Разрушенный дворец

26

Рид
Когда на следующий день я возвращаюсь из школы, в гостиной уже сидит Хальстон Гриер. Вчерашнее свидание с Эллой, даже несмотря на секс, было пронизано болезненным напряжением, и теперь я вдруг понимаю, почему.
Что бы мы ни делали, тень этого дела будет висеть над нашими головами до тех пор, пока все это дерьмо не разрешится.
– Новые свидетельские показания? – В мой вопрос просочилось куда больше яда, чем я планировал.
Гриер и папа обмениваются тяжелыми взглядами, и отец поднимается на ноги. Он хватает меня за плечи и притягивает к себе, как будто ему хочется обнять меня, но вдруг останавливается.
– Я поддержу любое твое решение, – угрюмо говорит он и выходит из комнаты.
Гриер молча показывает на диван. Он ждет, пока я сяду, а потом вытаскивает из дипломата, стоящего на полу возле его ног, лист с протоколом свидетельского допроса.
Если я больше никогда не увижу очередную копию, то умру счастливым.
Адвокат, подавшись вперед, протягивает мне лист с показаниями.
– Больше не будете читать мне вслух? – спрашиваю я и пробегаю глазами по шапке документа, где сказано, что это свидетельские показания некой Руби Майерс.
– Никогда о ней не слышал. Это чья-то мама? – Я пытаюсь припомнить, знаю ли кого-то с такой фамилией. – В одиннадцатом классе учится какой-то Майерс. По-моему, он играет в лакросс...
– Просто прочти.
Я усаживаюсь поудобнее и принимаюсь читать аккуратно напечатанные слова.
Я, Руби Майерс, осознавая возможность наказания за лжесвидетельство, подтверждаю, что все нижеприведенные факты являются подлинным и точным изложением известной мне информации.
Мне уже есть восемнадцать лет, и я имею право давать показания по собственной воле.
Я проживаю по адресу: Эйт-стрит, дом 1501, квартира 5б, Бэйвью, Северная Каролина.
Меня наняли обслуживать частный прием по адресу: Лэйкфронт-роуд, 12, Бэйвью, Северная Каролина. Меня подвезла подруга, потому что моя машина была не на ходу: мне сказали, что-то с генератором.
Это мой адрес. Я роюсь в памяти, чтобы припомнить последний раз, когда нас обслуживал нанятый персонал. Наверное, это было в тот вечер, когда у нас ужинали Брук и Дина. Но я не могу вспомнить ничего стоящего, о чем можно было бы рассказать полиции. Ист и Элла застукали Гидеона с Диной, когда те трахались в уборной. Это, что ли? Но какое отношение имеет к моему делу секс этих двоих?
Я уже открываю рот, чтобы спросить, но тут мое внимание привлекает следующий пункт.
После ужина, примерно в девять часов пять минут, я воспользовалась уборной на втором этаже. Меня заинтересовал дом, потому что он был очень красивым, и мне стало любопытно, как выглядят другие комнаты. Ужин уже закончился, и я прокралась наверх, хоть и не должна была. Я услышала, как в одной из спален переговариваются двое людей, и украдкой заглянула туда. Это были второй из старших сыновей, Рид, и та светловолосая леди, которая умерла.
Больше я не читаю ни слова. Отложив в сторону два листа письменных показаний, я спокойным голосом говорю:
– Это все ложь. Той ночью я не поднимался наверх с Брук. За последние шесть месяцев она оказывалась в моей комнате лишь раз – в ту ночь, когда сбежала Элла.
Адвокат лишь слегка пожимает плечами – эта его манера чертовски бесит меня.
– Руби Майерс – приятная женщина, которая трудится на двух работах, чтобы прокормить своих детей. Муж ушел от нее около пяти лет назад. Все ее соседи говорят, что в мире нет лучше матери-одиночки, чем Руби Майерс.
– Женщина с принципами и моральными устоями? – передразниваю я Джордан Каррингтон, переиначив цитату из ее показаний.
Я протягиваю бумаги Гриеру, но он не берет их.
– Читай дальше.
Я уныло продолжаю читать остальные пункты.
Та светловолосая леди, Брук, говорила, что соскучилась по мальчику. Я посчитала, что когда-то они были вместе. Он спросил, какого черта она делает в его комнате, и приказал убираться. Она на мгновение надулась, а потом сказала, что раньше он никогда не жаловался.
– На мгновение надулась? Кто додумался написать такое дерьмо?
– Мы предлагаем свидетелям самим писать свои показания. Звучит более аутентично, как будто это его собственный голос.
Если бы Гриер не должен был меня спасти, думаю, я сейчас сломал бы ему челюсть.
Брук утверждала, что беременна и что отец ребенка – Рид. Он ответил, что ребенок не его, и пожелал ей удачи в жизни. Она сказала, что ей не нужна удача, потому что у нее есть он. Он продолжал говорить леди, чтобы она убиралась, потому что скоро должна была вернуться домой его девушка.
– Какое наказание полагается за лжесвидетельство? – спрашиваю я. – Потому что ничего этого не было. Примерно в тех числах у нас был ужин с Брук и Диной, но я ни с кем из них приватно не разговаривал.
Гриер лишь снова пожимает плечами.
Я продолжаю читать дальше.
Леди хотела, чтобы он помог ей выйти замуж за его отца. Рид отказался и сказал, что она станет членом их семьи только через его труп.
Я услышала шум и подумала, что меня могу поймать, поэтому побежала вниз и помогла убрать посуду и оборудование. Затем я залезла в фургон. Моя подруга высадила меня у моего дома.
– Это бред сивой кобылы. – Я бросаю полные лжи бумаги на кофейный столик и провожу рукой по лицу. – Я даже не знаю, кто такая эта Майерс. И наш с Брук разговор, который она описывает, случился в ту ночь, когда сбежала Элла. Дома никого не было. Понятия не имею, откуда ей все это известно.
– Значит, это было?
– Я никогда не говорил, что она станет членом нашей семьи через... – Я хватаю листок и читаю лживые слова: – «через его труп».
– Но тогда откуда ей все известно?
В горле пересохло.
– Понятия не имею. Наверное, она каким-то образом была знакома с Брук. Вы не можете отследить мобильники и узнать, контактировали ли они с Брук? – Я понимаю, что хватаюсь за соломинку, но просто уже чувствую, как стены вокруг меня начинают сжиматься.
– В свете последних событий... – Гриер толкает бумаги с показаниями в мою сторону до тех пор, пока они уже чуть не валятся со стола. – Соглашайся на сделку с обвинением, Рид. Ты выйдешь к своему двадцать третьему дню рождения. – Он пытается улыбаться. – Посмотри на это как на продолжение образования, только немного в других условиях. Ты сможешь получить диплом, даже степень. Мы сделаем все, чтобы твоя жизнь там протекала максимально комфортно.
– Вы даже не можете снять с меня обвинение в том, чего я не совершал, – огрызаюсь я. – Как вообще я могу вам доверять?
Он наклоняется и берет свой дипломат, на его лице читается разочарование.
– Я предлагаю тебе самое лучшее решение, какое только может быть. Менее щепетильный адвокат довел бы дело до суда и вытащил бы из твоего отца чертову уйму денег. Я советую тебе пойти на сделку с обвинением и признать себя виновным, потому что аргументов в твою защиту нет.
– Я говорю вам правду. Я никогда не лгал вам. – Меня охватывает злоба.
Гриер скорбно глядит на меня поверх своих идиотских очков.
– Иногда невиновные тоже садятся на долгий срок. Я верю тебе и считаю, что команда прокурора – тоже, поэтому я и смог добиться для тебя этой сделки. За непредумышленное убийство обычно дают двадцать лет лишения свободы. Десять лет – очень щедрое предложение. И лучше этой сделки у нас ничего нет.
– Мой отец знает об этом? – Я киваю на копию свидетельских показаний Руби Майерс.
Гриер перекладывает дипломат из одной руки в другую.
– Да. Я дал их ему почитать до твоего приезда.
– Мне нужно подумать, – подавленно говорю я.
– Предложение Делакорта больше не в силе. Слишком много улик, – добавляет Гриер, как будто я когда-то собирался рассматривать вариант с Делакортом. Ему прекрасно известно, что я не позволю Дэниелу вернуться и портить жизнь Элле.
Я чувствую, как земля ускользает из-под ног. Мне восемнадцать, а мой мир, который недавно казался безграничным, сузился до выбора: провести в тюрьме пять лет или рискнуть испытать судьбу и состариться в крошечной цементной камере.
– Если я... – Мне больно говорить, и я со стыдом понимаю, что глаза жжет от навернувшихся слез. Я заставляю себя договорить. – Если я пойду на сделку, то когда начну отбывать свой приговор?
Плечи Гриера с облегчением опускаются.
– Я порекомендовал, и сторона обвинения во главе с окружным прокурором, кажется, не против, чтобы ты начал отбывать приговор сразу после первого января. Ты сможешь доучиться до конца семестра и провести праздники со своей семьей. – Адвокат шагает вперед, в его голосе даже появляется некое воодушевление. – Думаю, что смогу определить тебя в тюрьму с общим режимом. Там содержатся в основном лица, обвиненные в распространении наркотиков и совершившие должностные преступления, и совсем мало тех, кто совершил преступление сексуального характера. Довольно безобидные товарищи.
Он улыбается так, будто я должен вознаградить его за столь щедрый подарок.
– Жду не дождусь, – бормочу я себе под нос.
Потом протягиваю руку, вспомнив о хороших манерах, которые привила нам мама.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Мы пожимаем друг другу руки, и Гриер поворачивается, чтобы уйти, но останавливается в дверях.
– Я понимаю, что твой первый порыв – вступить в схватку. И это замечательно. Но в этот единственный раз тебе нужно уступить.
* * *
Спустя десять минут в гостиную входит отец, а я стою в той же позе, словно вросший в пол. До меня доходит весь чудовищный беспредел происходящего.
– Рид, – тихо окликает меня папа.
Я поднимаю на него свой недоуменный взгляд. Мы с папой примерно одного роста и телосложения. Я немного тяжелее, потому что качаюсь. Но я помню, что когда был маленьким, то катался на его плечах и думал, что он убережет меня от всего.
– Как думаешь, что мне делать?
– Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрьму, но это и не поездка в Вегас, где мы можем поставить на кон пусть даже несколько миллионов. Выбрав слушание в суде, мы поставим на кон твою жизнь. – Он выглядит таким же постаревшим, усталым и побежденным, каким себя чувствую и я.
– Я этого не делал. – И впервые за все время мне кажется очень важным сказать ему это, чтобы он поверил.
– Я знаю. Я знаю, что ты никогда бы не причинил ей вреда. – Уголок его рта чуть приподнимается. – И неважно, насколько сильно она того заслуживала.
– Да. – Я засовываю руки в карманы. – Я хочу поговорить с Эллой. Как считаешь, Стив будет очень недоволен?
Если у меня осталось так мало времени, я хочу провести его с теми, кто мне дорог больше всех.
– Я все устрою. – Он запускает руку во внутренний карман пиджака и достает свой телефон. – Хочешь поговорить со своими братьями? Тебе необязательно. По крайней мере, до тех пор, пока не примешь окончательное решение.
– Они заслуживают быть в курсе всего. Но я хотел бы пройти через это только раз и поэтому подожду, когда приедет Элла.
Мы выходим в холл. Я ставлю ногу на первую ступеньку, когда вдруг кое-что приходит на ум.
– Ты расскажешь об этом Стиву? – Я показываю рукой в сторону гостиной, где Гриер только что обрушил на меня последние шокирующие новости.
Папа качает головой.
– Это касается только Ройалов. – Он снова криво улыбается. – Поэтому Элла должна приехать.
– Ты прав.
Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и, оказавшись на втором этаже, сразу же отправляю сообщение Элле.
«Папа договорится, чтобы ты смогла к нам приехать».
«Правда?:) У меня такое ощущение, как будто я под домашним арестом. Я не жалуюсь, но, когда Стив сказал, что этот номер очень маленький, я подумала, что он спятил. Спустя три недели мне самой уже кажется, что я живу в коробке из-под крекеров».
Интересно, а насколько большие камеры в тюрьмах?
Пишу в ответ:
«Понимаю тебя».
Я задумываюсь о сделке с обвинением, лихорадочно перебирая свои возможности. Если я соглашусь на нее, то меня засунут в цементную комнатушку и продержат там пять лет. Это где-то две тысячи дней. Могу ли я пойти на это? Переживу ли я это?
Сердце вдруг начинает биться так сильно, что я боюсь, как бы меня не хватил сердечный приступ.
Я снова набираю сообщение.
«Когда вам можно будет вернуться в пентхаус?»
«Надеюсь, что скоро. Г. хочет, чтобы я поискала его фотки. Думаешь, мне стоит?»
«Конечно, это же очевидно».
Проклятье, как же мне хочется избавиться от этой власти, которой обладают над нашей семьей Дина и Брук! Снять с себя обвинение в убийстве будет первым шагом в эту сторону. Я мог бы бороться, но какой смысл? Гриер говорит, мое дело безнадежно.
Я не хочу, чтобы во время судебного слушания мою семью смешали с дерьмом. Я не хочу, чтобы свидетели один за другим говорили о проблемах Истона с азартными играми, алкоголем и наркотиками, о личной жизни близнецов, смаковали подробности историй Гидеона и Дины, меня, Брук и папы. И, потом, у Эллы тоже есть прошлое. Она не заслуживает, чтобы ее снова втаптывали в грязь.
Наша семья уже и так прошла через многое. Если дело дойдет до суда, сторона обвинения начнет копаться в деталях маминой смерти. И все, что нам с таким трудом удавалось сдерживать за закрытыми дверями, выльется наружу.
У меня есть возможность сделать так, чтобы ничего этого не было. Цена за все эти секреты – кусочек моей свободы. Подумаешь, каких-то пять лет. Пять лет, если повезет. Я смогу это пережить. Маленькая частичка целой жизни. Но что она по сравнению с тем ущербом, который нанесет нашей семье суд?
Ничто.
Да, я сделал свой выбор. Это будет верное решение. Я уверен.
Теперь мне лишь остается убедить в этом Эллу и моих братьев.
* * *
Элла приезжает час спустя. Как только она влетает в дом, мне сразу же становится легче дышать. Я едва успеваю взять себя в руки, как она уже кидается мне на шею. После протяженного и очень возбуждающего поцелуя в губы Элла освобождается из моих объятий.
– Боже, ты как ледяная глыба. – Она щиплет меня за голую руку. – Оденься, а.
– А по-моему, тебе нравилось, когда на мне нет одежды, – парирую я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно. – Помнится, ты даже как-то сказала, что я совершаю преступление, когда надеваю рубашку.
Она морщит нос, но ничего не отрицает.
– Как думаешь, что Каллум сказал Стиву? Стив разрешил мне приехать к вам и даже не стал закатывать скандал. Может, он тоже приедет?
Элла так широко улыбается – наверное, думает, что у меня для нее хорошие новости. Я не хочу ее разочаровывать, но у меня нет другого выхода. Это и ее будущее тоже.
– Пойдем. – Я беру ее за руку и тяну вверх по лестнице. – Предлагаю в твою комнату.
Я прохожу мимо комнат братьев и, постучав в каждую, ору:
– Элла приехала!
Братья тут же выскакивают из своих спален.
– Сестренка!
Я наблюдаю, как Истон притягивает Эллу в свои медвежьи объятия, а потом передает ее Сойеру и Себу, и у меня прямо скулы сводит от ревности. Но это даже хорошо, что они так сблизились, особенно для Истона.
Повернувшись к ним спиной, я вхожу в комнату Эллы и заставляю себя отбросить все плохие мысли. Они будут нужны друг другу, когда я сяду. Я не могу на них злиться из-за этого.
Я единственный, кто виноват во всей этой ситуации. Меня никто не заставлял спать с Брук. А потом последовали глупости, одна за другой. Игра в «что если», наверное, сведет меня с ума, пока я буду в тюрьме. Что если бы я полетел на ужин в Вашингтон вместе со своей семьей? Что если бы я не ответил на звонок Брук? Что если я не поехал бы к Брук, решив, что смогу договориться с ней?
А все моя проклятая гордость!
Я жду, когда все войдут.
– Я хотел рассказать вам последние новости по делу.
Братья сразу оживляются. Им не терпится узнать все подробности. Но Элла исподлобья глядит на меня.
– Это касается... – Она не заканчивает вопрос, посмотрев на моих братьев, потом опять на меня, видимо, сомневаясь, что я уже рассказал им о сделке со следствием.
Я киваю.
– Да. И появилось еще одно новое обстоятельство.
Я начинаю пересказывать им показания свидетелей, которые перечитывал так много раз, что уже выучил наизусть, но только основные моменты, умалчивая о всякой фигне про Истона и отношения близнецов и Лорен. Затем перечисляю улики, которые собрала против меня полиция, и заканчиваю показаниями Руби Майерс.
С каждой минутой Элла становится все бледнее и бледнее.
– Просто невероятная чушь! – объявляет Истон, когда я умолкаю.
– Если бы Брук была сейчас жива, я бы сама ее убила, – мрачно произносит Элла.
– Не говорит так, – обрываю ее я.
– Мы тоже должны дать показания, – предлагает она.
– Точно! – Истон кивает. – Потому что того, о чем рассказывает официантка, никогда не было.
Себ и Сойер соглашаются с ними и клянутся, что тоже готовы дать показания. Я понимаю, что пора их остановить, пока эти доморощенные юристы что-нибудь не придумали.
– Я собираюсь согласиться на сделку с обвинением и признать свою вину, – объявляю я.
У Истона отвисает челюсть.
– Какого хрена?!
Он и близнецы таращатся на меня так, будто я сошел с ума, а сам я не могу оторвать глаз от Эллы, на лице которой отражается страх.
– Ты не можешь, – говорит она. – А что насчет сделки с Делакортом?
Истон тут же поднимает голову.
– А это еще что?
Я не успеваю закрыть эту тему, как Элла принимается рассказывать им, что к чему.
– Судья Делакорт предложил потерять улики, если Дэниела вернут домой из этой военной колонии и если я соглашусь признаться, что солгала про наркотики. – Она скрещивает руки на груди. – Я голосую за этот вариант.
– Согласны, – поддерживает ее Себ, и Сойер яростно кивает.
– Этого не будет. Ни за что. – Я гневно смотрю на своих братьев, пока они не опускают свои загоревшиеся надеждой взгляды в пол.
Элла поднимает руки, изображая весы правосудия.
– Ты сядешь в тюрьму на двадцать лет или в моей жизни снова появится Дэниел. – Ее левая рука опускается, а глаза метают в меня молнии. – Согласись на сделку с Делакортом.
– Если я даже хотя бы на секунду задумаюсь о том, чего никогда не будет, у следствия слишком много улик. Больше нет никакой сделки с Делакортом, – отвечаю я сквозь зубы. – Им больше не на кого повесить это дело. Гриер говорит, что у них против меня есть все: средства, мотив и возможность, а чтобы осудить меня, большего и не надо.
– Ты не станешь признавать себя виновным, Рид! – В голосе Эллы звучат стальные нотки.
Проглотив ком в горле, я смотрю ей прямо в глаза и говорю:
– Нет, стану.