он научился писать, до семи его хобби было собирание цветов и их зарисовка. С восьми центром его занятий был кот под именем Штрудель, что умер от несчастного случая с электрической лампой, после чего по приказу маленького Итана из особняка были убраны все электрические приборы. К девяти годам он дошел до рекордного количества прочитанных книг, в размере семидесяти за год. В десять его пристрастием стала конная езда, занятие которой он возобновил после многих лет перерыва от травмы в ноге. К двенадцати он начал рисовать. Его рисунки стали известными на пол мира под анонимным именем "Реол". Они начали продаваться на аукционах за большие деньги и так у маленького Итана появился капитал кроме наследства. В тринадцать он облагородил первый круг особняка, насадив там деревьев и других растений, желая открыть там заповедник, но миссис Пайн ему запретила. После он старался выйти наружу. Попыток на побег было одиннадцать и все они заканчивались неудачей, ведь милые и добрые Чарли и Меган всегда узнавали о его планах. Все было описано в такой смешной форме, что я невольно начинала смеяться после каждой почитанной фразы.
На улице уже давно стемнело и небо покрылось россыпью звезд, а я все читала и читала. Живот урчал как разъяренный зверь, но мне хотелось закончить. Раскрытых писем насчиталось сорок семь, закрытых оставалось пятьдесят один. Глаза слипались, дверь была все еще заперта, и поэтому я тихо решила прилечь на огромной и широкой кровати Итана, не посмев расстелить покрывало и лечь в его постель. Я загребла оставшиеся письма в охапку и закрыла глаза. Закрыла глаза... Я не могу уснуть? Пусть я и была до ужаса уставшей, но сон все никак не шел - настолько много мыслей было в моей голове. Каждое письмо отдавало сладостью детства и горечью одиночества. Итан был одинок. Нежный и добрый характер того ребенка что писал письма на сороковом просто испарился, будто бы время перешло линию-ограничение, с которой начиналась жесткость и неясный садизм. Вокруг него всегда крутились верные Чарли и Меган, но Итану этого не доставало. Он превратился в маленькое чудовище, что всеми силами пыталось компенсировать одиночество занятиями, похожими на игры. В каком-то письме он даже писал: "Я ненавижу мир. Я хочу быт сам. Так, как я и привык". Так как он и привык, да? В моей голове пронеслось столько идей о том, как бы я его из этого вытащила и...
Тут я не выдержала. На моих щеках, носу, висках я почувствовала тяжелые капли соленой жидкости что вытекала из моих глаз. Я плакала из-за своего коварства и бесчувствия, ведь я так дано позабыла свою цель. В те моменты когда я не понимала его взгляд на самом деле была просьба. "Помоги мне", умоляли они. Каждое письмо, что начиналось радостным "Здравствуй, сегодня мой день прошел чудесно", оканчивался грустным "Но вечерами мне всё-таки так одиноко, нет никого с кем бы я мог разделить все это...".
Мои руки все сильнее сжимали нераспечатанные письма и слезы все сильнее заполняли мои глаза, так что темная комната того самого Итана расплывался в неясную картину. Я все время повторяла себе одну и туже фразу: "Монстр, уродка, ты про него забыла"...
"Монстр, уродка, ты про него забыла"...
"Монстр, уродка, ты про него забыла"...
А потом новая фраза обещания: "Как только я его увижу, в самый, самый первый раз после этого момента, я начну дарить ему тепло, во что бы то ни стало. Я ему помогу. Я его изменю", и с этими словами и продолжающимся течь слезами я уснула на твердой и такой огромной кровати, что занимал все это время маленький и беззащитный Итан. Он жил сам в этой огромной комнате, в этом огромном доме, в этом огромном и страшным для ребенка мире. Он жил сам. И мои сны безвыходно возвращались только к нему, заставляя время от времени находиться в прострации, но одновременно спать в легкой дымке, боясь окунутся глубже.
...
Эта ночь была неспокойной. Меня все время мучал ветер из раскрытого окна и все покрывало было мокрым от слез под моей головой и шеей. Я как будто застряла между двумя состояниями: сна и бодрствования. Мне казалось что мне сниться эта комната и стук веток об высокое стекло, но я знала что это правда, мне слышались шаги вдалеке, но я знала что это не правда. Мне слышался тихий щелчок ключа в замке, мне слышалось тихое открывание и закрывание двери, слышались тихие шаги... А после я перестала чувствовать дискомфорт от холода и я сильнее закуталась в новое появившееся одело. Я смогла вдохнуть новый запах, что появился здесь недавно. Перечная мята? Нет... Это ваниль... Как я могла спутать мяту с ванилью? Какая же я глупая... Мне так нравиться ваниль. Я улыбнулась этому чудесному, но не совсем понимая почему, ведь я сплю, и поближе придвинулась к их источнику. Он был так близко, что я могла с легкостью к нему прикоснуться...
Теперь я почувствовала новое вторжение: кто-то мягко коснулся моих щек, проводя по все еще влажным разводам от слез, потом от щек по скулам, от скул к подбородку, а от подбородка к шее, так что стало щекотно и я засмеялась. Кто это был? Чьи прохладные руки были настолько нежны? Но как только я издала короткий смешок, руки от льнули от меня, и я резко их схватила и прижала к себе, не желая отдавать такое богатство обратно хозяину. Я, взявшись за руку как ребенок берется за любимую игрушку, сильно прижала ее к себе, снова ощущая прикосновение прохлады на своей шее.
И тут мне захотелось узнать лицо этого хозяина, кто же, на самом деле, мог так нежно коснуться? Это желание стало настолько сильным, что я со всех сил начала вытягивать себя из мутной дымки сна, а тот, чью руку я держала начал сильно вырваться. Ну нет, не уйдешь... Это повторяла я себе каждый раз, когда тащила его на себя. Я схватилась сильнее и вот, уже сейчас я его увижу...
Мамочки.
А теперь давайте перейдем на рассказ с третьего лица. Представьте себе такую картину: шестнадцатилетняя девушка, запутанная в одеяло как гусеница в кокон, встала на колени на огромной кровати и потянула на себя высокого, испуганного семнадцатилетнего мальчика.
Эти миллисекунды, когда я уловила взгляд широкораспахнутых серых глаз и он падал от резкого дергания с моей стороны, когда я спала, казалось, тянулась вечность, учитывая количество мыслей что шли мне в голову.
"О господи, он сейчас на меня упадет!!!"
"О мамочки, он такой красивый в лунном свете!"
"Какой кошмар, я же улыбалась во сне, я помню!"
"Что он тут делает?!"
"Он видел что я плакала!!!"
"Почему он погладил меня по щеке?!"
И самая последняя, главная и важная, что перевесила все остальные:
"Я себе кое-что пообещала перед сном. Пора выполнять."
Не знаю, сколько частей секунды мне понадобилось чтобы отреагировать - две, три или я сделала это на последней десятой, я, так быстро насколько смогла, дернула его руку той, что была у меня сильнее, изменив траекторию его падения и вскоре он оказался в моем объятье. Долгом, крепким, таком нежном объятье на которое я только была способна.
- Прости меня... Прости... - Шептала я в темноту. - Я не знала... Что ты был настолько одинок, Итан... Прошу, прости... Я ведь обещала что помогу и я все... Ик! - Вот ужас. О боже. Это кошмар. Я снова начала плакать!!! Нет-нет-нет-нет, ни за что, успокойся Кас! Но у меня не получалось, так что мне просто не осталось другого выбора как...
Я опустила голову на плечо Итана, стараясь успокоить всхлипы и ики, но почему-то у пеня это совсем не получалось до конкретного момента: когда он мягко, но неуверенно положил свою руку мне на голову. Пусть это и было просто прикосновение, ощущение было настолько приятным, поддерживающим и добрым, что я чувствовала это всем своим нутром.
- Ты не изменился, Итан. - Сказала я приглушённо в его плечо. - Ты все тот же, я знаю. Ты все тот же маленький мальчик что был в письмах. Ты добрый.
Рука немного дрогнула, но не отнялась.
- Пожалуйста, не скрывай этого...
Рука снова дрогнула, немного двинувшись, и я испугалась, что это он собирается убрать руку.
Но нет.
Первая рука двинулась вглубь и вниз, добавив вторую и вконец концов я оказалась в кольце рук и его голова так же лежала на моем плече.
- Я так рад... Ты нашла то, что я так долго искал... - Сказал он тихо.
Я засмеялась:
- Ты про письма? Они валялись в каждом углу этой комнаты.
Он фыркнул:
- Нет, глупая, не про письма.
- А про что?
Он сильнее меня обнял:
- Про меня. Ты нашла меня.
На такое я ничего не смогла ответить и только сильнее уткнулась в его ключицу.
Я нашла его? Когда? Единственное что я сделала это прочитать письма на которые он сам меня направил. Я просто узнала о нем и все... А теперь я буду действовать.
Я начала ослаблять свои объятья, но Итан все не отпускал. Он держался за меня как обезьянка за маму.
- Итан...
- Нет, стой. - Перебил он меня. - Я не отпущу.
- Эм... Я... - Начала было я пререкаться, но после передумала. Просто изначально мне было страшно, что у этого объятья были свои причины, отдельные и недосягаемым для меня, но теперь я была уверенна, что он просто устал быть один и это никак не касалось... Не касалось... Того... О чем я подумала.
Но я должна была выполнить задуманное, и это нужно было делать сейчас для успеха операции, так что я сказала:
- Итан, можешь держать меня за руку или вцепиться в мою ногу, делай что хочешь, но ты должен идти за мной, ясно?
Тут ослабил свое объятье и немного оттолкнулся от меня, остановившись в нескольких сантиметрах, смотря прямо мне в глаза. Они были так широко раскрыты, как никогда, и были наполнены надеждой, и, почему-то, верой. Итан наконец-то мне верил и я в жизни не посмею предать его.
- Вставай-вставай! - Пошевеливаю я его и, на ходу натягивая обувь, потащила его вон из комнаты посреди ночи. - А теперь стой здесь! - Приказала я ему у входа в мою комнату. - Я вернусь через минутку!
Со скоростью молнии я вбежала к себе и заперла дверь. Открывая тумбочку за тумбочкой и вытряхивая все из чемоданов, я никак не могла найти то, что искала. Черт! Куда я его запропостила?! Но, вот, наконец-то, я обнаружила его в кармане одной из кофт которую имела с собой в день приезда. Мой кошелек в котором я так бережно хранила свои оставшиеся деньги: ровно тридцать семь долларов и одиннадцать центов. Дальше, найдя ручку и бумажку в ящике с канцелярскими предметами я наскоро написала записку для Чарли и Меган:
"Мы ушли на прогулку в лес и захватили с собой палатки. Не знаем точно когда вернемся."
Пусть эта записка и была наполовину составлена из ложи и я не была уверенна, были ли здесь вообще палатки, в этом доме, но с этим мы уже разберемся когда прийдем обратно. Схватив сумку, в которую я положила две теплых кофты, найденный кошелек и пару очков со шляпами, я пулей выбежала из комнаты. Итана я обнаружила в абсолютно такой же позе как он и стоял когда я его оставила: испуганный и растерянный. Резко схватив его за руку, которую он к моему удивлению крепко сжал, я потащила его к выходу. Там, прямо у самой роскошной двери, стоял маленький столик, на котором я оставила аккуратно сложенную записку и ногой раскрыла дверь. Итан поплелся за мной довольно медленно, так что мне пришлось дернуть его со всей дури, так что он вылетел наружу как закинутый мешок. Удостоверившись, что дверь была плотно закрыта, я на всей скорости побежала ко внутренним воротам, бежа по аккуратно украшенной по бокам тропинке, заходя за ворота и проходя на темную, ничем неосвещенную дорогу от внутренних до центральных ворот, а потом по и вовсе выбивавшей дух от страха третьей тропинке ко внешним воротам. Было настолько темно, что мне пришлось замедлить шаг раза в три, чтобы случайно не врезаться в какую-то ветку или не споткнуться об какой-то невидимый булыжник.
Когда за нами закрылись последние ворота, перед нами предстал лес заполненный темнотой и до ужаса странными звуками где-то ухающих сов и пищащих летучих мышей. Под ногами слышались тихие шаги мелких животных и шелест листьев, по которым тайно бегали разные жучки и букашки, от чего я невольно скривилась. Лунный свет не проходил через густые заросли тополей, кленов и многих разных деревьев, так что я даже не видела выражения лица Итана, который явно ко все у таком не привык и поэтому я только сильнее сжала его руку.
За всю дорогу Итан не проронил ни слова и только послушно тащился за бешеною мною. Все что я делала было настолько спонтанно, что я даже и не спросила у самого Итана, вокруг которого и крутился смысл этого рандеву, что он об этом думает. Я просто потащила его и все, ведь знала, что его ответ будет нечетким и неточным, так как это была одна из двух единственных вещей, что миссис Пейн запрещала: не идти в северную часть особняка, что была нестабильна как море и могла обрушиться в каждый момент, и не выходить за пределы внешних ворот. Вот и все. И одну вещь я уже нарушила, прямо сейчас, прямо в эту минуту. Так что, наверное, перед тем как мы продвинемся в перед, я обязана спросить согласия у Итана.
- Итан?
Он не откликнулся, а только прерывисто вздохнул за моей спиной, так что я приняла это как за фразу "Я весь во внимании".
- Послушай. Я знаю, что ты никогда не выходил наружу, но... Некоторое время назад я была уверенна что ты будешь счастлив этой идее и... Теперь я... Хм... В общем, сейчас я не так в этом уверенна. - Я немного изменила тон, что бы тот звучал посерьезнее, а не так будто бы я сейчас решаюсь что купить: красные перцы или желтые. - Ты точно хочешь пойти?
Снова тишина.
- Итан, я не вижу твоего лица, так что не могу понять согласен ты или нет. Скажи что-нибудь, пожалуйста.
Итан вдохнул в себя побольше воздуха, сделал паузу, выдохнул не немного и сказал, тихо, так что я еле расслышала, но четко, так что это прозвучало как выстрел в природном шуме леса:
- Идем.