Записки Арсения

новый учебный год

Холодная, хлюпающая под ногами осень давала о себе знать, когда вода из грязных луж медленно, но уверенно затекала в летние кроссовки Арсения, который по подростковой дурости решил, что если на календаре сменился сезон года, то это не повод менять обувь на более теплую и подходящую. В этом году первое сентября, по иронии, было второго, но лишний выходной день пролетел также быстро, как и все летние, от чего Арсений по пути в школу шёл с еще более недовольным лицом. Неприятное ощущение внутри, когда отвык просыпаться утром в 7 часов, наскоро завтракать и идти по холодной, засыпанной красными листьями, улице.
В марте этого года ему исполнилось 15, и с недавнего времени он стал гордо называть себя ‘подросток’. В свои 15 лет Арсений уже достаточно хорошо понимал, что быть тем, кем он хочет - не получится из-за собственного отца, который давно восседал на бедном сыне, вдалбливая Арсению в голову мысль о том, что он пойдёт по стопам отца в профессии. Арсений не хотел быть физиком, но и не мог прямо сказать отцу, что идея быть, как он - просто не его. Всю свою жизнь сыну приходилось заслуживать упорным трудом любовь или хотя бы долю внимания своего родителя, но с каждым годом это становилось сложнее и сложнее, а Арсений всё сильнее и сильнее пытался добиться любви, получая высшие отметки в школе, пойдя на работу в своем юном возрасте и многое другое. В ответ Попов изредка получал самую высшую степень похвалы от отца - многозначительный кивок головы и фраза “старайся лучше”
Из головы никогда не выходила фраза отца. “старайся лучше”. Она была наглухо прибита где-то внутри Арсения, заставляя ставить себе огромные цели, а когда не мог достигнуть, то падал на самое дно своего внутреннего мира, пропитанного мыслью о том, что он был недостаточно хорош. Для себя он так старался или для капли внимания отца, Арсений не смог бы ответить, но всё равно продолжал бы свои старания, часто превознемогая физическую или моральную боль и свою собственную усталость. Он уставал от стараний, но от моральных терзаний, когда не достигал своей цели, уставал ещё больше, поэтому всегда молча и в полном одиночестве терпел, а потом в изнеможении нёс плоды своих трудов отцу, не получая реакцию, о которой всегда мечтал
В школе он постоянно был один, хотя и всегда находился вместе с классом. Одиночество окутывало его со всех сторон, как одеяло, которое больше его душило, чем грело. Свой класс он не то, чтобы любил, скорее думал наперед и был со всеми в приятельских отношениях. Сам себе он говорил “на всякий случай”, когда в очередной раз отмалчивался и смеялся вместе со всеми, если одноклассники называли его ‘Сеня’ или просто делали то, что Попову было не по душе.
В новом учебном году он пошёл в 9 класс и он не собирался менять что-то в своих отношениях с одноклассниками, да и в своей жизни в целом. Арсений любил постоянство, даже если это постоянство заключалось в том, чтобы одиноко страдать и не получать от жизни ничего взамен на свои страдания. На носу сдача ОГЭ, принятие важных решений и всего остального, что навязывают девятиклашкам в их 15 лет, запугивая взрослой жизнью. Но Арсения никогда не пугал факт приближающейся взрослой жизни, ведь он уже давно и почти полноценно ей живёт. Единственное, чего боялся Арсений, так это главного экзамена в этом в году. Жизнь с человеком, который не хвалит за достижения, привела его к страху о несдаче ОГЭ, что вследствие означало разочарование Арсением отца, который и без того навряд ли имел о сыне высокое мнение. Для Попова это было бы великой трагедией, именно поэтому он всё лето провёл за репетиторами, большую часть из которых оплачивал своим карманом, и подготовкой к экзамену. О том, чтобы выдохнуть и дать себе отдохнуть когда-то кроме сна, у Арсения не было даже мысли. Таков был он.
Школьная линейка тянулась будто бесконечно, танцы от семиклассниц и торжественные речи директора заставляли всех школьников, одетых в парадное, трястись от холодного ветра, который обдавал каждого стоящего на улице ученика. Арсений не был заинтересован как в выступлении, так и в том, чем занимались остальные его одноклассники, стоящие рядом, хотя и изредка поглядывал на них. Спустя час скучной линейки, который Арсений провёл в своих размышлениях об очередном начале учебного года и ещё большей нагруженности вследствие предстоящих экзаменов, учащихся наконец-таки запустили в школу.
Школа не то, чтобы отличалась своей красотой или размерами, но была родной и привычной, хотя Арсений наверняка предпочёл бы перейти в другое место обучения, тайно надеясь, что будет иметь что-то большее, чем просто приятельские отношения, в мыслях часто украдкой мечтая хотя бы об одном друге, но сразу же прогоняя эти мысли, сконцентрировавшись на учёбе и её важности
Более-менее тёплое помещение школы совсем капельку согрело Арсения и остальных. На улицах Омска пока что не настолько холодно, чтобы в школьных помещениях включали какое-никакое отопление, но уже достаточно, чтобы подмёрзнуть и покрыться неприятными мурашками, а вскоре слегка простыть.
Дойдя до знакомого класса и увидев его спустя три месяца лета, мысли о ностальгии сами лезли в голову многих учеников, включая Арсения, который незаметно для самого себя едва пожал плечами и приподнял брови на несколько секунд, думая о чём-то и удобнее устраиваясь на родной четвертой парте второго ряда. Холод деревянного стула проникал сквозь ткань одежды и заставлял всё тело Арсения содрогнуться от этого ощущения по меньшей мере два раза.
Классный час, который был поставлен первым и единственным уроком на сегодняшний день, прошёл практически незаметно для Арсения. Люди назвали бы его состояние “витает где-то в облаках”, но даже если он и витал где-то в небе, то точно не в облаках, а чём-то потяжелее. Тяжёлые гнетущие мысли держали его как-будто прижатым к земле без возможности двигаться, оставляя после себя ужасное ощущение полу-страха полу-тревожности, в которой Попов никогда не признался бы даже себе. Такие тяжёлые мысли про ОГЭ посещали его каждый день и висели у него в голове от пробуждения и до самого засыпания, но даже думая об этом, он не останавливался, продолжая работать и учится, попросту не оставляя себе времени, чтобы подумать ‘а сдам ли я вообще?’
В те редкие моменты за эти сорок пять минут классного часа, когда Арсения выводил из мыслей какой-то шум или более обычного громкий диалог одноклассников, он оглядывал класс коротким взглядом, мельком замечая, как остальные одноклассники, улыбаясь, шушукаются и уже в первый день пишут записки друг другу, кидая их через ряды. Всё это было лишь немного интересным для Арсения, но явно не увлекало смотреть за весельем других учащихся, когда сам ежедневно повторяешь рутину “дом - школа - репетиторы - дом”, где дом - это почти тоже самое, что и школа, ведь Арсений только и делал, что везде где мог писал пробники, только без учителей и шумящих под ухом одноклассников
Когда прозвенел мерзкий, но знакомый школьный звонок, Арсений дёрнулся от неожиданности и мгновенно вышел из своих мыслей, еще раз окидывая класс взглядом, в этот раз задерживая его на лицах одноклассников и пробегаясь им по рядам, то ли вспоминая каждого из знакомых по именам, чтобы не опростоволоситься в неожиданный момент, то ли просто от скуки. Классная руководительница встала со своего нового кресла, что не утаилось от зорких глаз Арсения, договорив свою речь и улыбнувшись, попрощалась с учениками, пока те уходили из класса, на выходе через плечо бодро говоря “до свидания, Жанна Викторовна”. Арсений не выделился и точно также, как и все, встал и медленно, почти вальяжно вышел из кабинета, на дверце которого висела надпись ‘24 кабинет химии’.
Арсений множество раз, пока шёл от школы до дома пожалел, что не накинул сверху хоть что-то теплее обычной парадной рубашки, которая была холодновата даже для лета. Шёл он один, что не отличалось от его любого обычного дня, слегка подёргиваясь от прохлады, которая сильно ощущалась после тёплой школы. Мысли заполнены всё тем-же, не позволяя думать об ином, так и дойдя в тишине и абсолютном одиночестве до дома.