Лепесток Лезвия

Часть 5. Ханаби

Для удобства прилагается список всех героев, участвующих в главе и значения возможно незнакомых слов.

Кунай - разновидность клинка

Сюрикэн - японское метательное оружие, по форме напоминающее звезду.

***

Ханаби изо всех сил избегала общества всех новоприбывших детей. И пока остальные знакомились и заводили новых друзей, она слонялась в окрестностях деревни или проводила все время напролёт на тренировках. Ее чрезмерное усердие даже беспокоило некоторых мастеров, которые не привыкли видеть подобного рвения у детей. А Ханаби только так могла заглушить свои сомнения и страхи, которые съедали ее каждую ночь. Казалось, что с приездом новеньких вся ее привычная жизнь рухнула! Ранее она была неоспоримым лидером среди детей Алых, но теперь все только и говорили про мастерство и упорство сына главы Теней! Все внутри кипело и сворачивалось от негодования, и самолюбие заставляло ее каждый день чуть свет идти упражняться во владении оружием и в мастерстве ниндзюцу. Она видеть не хотела этого заносчивого придурка Хаябусу и его безвольного подпевалу.

«Это единственная причина всех моих несчастий! Убрались бы они обратно поскорее...» -- ворчала Ханаби. Да, она убеждала себя, что лишь ненависть к Хаябусе отравляла ее жизнь, хотя на самом деле, несомненно, причины лежали куда глубже, просто Ханаби не хотела признавать их. Сомнение - вот что разъедало ее душу. Она больше не могла смотреть на Ханзо с немым обожанием, как делала раньше. Становясь все взрослее, она видела все больше недостатков и странностей в поведении дяди, но отталкивала их от себя, не желая отпускать последнюю надежду наладить с ним отношения. Воспоминания о долгих вечерах, проведенных с дядей Ханзо в детстве, окутывали Ханаби волнующим приступом ностальгии и веры в лучшее. Она все еще обожала его, но не могла не признать, что в какой-то момент тот стал словно тенью самого себя. Его душу словно сковали дьявольские цепи, а добрый взгляд канул во тьме, поселившейся в его разуме. Ханаби не понимала, в какой момент ее дядя перестал быть собой, а другие, кажется, и не заметили перемену. Она не могла перестать думать о нем, и иногда подозрения вкрадчивыми змеями заползали в ее сердце (впрочем, им было суждено тут же сгореть в огне горячей преданности своему вождю).

Даже Хиганбана стала раздражать Ханаби. Она не хотела засыпать, чтобы раз за разом видеть ненавистный цветок и сгорать от любопытства. Уже несколько лет она видела один и тот же, совершенно одинаковый сон, от которого ее уже тошнило. Ее избранность стала для нее проклятием, а обещание хранить это в секрете еще больше стягивало ее шею петлей. Жизнь превратилась в ад.