Птичка в клетке/Кощей и Турбо

7. Ты ни чего не можешь сделать.

--от лица Валеры--

Кощей отправил нас в Москву, спорить было нельзя да и бесполезно, сев в поезд тревога накрывала меня с каждым километром. Как там Кристина, как она будет одна с ним, ведь пока нас нет, особых дел кроме как раскидать черняжку, угаситься самому и проводить время с ней ему не чего делать.

Я не придумал ни чего лучше, чем затеять драку в поезде с каким то бедолагой по выдуманому мной поводу, план сработал нас высаживают в Арзамасе и мы успев на обратный поезд возвращаемся в Казань. Конечно пацаны были не довольны, но я знал, что все сделал правильно.

Увидев угашеного Кощея на вокзале в окружении таких же как он, мы доложили ему, что поездка сорвалась и направились по своим делам, я конечно сразу рванул к ней, той что заставляет мое сердце полыхать, той за которую болит моя душа.

И вот она стоит передомной, в маленьком халатике, на шее и выпирающих ключицах фиолетовые укусы, синие запястья, по ее взгляду ей не дашь 17 лет, он сломал ее, вгляд взрослый, отчаянный, но кажется она рада меня видеть.

Забив на все я беру ее тонкие руки, покрываю поцелуями синяки, как будто это излечит и спасет ее, она предлагает остаться и я бережно касаюсь ее губ.

Я не понимаю откуда во мне эта нежность, я не такой, я ни с кем так себя не веду, но она особенная. Тонкая, хрустальная ваза, которая уже дала трещину.

- Проходи, накормлю, - произносит она и идет в глубь квартиры.

Я замечаю, что ей трудно идти, злость охватывает меня, что творит Кощей с этой маленькой девочкой.

Она ставит на стол еду и просит сигарету, я даю, она молча курит пока я ем.

- Кристин, что он с тобой делает? - я решаюсь спросить.

- Трахает, - она издает истерический смешок, - грубо, жестоко и без прелюдий, вытрахивает из меня всю мою жизнь, знаешь где был мой первый с ним раз? На парковке юлдыза прям в грязной будке его машины, а после он зажав рот трахал меня пока вы там сидели в общем зале, а тут дома он делает это с особой жестокостью.

- Сука, - ложка в моих руках сгибается напополам, - надо что то делать маленькая.

- Ты ни чего не можешь сделать, я тоже не могу, - она делает последнюю затяжку, - и мы оба прекрасно это знаем и понимаем.

Кристина стоит у окна, нервно теребя подол халата, я подхожу к ней и взяв ее лицо в свои руки целую, осторожно, без давления, она поддается, но в глазах страх, неужели она думает, что я сделаю так же как Кощей.

--от лица Кристины--

Я чувствую спокойствие рядом с этим парнем, но страх окутывает меня с головы до ног, вдруг притворяется, играет, делает вид, что он хороший, но я поддаюсь ему, я хочу почувствовать хоть что то кроме боли. Я не знаю, что это, симпатия, влюбленность или же просто благодарность, что он другой.

- Позволь? - он спускает халат с моих плеч раздвигая его края, а я не сопротивляюсь и молчу, сейчас он увидит гораздо больше.

Его скулы дергаются от злости, он бегает глазами по всем синякам на моем теле, шея, ключицы, плечи все это итак видно, взгляд приковывается к груди и животу. Разноцветные синяки, фиолетовые соски.
Валера развязывает завязку халата и он падает к моим ногам. Я лишь слежу за его взглядом, что метается по моему худому израненому телу.

Он подхватывает меня на руки и несет в спальню, я молчу, не сопротивляюсь, даже если он сейчас начнет меня трахать как Кощей, я не удивлюсь, у меня нет сил.

Но вопреки всему он кладет меня на спину устраиваясь с боку от меня, слегка водит по телу пальцами, сопровождая все это поцелуями, каждый маленький синячок, каждую отметину на моем теле он накрывает своими сухими губами.

С шеи он переключается на мои губы, этот поцелуй другой, какой то особенный, трепетный, его язык мягко входит в мой рот без нажима, без изучения гланд, я поддаюсь, отвечаю, мои худые тонкие пальцы цепляются за его шею. Он отстраняется, захватывая меня в осторожные обьятия, я впервые чувствую спокойствие и погружаясь в мысли начинаю засыпать.

Вот так и должно быть, но это что то мимолетное, уже завтра на этой кровати меня будут брать силой, вдалбливать в матрас и я буду стонать от боли.

На столе так и остался остывать не доеденый ужин.