лето в пионерском галстуке

1 часть

У неё в багажнике действительно лежала лопата. А почему бы и нет, ведь держать её там - абсолютно естественная для русского человека вещь. А если зима, сугробы? И пусть на дворе только сентябрь, мало ли в грязь заедет или провалится куда? Наличие резиновых сапог и омывайки их тоже удивит?
Глядя в заинтересованные глаза гаишников, Соня не могла понять, разыгрывают они её или нет. Мужики сами русские, неужели не понимают?
Выслушав её объяснения, гаишники - двое из ларца одинаковы с лица, - синхронно кивнули, но не отпустили. Поняли по водительским правам, что иностранка, и, видно, захотели получить сувенир - иностранные деньги. Мол, зачем Соня лишние неприятности, ведь нарушение правил налицо. Знак есть? Есть. Скорость превышена? Превышена. Следовательно, нарушение было? Было. Ещё бы не было! Крутая горка, а внизу знак, скрытый пушистой веткой тополя. Соня его просто не заметила!
Она ухмыльнулась:
- Лучше бы вместо того, чтобы стоять внизу с радаром, ветку отпилили. Раз ограничение стоит, значит не просто так, значит участок опасный!
На это гаишники, лица, как видно, не заинтересованные в безопасности дорожного движения, ответили не очень приветливо, мол, не в их компетенции ветки пилить, а не в её - указывать.
- Ладно, штраф так штраф, - повертев в руках водительские права, вздохнул тот братец из ларца, что повыше. - В принципе, этот вопрос можно решить и попроще... Зачем вам лишние неприятности?
Внутри Сони шла борьба европейской принципиальности - всё-таки полжизни в Германии прожила, - и здравого смысла. Добиваться справедливости, требуя, чтобы ветку спилили, а обвинения сняли, или дать взятку и сэкономить время? Бой был недолгим, здравый смысл победил. Неприятности Соне и впрямь были незачем.
- Сколько?
Мужики переглянулись, хитро сощурились:
- Пятьсот!
Соня полезла в бумажник, вскоре доблестные гайцы подобрели и заулыбались. По-дружески поинтересовавшись, куда она направляется, с готовностью предложили показать дорогу, чтобы «иностранка» ненароком не заплутала в такой глуши.
- В деревню Горетовка как проехать? На карте деревня есть, а дороги - нет. Но я помню, была такая.
- Горетовка? - переспросил высокий. - Это уже не деревня давно, там сейчас коттеджный посёлок.
- Ладно, пусть не деревня, но доехать-то туда можно?..
- Доехать-то можно, а вот заехать - это вряд ли. Там охраняемая территория, просто так не попасть. Соня задумалась. До разговора с гаишниками у неё был чёткий план: попасть в деревню и по бывшим колхозным полям спуститься к реке. Но оказалось, в деревню не пробраться... Может, всё-таки рискнуть? Договориться там с кем-нибудь из охраны? Соня покачала головой - нет, слишком много времени потеряет, если не удастся. Оставалось одно - через лагерь. И он снова спросил:
- Ладно. Тогда как доехать до «Ласточки»?
- Куда?
- В пионерский лагерь «Ласточка» имени Зины Портновой. При советской власти где-то недалеко был такой.
Брат из ларца, что пониже, просветлел:
- А-а-а, лагерь. Да, был...
Другой брат, что повыше, подозрительно покосился на Соню:
- А вам туда вообще-то зачем?
- Я же в СССР родился, ездил в тот лагерь, там детство моё прошло. Das Heimweh, Nostalgie... - Она исправилась: - Ностальгия!
- А, понимаем, понимаем. - Гаишники переглянулись. - Карта есть?
Соня передала им карту и внимательно проследил, куда указывал пальцем гаишник:
- Вам по Р-295 до указателя на село Речное, метров двадцать - и будет поворот направо, свернете и до конца дороги.
- Спасибо.
Получив карту обратно и обменяв сто гривен на «всего доброго», Соня отправилась в путь.
- Как знала, что хоть раз, да остановят! - она выругалась и нажала на газ.
Она совершенно не узнавал этих мест, ориентировался только по карте. Двадцать лет назад тут, вдоль дороги, густые тёмные подлески сменялись огромными пшеничными и подсолнечными полями, а сейчас сюда медленными, но широкими шагами добирался город. Леса вырубили, поля выровняли, несколько участков огородили заборами. За ними виднелись краны, тракторы, экскаваторы, шумела стройка. И горизонт, который Соня помнила чистым и безумно далёким, теперь казался серым, маленьким, а всё пространство до него, куда ни глянь, было утыкано дачными и коттеджными поселками.
Возле указателя на село Речное она свернула, как и посоветовали. Асфальтированная дорога закончилась резко, словно оборвалась, машину тряхнуло. Лопата в багажнике звякнула громко, напомнив о себе, будто живая.
Она совершенно не помнил, как проехать в лагерь. В последний раз Соня видела «Ласточку» двадцать лет назад, и то, никогда не ездила туда сама, её привозили. Как это было весело - катить в составе колонны одинаковых, белых в красную полоску, ЛИАЗов с табличками «Дети» и флажками. Особенно в авангарде, сразу за машиной ГАИ, чтобы всё - и дорога, и небо - было как на ладони. Слушать вой сирены, распевать детские песни хором или скучать, глядя в окно, потому что уже вырос из глупых куплетов. Соня помнила, как в свою последнюю смену не пела, но слушала: «У машин глаза горят, на кабинах флаги, это едет наш отряд в пионерский лагерь...», а двадцать лет спустя слышал лишь звон прыгающей в багажнике лопаты. Ругалась сквозь зубы на колеи и ямы, молился, чтобы где-нибудь не завязнуть, и смотрела не на голубое небо, а на серые тучи.
- Только бы не полило!
План действий был додуман и утверждён. Рассчитывая попасть в деревню, он выехал днём, но, чтобы пробраться внутрь лагеря, следовало дождаться ночи. Дальше всё решено: сентябрь, последняя смена кончилась, значит, детей уже нет, лагерь - не военный объект, там должен остаться только сторож, а мимо него Соня запросто прошмыгнёт - ночью в лесу темнота, хоть глаз выколи. А если всё-таки заметит, на это тоже найдется решение. Конечно, дед-сторож поначалу испугается пишущую по кустам женщину, но придёт же в себя, разглядит же, что женщина хоть и с лопатой наперевес, но адекватная, не алкоголик и не бомж, а дальше они договорятся.
Пионеры... красные галстуки, зарядки, линейки, купания и костры - как это было давно. Должно быть, сейчас всё совсем по-другому: другая страна, другие гимны, лозунги и песни, дети теперь без галстуков и значков, но дети-то те же, и лагерь тот же. И скоро, совсем скоро Соня вернётся туда, вспомнит самое главное в её жизни время, вспомнит самого главного человека. Быть может, даже узнает, что с ним произошло. А это значит, что, возможно, когда-нибудь она снова встретится с ним, со своим настоящим и единственным другом.
Но, затормозив у знакомой вывески - затёртой, покосившейся, на которой с трудом можно было различить буквы, - Соня увидела то, чего больше всего опасалась. От железной ограды, которая раньше тянулась по всему периметру, остались лишь металлические столбы - не сохранилось ни прутьев, ни сеток. Красивые, почти что величественные красно-жёлтые ворота оказались сломаны: одна створка кое-как держалась на ржавых полувыбитых петлях, а вторая лежала рядом, явно не первый год зарастая травой. Сторожевая будка, когда-то разрисованная сине-зелёными ромбами, теперь почернела - краска давно облупилась, деревянные стены домика сгнили под дождями, крыша обвалилась.
Соня тяжело вздохнула - значит, и сюда добралась разруха. Где-то в подсознании таилось подозрение, она ведь в Германии не в железной коробке жила и знала, что творилось в Украине после развала СССР, знала, как закрывались заводы. А этот лагерь был прикреплён именно к одному из них. Но Соне совсем не хотелось думать, что та же судьба постигнет «Ласточку». Ведь это было самое яркое место её детства, солнечное пятно в памяти. Ведь именно здесь двадцать лет назад она оставила больше половины себя... И сейчас Соня чувствовала, как выцветает эта память, будто та краска на сторожевой будке, опадая сырыми хлопьями в высокую траву.
Воодушевление, с которым она ехала, сошло на нет. Стало тоскливо и грустно - настроение соответствовало пасмурной погоде, мелкой мороси, накрапывающей с неба.
Вернувшись к машине, Соня переобулась в сапоги, достала из багажника лопату и закинула её на плечо. Переступив через ржавые листы того, что когда-то было створкой ворот, пошёл вглубь пионерского лагеря «Ласточка» имени пионера-героя Зины Портновой.
* * *
Шаг вперёд становился шагом назад - обратно по временной шкале, в полузабытое прошлое, в счастливое время, когда он был влюблен. Под ногами темнели покрытые трещинами плиты, вокруг шумел встревоженный дождём лес, а в памяти вспыхивали солнечные зайчики и бежали по старой лагерной аллее всё быстрее и быстрее, в последнее лето детства.
Она остановилась неподалёку от перекрёстка. Налево уходила дорожка в столовую, направо - тропинка в недостроенный корпус, а прямо в центр лагеря вела некогда широкая аллея пионеров-героев. Вокруг грудились сломанные плиты, но возле клумбы, в самом центре перекрестка, уцелел крохотный пятачок.
«Ведь это же было здесь! Да, точно, на этом самом месте!» - улыбнулась Соня, вспомнив, как поздней ночью, пока весь лагерь спал, чертила белым мелом самую красивую на свете букву - «С».
Тогда, следующим утром, идущие на завтрак ребята гадали, что это за контур вокруг буквы? Рылькин из второго отряда смекнул:
- Это ж яблоко, ребят!
- Что за сорт яблок такой на «С»? Сарепка, может? - предположил Вася Петлицын.
- Сам ты Сарепка! Саянское это! - оспорил Рылькин и, глядя на Петлицына, захохотал: - Саянское! - А Васька вдруг раскраснелся.
Никому и в голову не пришло, что вместо контура яблока здесь должно было быть сердце. Это Соня, узнав среди ночных шорохов звук любимых шагов, так застеснялась, что рука её дрогнула, и получилось то, что получилось: яблоко.
Поддев носком сапога обломок плитки, Соня огляделась вокруг. Время не пощадило ни аллею, ни клумбу. Везде валялись ржавые перекрученные балки - остатки каркаса ворот, гнилые доски и щепки, куски кирпича... Куски кирпича! Она схватила тот, что поострее, и присела на корточки. Уверенным движением начертила огромную, красивую, с завитушками «С» и заключил её в сердце. Снова в кривое и кособокое, но его, Сонькино, сердце. Циничная взрослая Соня уняла скепсис и мысленно кивнула себе юной - пусть то, что должно здесь остаться, останется.
Воспоминания влекли её дальше по аллее пионеров-героев. Вдалеке виднелась широкая лестница в три ступеньки, ведущая к главной площади лагеря. Запустение, царившее на аллее, напомнило Соне кладбище. Она будто бродила по нему, старому и заброшенному - то тут, то там, точно надгробия, торчали из зарослей замшелые памятники и постаменты. Когда-то грозно смотрящих на запад статуй было семь, когда-то Соня, как тысячи других пионеров, не только знала имена и подвиги этих детей, но и всеми силами стремилась быть похожей на них и брала пример. Но спустя два с лишним десятка лет забыла даже лица, с трудом узнав одного только Лёню Голикова.
Соня шла дальше по разрушенной аллее. Определить, что когда-то здесь стелился ровный светло-серый асфальт, можно было только по его крошеву, валяющемуся в густой траве и жухлой листве. Соня всё брела и брела мимо разрушенных постаментов и с жалостью смотрела на гипсовые руки, ноги и головы, торчащие из зарослей. Её встречали безжизненные потемневшие туловища с вывернутыми наружу арматуринами и потёртые таблички с именами. Табличек сохранилось всего три: Марат Казей, Валя Котик, Толя Шумов.
А вот в конце аллеи, рядом с лестницей, уцелела доска почёта. Когда-то она была застеклена, сейчас разбитое стекло торчало острыми осколками по углам. Зато благодаря небольшому козырьку над доской некоторые надписи оставались видны относительно хорошо и даже сохранились три чёрно-белые фотографии.
«Смена № 3, август 1992 года. Заслуги и достижения», - прочитала Соня в самом верху доски. Значит, вот когда была последняя смена. Неужели лагерь проработал всего шесть лет с тех пор, как она приезжала сюда в последний раз?
Поднимаясь по лестнице, ведущей к площади, Соня чувствовала, как её сердце замирает от нахлынувшей тоски. Не страшно, когда старое заменено новым, страшно, когда старое просто забыто и брошено. Но ещё хуже от того, что она сама всё забыла и бросила, а ведь когда-то искренне клялась помнить и детей-героев, и пионерию, и особенно «С». Ну почему же она нашла эту проклятую Горетовку только сейчас? Почему только сейчас вернулась? Чёрт с ними, с заветами Ленина, красными знамёнами, клятвами, которые её заставляли давать! Как же она допустила, что не сдержала слова, данного единственному другу?
Соня споткнулась об обрывок выцветшего щита с надписью «Наше будущее светло и прекра...».
- Да не очень-то оно светло и совсем не прекрасно, - буркнула, переступая последнюю ступеньку.
Самое главное место лагеря, как и всё остальное, выглядело плачевно. Площадь была завалена мусором и опавшими листьями, сквозь дыры в асфальте к бледному солнцу пробивались пучки бурьяна. В самом центре, среди каменного крошева, валялся обезглавленный памятник Зине Портновой, пионера-героя, чьим именем назывался лагерь. Соня узнала её и выругалась сквозь зубы - девочку, пусть и гипсовую, было очень жаль. Она ведь совершила настоящий подвиг, за что с ней так обошлись? Она хотела бы поставить её на ноги, но сделать этого не могла - из отбитых голеней торчали ржавые железные крепежи.
Соня прислонила торс к постаменту, пестрящему граффити, поставила рядом голову и обернулась посмотреть на единственное, что уцелело на площади - голый флагшток, который так же, как двадцать лет назад, гордо устремлялся в небо.
Впервые Соря приехала в «Ласточку» в одиннадцать, и этот лагерь привёл её в такой восторг, что родители стали брать путевки ежегодно. Сонька обожала это место в детстве, но с каждой сменой возвращение приносило меньше и меньше радости. Здесь ничего не менялось: год от года те же пройдённые вдоль и поперёк места, те же вожатые с теми же поручениями, те же пионеры, живущие по всё тому же распорядку. Всё как обычно. Кружки: авиамодельный, кройки и шитья, художественный, физкультурный и кибернетический. Речка - температура воды не нижедвадцати двух градусов. Гречневый суп - на пятничный обед от поварихи Светланы Викторовны. Даже шлягеры на дискотеке из года в год повторялись. Вот и последняя смена началась как обычно - с линейки.
* * *
Отряды подтягивались на площадь и занимали свои места. В солнечных лучах кружили пылинки, в воздухе ощущалось одухотворение. Пионеры стояли счастливые от новых встреч со старыми друзьями. Вожатые командовали подопечными, окидывали площадку строгими взглядами, в которых нет-нет, да и проблёскивала радость. Директор хорохорился - за весну удалось отремонтировать аж четыре корпуса и даже почти закончить строительство нового. И только Сонька была снова не такой, как все, одной ей за пять лет осточертел этот лагерь, одной ей веселиться не хотелось. Даже как-то обидно стало, и отвлечься не на что.
А нет, кажется, нашлось на что. Справа от флагштока в окружении пятого отряда стояла новая вожатая. В синих шортах, белой рубашке, красном галстуке и очках. Студентка, может быть, даже первокурсница, самая молодая из вожатых и самая напряжённая. Душистый ветер приглаживал выбившиеся из-под алой пилотки волосы, на бледных ногах краснели свежерасчесанные комариные укусы, сосредоточенный взгляд гулял по детским макушкам, губы непроизвольно шептали: «Одиннадцать, двенадцать, три... тринадцать». Кажется, её звали Саша - Соня слышала что-то такое возле автобуса.
Протрубил горн, взлетели руки в пионерском салюте, на сцену поднялось руководство лагеря. Воздух сотрясли слова приветствия, загремели пафосные речи про пионерию, патриотизм и коммунистические идеалы, тысячу раз повторённые, заученные Сонькой слово в слово, хоть пересказывай. Она старалась не хмуриться, но ничего не получалось. Она не верила ни улыбке старшей воспитательницы, ни её горящим глазам, ни пламенным речам. Ей казалось, что ничего настоящего ни в них, ни даже в самой Ольге Леонидовне не было, иначе зачем повторять одно и то же? У искренности всегда найдутся новые слова. Соньке вообще казалось, что все в её стране живут по инерции, по старой привычке произносят лозунги, дают клятвы, но в глубине души ничего не чувствуют. Что всё это - напускной пафос. Что одна она, Сонька, настоящая, а другие - особенно эта Саша - роботы.
Нет, ну разве такой кадр, как она, мог быть живым человеком? Вся из себя идеальная, умница-комсомолка, её будто в оранжерее вырастили под колпаком! Ну правда ведь, как с плаката - высокая, опрятная, собранная, ямочки на щеках, кожа сияет на солнце. «Вот только с шевелюрой неувязочка вышла, - злорадно хмыкнула Сонька, - не блондинка». Ну и пусть не блондинка, зато причесалась - волосок к волоску, не чета всклокоченной Соньке. «Робот и есть робот, - оправдывалась она, стыдливо приглаживая вихры, - у нормальных людей волосы на ветру колом стоят, а у этой, ишь ты, только приглаживаются. Пойти, что ли, в кибернетический записаться?»
Сонька так крепко задумалась и так засмотрелась на Сашу, что едва не пропустила самое главное - подъём флага. Благо соседка стояла рядом, одёрнула. Она и на флаг посмотрела, и «взвейтесь кострами синие ночи, мы - пионеры, дети рабочих» пропела как положено. Только после «всегда будь готов» снова уставилась на Сашу и стояла как болван до тех пор, пока пятый отряд не начал расходиться. Вожатая, поправляя очки, ткнула себя в переносицу и зашептала: «Двенадцать... Ой! Тринадцать... Трина...» - и ушла вслед за детворой.
* * *
Соня угрюмо покачала головой, ещё раз обводя взглядом площадь. Время не щадит ничего и никого - вот и место, такое родное, потому что именно здесь Соня впервые увидела свою «С», зарастало лесом. Пройдёт лет десять, и тут будет совсем уже не пройти сквозь ветви густого ясенелистого клёна, а случайного путника не на шутку испугают выглядывающие из по́росли части гипсовых тел пионеров. Или будет ещё хуже - стройка доберётся досюда, лагерь снесут, а на столь дорогих Сонькиному сердцу местах вырастут коттеджи.
Соня побрёла в западный угол площади к дорожке, по которой вожатые уводили младших пионеров после линейки. Дорога вела её дальше, к реке, но она стояла на месте и выискивала теряющуюся в траве тропинку. Ориентируясь больше на память, чем на то, что видели глаза, узнала развилку: слева виднелись очертания спортплощадки и корта, а справа, чуть подальше, можно было рассмотреть остатки корпусов малышни. Но Соня повернула обратно, на площадь, и направилась в другую сторону, к эстраде и кинозалу. Она брела, озираясь на высокие деревья, и ей казалось, что всё вокруг - какой-то странный сон. Она вроде узнавала эти места: вон там, на возвышении, виднелись щитовые, а если пройти дальше, можно оказаться у кладовых. И, воскрешая в памяти картинки, переживал щемящее чувство - тёплое и родное. Но в то же время к нему примешивалась горечь: всё здесь было чужим и незнакомым.
Вскоре она оказалась на эстраде - месте, где началась её история, их история. Недолгая, но такая яркая, что согревала своим светом огромную часть его жизни.
Огороженная низеньким повалившимся забором танцплощадка с ракушкой-сценой когда-то была украшена красными флагами и расписными плакатами «Слава КПСС» и «Мы - юные ленинцы», старыми даже для Сонькиного времени. Под ногами валялся рваный, выцветший, грязно-оранжевый плакат-растяжка со стихами. Стоя на рваной тряпке, Соня посмотрела вниз. Прочла, что смогла разглядеть: «Как повяжешь галстук, береги...» - и отвернулась. Справа от сцены традиционно висела одна из копий распорядка дня. Теперь единственная сохранившаяся строчка сообщала, что четыре тридцать - это время для общественно полезных работ. Слева, на самом краю танцплощадки, всё ещё высился Сонькин наблюдательный пункт - величественная трехствольная яблоня. Когда-то увешанная тяжёлыми плодами и гирляндами, а теперь высохшая, искорёженная и поломанная. На неё уже не удалось бы взобраться - рухнет. Впрочем, Сонька и раньше падала с неё - двадцать лет назад, когда по поручению вожатой вешала на дерево пёстрые электрические гирлянды.
Это-то и было её первым заданием, которое настигло в самом начале смены. Сонька и опомниться не успела.
* * *
После торжественной линейки она заселилась в корпус, затем телом, но не головой поприсутствовала на собрании отрядной дружины, а после обеда сразу пошла на спортплощадку знакомиться с новыми ребятами и искать товарищей с прошлых смен. По радио приветствовали всех новоприбывших. Передали, что метеорологи сильных осадков в ближайшую неделю не обещают, пожелали активно и полезно отдыхать и наслаждаться солнцем. Сонька моментально узнала зычный низкий голос Митьки - он играл на гитаре, хорошо пел и в прошлом году так же вещал из радиорубки.
Среди новых лиц мелькнуло несколько знакомых. Возле теннисного корта щебетали Полина, Ульяна и Ксюша. Сонька заметила их ещё на линейке - снова они в одном отряде, пятый год подряд. Она помнила их сопливыми десятилетками - между Сонькой и девочками сразу почему-то не заладились отношения. Теперь они выросли, расцвели, стали настоящими девушками... Но даже несмотря на это, Сонька не прониклась к ним симпатией, упрямо продолжая недолюбливать этих троих говорливых подружек-сплетниц.
Ванька и Миха - соотрядники, закадычные Сонькины товарищи, синхронно помахали ей. Она кивнула в ответ, но подходить не стала - сейчас засыплют вопросами о том, как у неё год прошёл, а Соньке совсем не хотелось отвечать, что «как всегда не очень», а потом ещё объяснять почему. Этих ребят она тоже знала с детства. Единственные, с кем она более или менее общалась. Ванька и Миха были скромными парнями-ботаниками, прыщавыми и смешными. С девочками не особенно дружили - не складывалось, зато Соньку уважали. Она подкупала это их уважение сигаретами, которые они иногда вместе раскуривали, сбегая с тихого часа и прячась за оградой лагеря.
Маша Сидорова тоже стояла неподалёку, растерянно оглядывалась по сторонам. Сонька была с ней знакома уже четыре года. Она точила зуб на Полину, Ульяну и Ксюшу, была надменной и на Соньку всегда смотрела свысока. Зато прошлым летом хорошо общалась с Анютой.
Вот Анюта была замечательной, она очень нравилась Соньке. Она дружила с ней и даже дважды приглашала танцевать на дискотеке. И она - что главное - ни разу ей не отказала! Соньке нравился её звонкий заливистый смех. А ещё Анюта была одной из немногих в прошлом году, кто не отвернулся от неё после того случая... Сонька отогнала от себя эту мысль, не желая даже вспоминать о том, что тогда произошло и как пришлось извиняться позже. Она опять оглядела спортплощадку, надеясь, что Анюта где-то здесь, но её нигде не было. И на линейке она её не видела, и, судя по тому, как растерянно оглядывалась Маша вокруг, ища подругу, надежды вовсе не было никакой.
Спросив у Маши об Ане и получив ответ «Похоже, не будет», Сонька сунула руки в карманы, насупилась и пошла по тропинке вверх. Думал об Анюте - почему не приехала? Жаль, что они тогда подружились только к концу смены. Потом разъехались, и всё: Анюта осталась единственным светлым воспоминанием о «Ласточке» того года. Она рассказывала, что у её отца какие-то проблемы то ли с партией, то ли с работой... Говорила, что очень хочет приехать снова, но не знала, получится ли. И вот - не получилось, видимо.
Сонька раздражённо пнула ногой нижние ветки пышного куста сирени, что рос у электрощитовых. Она не любил её приторный, липнущий к носу запах, но забавы ради остановилась и стала выискивать пятилистные цветочки: когда-то мама рассказала, что если найти такой и прожевать, загадав желание, оно обязательно сбудется. Знать бы ещё, что загадывать. Раньше, год-полтора назад, были и мечты, и планы, а теперь...
- Кульгавая, - раздался сзади строгий голос вожатой Сонькиного отряда, Ирины. Сонька стиснула зубы и обернулась. На неё подозрительно смотрела пара ярко-зелёных глаз: - Что ты тут одна бродишь?
Ирина вот уже третий год была вожатой в его отряде. Строгая, но добрая невысокая брюнетка - одна из немногих в «Ласточке», кто находил с Сонькой общий язык.
Сонька втянула голову в плечи.
- Ну Марь Иванн... - протянула онс, не поворачиваясь.
- Что ты сказала?
С тихим треском Сонька отломила ветку сирени с самым большим и пышным соцветием. Развернулась, протянула вожатой:
- Цветочками любуюсь. Вот, Ира Петровна, это вам!
Сонька была единственной, кто принципиально называл её по имени и отчеству, не догадываясь о том, что Иру это очень обижало.
- Кульгавая! - Ира покраснела и явно смутилась, но строгости в голос прибавила: - Ты нарушаешь общественный порядок! Хорошо, что я тебя увидела тут, а если бы кто-то из старших воспитателей?
Сонька знала, что вожатая никому на неё не пожалуется. Во-первых, ласковая даже в строгости, Ира почему-то жалела её, а во-вторых, за непослушание подопечных вожатые сами могли получить выговор, вот и старались всё решить, не привлекая начальство.
Она вздохнула и упёрла руки в бока:
- Ну ладно, раз уж ты тут бездельничаешь, у меня есть для тебя важное общественное задание. После отбоя найдёшь Алёшу Матвеева из третьего отряда - он такой рыжий и в веснушках. Пойдёшь с ним к завхозу, попросите две лестницы и несите их к эстраде. Там я вам выдам гирлянды, нужно будет развесить для вечерней дискотеки. Всё понятно?
Сонька немного огорчилась, планировала на речку сходить, а теперь вместо этого на лестнице балансируй. Но кивнула. Неохотно. А Ирина прищурилась:
- Точно всё понятно?
- Точно, Марьива... Тьфу ты... Так точно, Ира Петровна! - Сонька щёлкнула отсутствующими каблуками.
- Кульгавая, ты допаясничаешься, мне твои шуточки ещё с прошлой смены надоели!
- Извините, Ира Петровна. Всё ясно, Ира Петровна. Будет сделано, Ира Петровна!
- Иди, безобразница. Да побыстрее!
Алёша Матвеев оказался не только рыжим и веснушчатым, но и лопоухим. Он тоже не первый год приезжал в этот лагерь и тараторил без умолку о прошлых сменах. Хаотично перескакивал с темы на тему, упоминал имена и фамилии, то и дело спрашивая: «А этого знаешь? А вот того помнишь?» И торчали у Алёши не только рыжие кудряшки да уши, но ещё и зубы, особенно когда он улыбался, а улыбался он всегда. Из Алёши буквально била энергия и жажда жизни, он был смешным и солнечным. И ужасающе деятельным. «Ужасающе» потому, что Матвеев был из разряда тех людей, которые могут утопить рыбу. Поэтому каждый человек в лагере, прежде чем дать ему задание, очень и очень хорошо думал и взвешивал.
С гирляндами они справились довольно быстро. Уже через час несколько окружающих деревьев были обмотаны проводами с лампочками, по сцене протянули и закрепили самые красивые «свечки». Оставалось только на яблоню забросить провода. Сонька окинула дерево профессиональным взглядом и полезла на стремянку. Любимую яблоню хотелось сделать не только самой красивой, но и самой удобной - чтобы, тайком лазая по ней, не зацепиться за провод. Держа лампочку в одной руке, второй схватившись за толстый сук, Сонька переступила со ступеньки на ветку, намереваясь закрепить гирлянду повыше.
Раздался сухой треск, затем вскрик Алёшки, потом Соньке оцарапало щёку, картинка перед глазами смазалась на пару секунд, затем в спине и пятой точке вспыхнула боль, а в довершение всему в глазах ненадолго потемнело.
- Мамочки! Кульгавая! Сонька, Сонь, ты как, ты живая? - Ира склонилась над ней, прикрывая руками рот.
- Живая... - прокряхтела она, садясь и держась за спину. - Ударилась больно...
- Что болит, где болит? Рука, нога, где? Здесь?
- Ай! Сломал!
- Что сломал? Соня, что?!
- Да гирлянду эту сломала...
- Да бог с ней, с гирляндой, главное...
Сонька привстала. Все двадцать человек, готовивших площадь к празднику, окружили пострадавшего и выжидательно уставились на него. Потирая ушибленную ладонь, Сонька улыбнулась, стараясь спрятать боль за улыбкой. Она очень боялась потерять репутацию непробиваемой и мужественной девушки. Не хватало ещё жаловаться на ушиб и прослыть нытиком, слабачкой и слюнтяйкой. И ладно бы только рука со спиной болела - копчик, чтоб его, ныл! Признайся в таком - засмеют: «Кульгавой хвост подбили».
- Да что вы говорите? «Бог с ней»? - вмешалась старшая воспитательница, суровая Ольга Леонидовна, второй год подряд точащая на Соньку зуб. - Как это понимать, Ирина?! Гирлянда - имущество лагеря, кто за неё платить будет? Я? А может, ты? Или ты, Кульгавая?
- А что я сделаю, если у вас лестницы шаткие?
- Ах, лестницы шаткие? А может, это всё-таки ты виновата, разгильдяйка? Только посмотри на себя! - она строго ткнула пальцем Соньке в грудь. - Галстук - ценнейшая для пионера вещь, а у тебя он грязный, рваный и повязан криво! Как не стыдно в таком виде по лагерю... да что по лагерю - на линейку в таком виде явилась!
Сонька взялась за кончик красной ткани, быстро посмотрела - и правда, грязный. Испачкался, когда падала с яблони?
Сонька начала оправдываться:
- На линейке галстук был правильно завязан, он сбился, потому что я упала!
- Потому что ты тунеядка и вандалка! - Ольга Леонидовна брызнула слюной. Сонька оторопела. Не найдя, что ответить, она молча стояла и слушала, как она её хает. - Пионерию два года как переросла, а в комсомол вступать даже не думаешь! Или что, Кульгавая, не берут? Не заслужила? В общественной деятельности не участвуешь, отметки из рук вон плохие - конечно, не берут, какой же из хулиганки комсомолец!
Соньке бы сейчас радоваться - наконец вывела воспиталку на откровенность, да ещё и при всём честном народе, но её последние слова всерьёз обидели.
- Никакая я не хулиганка! Это у вас тут хлипкое всё, скрипит, а вы... а... а вы...
Вся правда была готова слететь с языка. Сонька вскочила на ноги, набрала воздуха в лёгкие, собираясь орать и... вдруг задохнулась - кто-то увесисто ткнул его в ушибленную спину. Это была Ира. Она выпучила глаза и шикнула: «Тихо!»
- Что же ты остановилась, Соня? - сощурилась воспитательница. - Продолжай, мы все тебя очень внимательно выслушаем. А потом я позвоню родителям и такую характеристику для тебя напишу, что ни комсомола, ни тем более партии тебе не видать как своих ушей!
Ольга Леонидовна, очень худая и очень высокая, нависла над ним, зашевелила бровями, сверкнула гневом из глаз, видимо, пытаясь её ослепить, и никак не унималась:
- Всю жизнь будешь полы мести! И как тебе не стыдно такую фамилию позорить?
- Ольга Леонидовна, но вы ведь нам сами говорили, что нельзя на ребенка кричать, - Ира осмелилась её пристыдить.
Вокруг уже и так собралось много народу. Слыша ругань, подходили и другие, а воспитательница при всех кричала на вожатую, а теперь и на Соньку.
- А с ней другие методы не работают! - парировала старшая воспитательница и продолжила обвинять Соньку: - В первый же день устраиваешь погром в столовой, теперь вот ломаешь гирлянды!
- Это случайно вышло, я не хотела!
Сонька правда не хотела ничего такого устраивать, а тем более в столовой! На обеде, когда относила грязную тарелку, она перебила половину посуды. Случайно уронила свою на стопку других тарелок, тоже грязных, составленных абы как. Тарелка поехала вниз, скатилась на другие, которые тоже поехали, и всё это безобразие со страшным грохотом рухнуло на пол и разбилось. Конечно, все заметили, пол-лагеря сбежалось на шум, а она стояла, разинув рот, красная, как рак. Не хотела она такого внимания! Соня вообще никогда не хотела внимания, даже в сельпо в соседнюю деревню бегала одна, лишь бы было тише. И сейчас тоже - грохнулась с яблони, её отчитывают за какую-то лампочку, и все на это смотрят! Даже те, кто должен своими делами заниматься, стоят и смотрят, а претензии как бездельнице предъявят одной только Соньке!
- Ольга Леонидовна, пожалуйста, простите на первый раз! - снова вмешалась Ира. - Соня - хорошая девочка, она повзрослела, исправилась с того года, правда, Сонь? Она ни при чем, это лестница шаткая, её бы в медпункт...
- Ирина, это уже чересчур! Как тебе не стыдно, мне, коммунистке с тридцатилетним стажем, врать прямо в глаза?!
- Нет, я не...
- Я без твоих подсказок видела, что Кульгая с лестницы на ветку полезла. Выговор тебе, Ирина, строгий! Будешь знать, как покрывать диверсантов!
- Да что же вы, Ольга Леонидовна, какая диверсия!
- Одного выговора мало, ещё добавить?
- Нет. Конечно нет. Просто Соня - она ведь ещё ребёнок, у неё энергии много. Ей бы эту энергию направить в правильное русло...
- Хорош ребёнок - рост метр восемьдесят!
С ростом она, конечно, преувеличила. Сонька, дай бог, чтобы Леонидовну переросла, но Бога в СССР не было. «Метр семьдесят пять», - объявили на медкомиссии. Ни сантиметром больше.
- Она - девочка творческая, ей бы в кружок поактивнее, - продолжала канючить Ира Петровна. - Вот спортивная секция у нас есть, да, Сонь? Или вот... театральный кружок открылся, а у Саши как раз девочек мало. Пожалуйста, дайте ей шанс, Ольга Леонидовна! Под мою ответственность.
- Под твою ответственность? - оскалилась старшая воспитательница.
Сонька было подумала, что это провал, но вдруг Ольга Леонидовна обернулась, взглянула на Сашу и хмыкнула. Саша, которая как раз вытаскивала аппаратуру для дискотеки из кинозала, услышав своё имя, побледнела и нервно моргнула.
- Ладно... Под твою персональную ответственность до первого предупреждения. - Она взглянула на Соньку: - Кульгавая, если хоть что-то пойдёт не так, отвечать будете оба. Да-да, ты не ослышалась, за твои промахи будет наказана Ирина, может, хоть это тебя остановит. Саша! - Она крикнула ей, а та отступила на шаг назад, будто со страху.
Вдруг её острый взгляд переметнулся на Соньку, и Саша вмиг изменилась - разрумянилась, расправила плечи и смело шагнула к воспитательнице.
- Да, Ольга Леонидовна?
- Принимай нового актера. А чтобы не вздумала филонить, если с кружком тебе потребуется помощь, расширим обязанности Кульгавой. О её успехах докладывать ежедневно.
- Хорошо, Ольга Леонидовна. Кульгавая... Соня, кажется, да? Репетиция начнётся в кинозале сразу после полдника. Пожалуйста, не опаздывай.
«Па-а-ажалуйста», - мысленно передразнила Сонька, хотя Сашин голос оказался красивым. Чуть ниже стандартного баритона, шелковистый, приятный, но совсем не певчий, не поставленный. И из-за того, что Саша вычурно тянула «а», её строгий тон показался Соньке смешным и немного раздражающим.
Вблизи вожатая перестала казаться испуганной, наоборот, когда она подошла поближе и посмотрела на Соньку, будто переменилась - деловито поправила за дужку очки, вздёрнула подбородок и чуточку свысока взглянула на неё. Сонька, достававшая Саше до носа, качнулась на пятках и сообщила:
- Поняла, буду вовремя.
Саша кивнула и посмотрела в сторону - на ребят, копошащихся с проводами у динамиков. И, строго прикрикивая на ходу: «Ну что вы делаете! Это провода от цветомузыки!», бросилась к ним.
Сонька отвернулась. Танцплощадка гудела, как растревоженный улей. Деловитые пионеры снова принялись заниматься кто чем: что-то вешали, что-то чинили, красили, мыли и подметали, а позади Соньки, на эстраде, натужно скрипели верёвки. Ребята собирались вешать плакат-растяжку, который лежал на сцене. Завхоз Саныч скомандовал громовым голосом: «Тяни!» Верёвки вжикнули, и над самой Сонькой головой взлетела широкая, ярко-алая тканевая полоса с белоснежной надписью.
Сонька хмыкнула, дёрнулс порядком ободранный краешек своего пионерского галстука и с презрением проскандировала надпись: «Как повяжешь галстук, береги его! Он ведь с красным знаменем цвета одного!»

__________________
Незабываем ставить звёздочки
Мой ТГК- зажглось? достаточно женственно?