Разрушенный дворец

23

Рид
В кабинете повисает тишина. Мой отец в изумлении таращится на адвоката. Я таращусь на отца.
– В смысле мой? – Замученный папа смотрит на Гриера. – Это невозможно. Я сделал...
«Вазэктомию», – мысленно заканчиваю я за него. Когда Брук объявила о том, что беременна, папа был уверен, что ребенок не его: он сделал операцию сразу после того, как мама родила близнецов. Я тоже был уверен, что ребенок не мой, потому что уже полгода как не прикасался к Брук.
Выходит, только один из нас был прав.
– Анализ это подтвердил, – отвечает Гриер. – Отец ты, Каллум.
Папа тяжело дышит. На мгновение его глаза словно застилает пелена.
– Пап, – робко зову я его.
Он смотрит на потолок, как будто ему слишком больно смотреть на меня. На его скулах ходят желваки, а потом отец судорожно вздыхает.
– Я думал, она лгала мне. Она не знала, что я сделал вазэктомию, и я думал... – Снова вдох. – Я думал, отец кто-то другой.
Да, он решил, что это я. Но я не могу винить отца за то, что он пришел к такому выводу. Он знал о нас с Брук, так что все вполне понятно. Однако он не мог допустить даже мысли о том, что ребенок может оказаться его.
Я сочувствую папе. Он хоть и не любил Брук, но мог бы стать хорошим отцом ее ребенку. Наверное, сейчас ощущение потери убивает его.
Папа тяжело вздыхает и только потом переводит взгляд на меня.
– Я еще нужен тебе или сам справишься?
– Сам справлюсь, – угрюмо отвечаю я, потому что он, очевидно, едва может держать себя в руках.
Отец кивает.
– Хорошо, крикни, если я тебе понадоблюсь.
Он нетвердой походкой покидает кабинет. После секунды тишины Гриер спрашивает меня:
– Готов продолжить?
Я слабо киваю.
– Хорошо. Давай поговорим про Эллу О'Халлоран. – Порывшись в огромной груде документов, адвокат вытаскивает еще несколько страниц. – Элла О'Халлоран, ранее известная как Элла Харпер, семнадцать лет. Сирота, три месяца назад ее нашли в Теннесси, где она танцевала в стриптиз-клубах, скрываясь под личностью тридцатипятилетней женщины.
Всего каких-то три месяца? У меня же такое чувство, будто Элла всегда была частью моей жизни. В висках начинает стучать злость.
– Не говорите о ней.
– Мне придется говорить о ней. Она замешана в этом деле, нравится тебе это или нет. Вообще-то, Харви упомянул, что ты несколько раз приводил ее с собой на бои. Но вид крови ее не пугает.
– К чему вы ведете? – сквозь зубы повторяю я свой недавний вопрос.
– Давай пройдемся по другим показаниям, ладно? – Он резко поднимает в воздух новый лист бумаги. – Вот это показания Джордан Каррингтон.
– Джордан Каррингтон до смерти ненавидит Эллу.
Но Гриер снова игнорирует мои замечания.
– «Мы пригласили Эллу на прослушивание в группу поддержки. Она вошла в зал и с гордым видом прошлась по нему в одних только трусиках и лифчике. У нее нет ни стыда ни совести. Это же позор! Но Риду почему-то это нравится. Он никогда не вел себя так до тех пор, пока не появилась она. Раньше он всегда вел себя прилично, но она пробудила в нем самые худшие качества. Если она рядом, то он становится невообразимо грубым».
– Я в жизни не слышал подобного бреда! Джордан приклеила скотчем к стене Астор-Парка какую-то девятиклассницу, а я, значит, невообразимо грубый? Элла никак на меня не повлияла.
– То есть ты хочешь сказать, что склонность к насилию у тебя была еще до того, как появилась Элла?
– Вы переиначиваете мои слова, – огрызаюсь я.
Он резко смеется.
– Это все цветочки по сравнению с тем, что будет ждать тебя на суде. – Он откидывает в сторону показания Джордан и поднимает следующий лист. – Это показания Эбигейл Уэнтворт. Судя по всему, вы встречались, но лишь до тех пор, пока ты не причинил ей боль. Вопрос: «Какие чувства вы испытываете к Риду?» Ответ: «Он причинил мне боль. Очень-очень сильную боль».
– Я и пальцем ее не тронул, – горячо возражаю я.
– Вопрос: «Как именно он причинил вам боль?» Ответ: «Я не могу говорить об этом. Это очень мучительные воспоминания».
Я вскакиваю из кресла, но Гриер неумолим.
– «Допрос прерван, потому что допрашиваемая сильно расстроилась и никак не могла успокоиться. Необходимо будет вернуться к этому вопросу».
Я с силой сжимаю спинку кресла.
– Я бросил ее. Мы встречались, но потом я уже больше не испытывал к ней никаких чувств и бросил ее. Но я не причинял ей никакой физической боли. Я ранил ее чувства, и мне очень жаль, но вряд ли она так уж сильно горюет обо мне, потому что в прошлом месяце переспала с моим братом.
Гриер вскидывает левую бровь. У меня появляется непреодолимое желание связать его и сбрить к чертям любую растительность на его голове.
– Отлично. Присяжные с удовольствием послушают о твоих братьях, которые тоже склонны к девиантному поведению.
– Это с чего вдруг?
Адвокат снова шелестит бумагами.
– У меня здесь наберется штук десять показаний, где говорится о том, что двое из них встречаются с одной и той же девушкой.
– Какое отношение это имеет к делу?
– Это лишь покажет присяжным, в какой обстановке вы живете. Что ты подросток из привилегированной семьи, который то и дело влипает в неприятные ситуации. Твой отец подчищает за тобой концы, откупаясь от жалоб и судебных исков.
– Я ломаю челюсти, но не женщин.
– Ты был единственным, кого зафиксировали камеры на входе в здание в тот вечер, когда погибла Брук Дэвидсон. Значит, у тебя была потенциальная возможность. Она была беременна...
– Но ребенок не мой, – возражаю я, – а папин.
– Да, однако ты тем не менее занимался с ней сексом, и Дина О'Халлоран даст показания. Это мотив. Твою ДНК обнаружили у нее под ногтями, вполне возможно, что она пыталась бороться с тобой. Перевязка на твоем боку была сделана позже тем же вечером. В твоем прошлом немало случаев физического насилия, в частности, когда на словах порочат репутацию близкой тебе женщины. У твоей семьи, позволь мне процитировать мисс Каррингтон, нет ни стыда ни совести. Не будет преувеличением сказать, что ты мог и убить, если чувствовал, что тебе угрожают. Это средства. Ну и, наконец, у тебя нет алиби.
Когда мне было четыре или пять, Гидеон столкнул меня в бассейн. Тогда я еще плохо умел плавать, что небезопасно, если живешь на берегу океана. Я спорил с мамой, потому что не хотел залезать в воду, и вот Гидеон поднял меня и бросил в бассейн. Вода накрыла меня с головой, попадая в уши. Я барахтался, как беспомощная глупая рыба на суше, и думал, что никогда не выберусь на поверхность. Я бы, наверное, так и вырос, боясь воды, если бы Гидеон не вытащил меня, а потом снова не бросил в бассейн, и так несколько раз, до тех пор пока я не усвоил, что вода не собирается убивать меня. Я по-прежнему помню свой страх и отчаяние.
То же самое, страх и отчаяние. Меня прошибает холодный пот, когда Гриер поднимает последнюю страницу.
– Это досудебное соглашение о сотрудничестве со стороной обвинения, – тихим голосом говорит он, словно понимая, как сильно я потрясен. – Мы с прокурором составили его сегодня утром. Ты признаешь себя виновным в убийстве по неосторожности. В таком случае обычно приговаривают к лишению свободы сроком на двадцать лет.
Я беспомощно сжимаю спинку стула.
– Но прокурор предложит десять лет. А если будешь хорошо себя вести, ни с кем не драться, ни с кем не пререкаться, то тебя могут выпустить и через пять.
В горле у меня пересохло, язык кажется слишком большим. Мне приходится силком выдавливать из себя каждое слово.
– А если я не признаю себя виновным?
– Около пятнадцати штатов в нашей стране отменили смертную казнь. – Гриер на мгновение умолкает. – Но Северная Каролина к ним не относится.