За гранью

Часть I Глава 1 Мир глазами маленькой девочки

Это происходит всегда. Каждый год. Из племени выбирают детей, которым исполнилось по четырнадцать лет, их всех приглашают на ритуал обращения, где они терпеливо ждут своей очереди, а затем для каждого из них в отдельности начинается своё испытание. Пройдут ли они его, нет — неизвестно, но большинство всё-таки проходят успешно. 

А что случается с теми несчастными, коим не удалось завершить свой ритуал обращения — неизвестно; они просто исчезают, словно бы их никогда и не было. И, пожалуй, это было самым волнительным моментом в жизни детей Леса, ведь никому не хотелось уходить в небытие и неизвестность. Протоптанная кем-то дорожка жизни, следование за устоявшимися правилами и выполнение отведенных тебе ролей в жизни клана — самый безопасный и благоразумный вариант существования; так считали все подростки, чьи мысли следовали точным правилам клана Звероподобных.
Девушку, еле передвигающей свои ноги из-за того, что новенькие свалянные из шерсти и сшитые из кожи оленя сапожки полностью намокли и отяжелели от снега, тревожил вопрос: «Почему обращение происходит зимой, когда в их края приходит холод и выпадает первый снег, ещё редкий и неинтенсивный?» Но ответ приходил сам собой, сколько бы она мысленно не задавалась этим вопросом: клану нужны сильные и выносливые люди, способные переносить мучительный холод, голод, даже болезни и раны. В людях Леса нет слабости, в них просто-напросто не должно быть слабости.
Девушка потирала замерзший нос и прятала его в шарф, тяжело дыша, чтобы согреть хоть часть лица. Темная длинная шубка, сшитая из шкур зверей, с хорошей теплой подкладкой не давала ей замерзнуть, а большой капюшон прятал лицо девочки. Несмотря на то, что ей ещё даже не исполнилось четырнадцати, ей дали разрешение пройти обращение уже сейчас, потому что на этом настаивала знахарка. Седоволосая женщина думала, что если ритуал не произвести уже в эту зиму, то совсем скоро все узнают о тайне девчушки: она нелегальный контрактор. Её метка контракта разрасталась по телу и, по мнению знахарки, должна была поглотить её, как только она заполнит восемьдесят процентов тела. Если сейчас, метку можно было спрятать за балахонными одеждами, то позже даже этого сделать уже будет невозможно. Именно поэтому эта странная тринадцатилетняя девушка должна заключить официальный контракт, после которого метка на её теле исчезнет, по крайней мере, в обычном облике.
О метке, появившейся на теле девочки четыре года назад, знала лишь она и мудрая знахарка; они тщательно скрывали от людей эту аномалию, чтобы не вызвать ещё больший гнев среди старейшин, чем есть сейчас. Дитя несчастий — вот как величали эту девушку в клане из-за её разноцветных глаз. Люди боялись и ненавидели детей, что рождались с подобными глазами, считая, что в них заключена мощь, способная разрушить их хрупкий мир, но, по словам этих несчастных, в других кланах им живётся спокойнее, потому что там к ним относятся с уважением. Считалось, что рождённые с цветными глазами имеют более прочную связь с духами и божествами леса и что они способны освободить из заточения иллюзорного мира тьму — по этой причине к ним относились презрительно в клане Зверей, ведь все духи мира Леса имеют облик зверей. Если бы вдруг в клане появился предатель, это бы запятнало его честь перед другими кланами, а такая вероятность у детей несчастий намного выше; также у старейшин была причина поставить такое клише на бедных детей. И по причине наиболее сильной связи с лесными духами другие кланы уважали таких отпрысков, считая, что это является благословлением богов.
Мир Леса един, но также он и разделён на небольшие кусочки земли, где обитают различные кланы с характерным для них бытом, с собственными традициями и обычаями, с взглядами на жизнь и своими ценностями. А также у каждого клана разные характерные способности и свои ритуалы обращения, становления членом их общины.
В клане Зверей ритуал обращения представляет собой заключение контракта между человеком и духом Зверя, выбравшего себе повелителя, от чего, собственно, и произошло название их общины. Клан Зверей. Звероподобные. Однако даже ребёнок, рождённый внутри их клана, не считается истинным его членом, пока, подрастя, он не пройдёт этот самый ритуал.
В эту зиму та странная кучка людей, что не побоялась навлечь на себя всеобщее порицание из-за общения с ребёнком несчастья, должна будет пройти ритуал становления, как и сам ребёнок несчастий. И девушка боялась — они были единственными крупицами человечности и доброты, которые она знала; ей бы не хотелось терять этих людей в случае их провала. А о своём провале она даже и не думала — ей нельзя проиграть. Была бы возможность, девочка бы отменила этот жуткий ритуал, но, к сожалению, она не старейшина, а традиции Клана Зверей никто никогда не придавал забвению так же, как и никто не изменял.
Бабушка-знахарка, брат Феликс и эти шестеро подростков — они единственные не сторонились девчушку и всячески пытались согреть этого дикого, выращенного на людской ненависти зверька теплом и душевной добротой. Бабушка говорила, что, возможно, их деревню ждут перемены, если они позволят ребёнку несчастий стать главой, но её никто не слушал. Тем не менее, девочка, насильно и усердно осваивающая искусства, изучающие в их поселении, а также начинающая их оттачивать до невообразимого уровня ещё с пяти лет, уже достигла хороших навыков, а всё для того, чтобы показать и отцу, и людям, и старейшинам: она может быть полезной, хочет быть таковой. Девочка знала: строгий отец, всегда жалевший, что именно в его семейном древе появился такой отпрыск, рассчитывает на неё, и она не может подвести его. Она должна стать сильнейшей, чтобы доказать ему: мать не зря отдала свою жизнь за презираемого всеми ребёнка с цветными глазами.
Четырнадцатилетние то толпились перед хижиной единственной знахарки клана, ожидая, когда же настанет их черёд узнать о духе, что выбрал их, то садились у разведённого костра, чтобы хоть немного согреться, и кому-то постоянно приходилось ходить за сухими дровами и хворостом. Ритуал проходит далеко не быстро, и порой он растягивается на несколько дней, ведь знахарка ждёт, пока очнется её посетитель. Бывали случаи, что душа подростка не выдерживала, и тот умирал, так и не прийдя в себя; а бывало, что подросток больше не мог проснуться, хотя и был всё ещё жив, и он мучился, переживая вновь и вновь события, случившиеся в иллюзорном мире. Тогда единственной эвтаназией*[1] для него являлась лишь смерть.
Так происходило и сейчас. Напряжение в воздухе говорило о том, что кто-то уже давно находится под действием чар, но так и не узнал о своём тотеме*[2], хотя среднее время пребывания в потустороннем мире и успешного возвращения из него было часа два-три.
Девушка ещё больше зарылась подбородком в шарф и незаметно выдохнула, бледный пар совсем немного выступил из-за шерстяного покрова и растворился в ледяном дыхании зимы. Она стояла одна, подперев собой утеплённую шерстью и кожей в несколько слоев стену, сжимая и разжимая ладони, дабы они совсем не замерзли, и мечтала уже получить своего тотема, прийти домой, налить себе нектара Илийи*[3], что она специально сохранила для самых сложных и волнительных дней, и раствориться в приятном умиротворении.
Её ровесники или почти ровесники предпочитали полностью игнорировать девушку, если та прятала своё лицо в одеждах, однако если она показывала свои глаза, то тут же начинались разговоры, и случалось, что некоторые пытались её избить, как говорилось, «научить правильным манерам». Они считали, что если уж такому ребёнку позволили жить среди них, то он не должен выставлять напоказ свой недостаток — и девушка отрастила себе длинную иссиня чёрную чёлку, за которой могла бы скрывать свои глаза. Ошибка природы. Челядь. Пролетариат.
Краем души она желала бы по возвращении домой поделиться своими переживаниями с семьей, но она знала, что всё это безуспешно. Отец, как и всегда, был бы хладен и говорил о становлении на новый уровень их клана, старшая сестрица презрительно бы поглядывала на неё и говорила бы, что все эти разговоры, а-ля я смогу стать сильнейшим контрактором в клане, я смогу переплюнуть даже тебя, сестрица — бред. Лишь младший братец бы выслушал её и смог бы посочувствовать ей; правда, девушка и в его глазах видела непонятный ей страх, что был внушён, как и всем остальным, старейшинами, учителями и жителями.
Девушка уже привыкла быть одна. Её ровесники боялись и считали проклятой из-за не поддающемуся анализу явления, что с самого рождения было с бедняжкой. Правда, нашлось пару храбрецов, что не испугались божественного презрения и смогли сдружиться с девочкой, но, на самом деле, и их в некотором смысле считали отбросами. Она страстно желала стать сильнейшей в клане, чтобы получить роль вождя; но вовсе не из-за каких-нибудь задних мыслей или мести, девочка думала, что сможет защитить свой клан, она хотела его защитить, даже несмотря на то, как к ней в нём относились. Она хотела стать полезной, чтобы больше никто не считал её ребёнком несчастий.
Девочка, столкнувшаяся со смертью в девять лет, чьи руки были запятнаны чужой кровью. Хладнокровная к врагам и доброжелательная к друзьям, обезумевшая из-за горя и нашедшая поддержку в одной единственной цели — защите близких ей людей. Ребёнок, близкий к духам, что приносит несчастья, назвать имя которой считалось сильнейшей бедой. И звали её Хистория.
Подняв глаза, она увидела стоящую перед ней девушку с рыжими вьющимися маленьким бесом волосами, что закусывала губу и нервно щелкала пальцами. И без слов Хистория определила, что сейчас там, в хижине, находится брат-близнец рыжеволосой, и почувствовала всю дрожь и страх, что овладевали девушкой. Эти двое были одни из тех, кто, наплевав на запреты окружающих и родителей, попытались узнать, что таится за стеной, которой оградила себя Хистория. Друзья — так они называли себя, и от этого слова у Хистории на душе становилось теплее.
— Не волнуйся, Лисса, у Харпера всё должно получиться, — сказала она, не поднимая головы.
Лисса кисло улыбнулась и кивнула, подтверждая слова подруги. Та, в свою очередь, вновь вернулась к своему одинокому пребыванию в мыслях. Темноволосая, казалось, была отрезана от этого мира какими-то невидимыми чарами, мыслями, что не могли разгадать ни её друзья, ни родные, ни даже старая знахарка, всегда поддерживающая её. И сейчас она, хрупкая, маленькая тринадцатилетняя девочка, зарывалась подбородком в шарф, ожидая, когда же её вызовут в хижину и вызовут ли сегодня вообще. Она зажмурилась и резко наклонилась, чтобы капюшон сильнее свалился ей на лицо, потому что желания вытаскивать руки из карманов у неё не было, а затем услышала легкий смешок Лиссы.
— Ты такая забавная, когда делаешь что-то подобное, — произнесла Лисса.
Хистория фыркнула, показывая своё недовольство подобным «комплиментом», но затем тут же растаяла в теплом смущении, отдающемся на её розовых из-за холода щеках жарким пурпуром, от чего девушка стала совсем красной, как помидор. Пряди её волос закрывали всё лицо, лезли на глаза, попадали на сухие синие губы и щекотали нос. Девушка скривилась и еле слышно чихнула, словно маленькая лисичка. Она уже знала заранее, что вновь рассмешила Лиссу.
Несмотря на имя, данное рыжеволосой, на лису поведением больше всего смахивала не она, а её подруга; Лисса частенько выдумывала и представляла, как той достанется в тотемы какая-нибудь лиса из-за похожих манер. А вот самой Лиссе, скорее всего, достался бы более харизматичный, бойкий и опасный зверь. На самом деле, ребята всегда любили собираться компанией и обсуждать, гадая, кому какой же зверь больше всего подходит. И даже зная то, что обычно не человек выбирает себе тотема, а, наоборот, тотем выбирает человека, который будет казаться ему самым достойным, они все равно не переставали гадать.
— Эй, ребята, так вот же они! — эхом прозвучал звонкий голос Мины.
Мина со всех ног бросилась к двум девушкам по земле, которую уже начал припорашивать первый снег, с улыбкой пятилетнего ребенка, заранее раскрыв объятия, чтобы затем сжать друзей в тиски, но не тут-то было. Девушку схватили за волосы, что вновь были растрепаны и не собраны в хвост, и оттянули назад, тем самым поумерив пыл темноволосой. Мину словно бы током ударило. Она, закричав от боли, стала хвататься за свои длинные — почти ниже поясницы — волосы, а затем, обернувшись, в гневе стала колотить парня, виновного в её состоянии. Парень сначала недовольно глядел на распушенные волосы девушки, а затем, рассмеявшись, произнес:
— Я же говорил, что нужно собирать волосы во время важных тренировок, церемоний и учебы. — И он улыбнулся Мине.
— Дурак-дурак-дурак! — Мина всё также недовольно колотила по плечу высокого для своего возраста парнишку, а тот лишь смеялся ей в лицо. — Дурак ты, Гин!
Гин отставил вперед руки, чтобы легонько оттолкнуть Мину, и невольно раскраснелся перед совсем чуть-чуть злобным лицом девушки, что никогда не умела и не могла держать ярость подолгу на кого-либо. Казалось бы, что это мгновение было неизбежно.
— Ну, чего? — насупившись и успокоившись, сказала Мина, увидав взгляд парнишки.
— Ты такая ми-и-и-илая, когда злишься. Надо почаще так делать. — Гин, и без того всегда выглядящий слишком невинным, сейчас с этой ангельской улыбкой казался совсем ребенком. Он рассмеялся и почесал рукой затылок, от чего Мина совсем опешила. Навряд ли она ожидала такой вот реакции.
— Чего? — проговорила девушка. А уже секунду спустя, изменившись в лице, с криком «Карательный удар Мины!» залепила такой пинок парню, что тот чуть ли не улетел от неожиданности. Ухмыльнувшись и довольно всплеснув руками, она развернулась к приближающимся со стороны поселения друзьям. — Фух-фух! — дышала девушка себе на ладони. — Нужно было перчатки взять. — А затем, когда двое настигли её и они вместе направились к хижине, Мина задалась вопросом: — Нельзя построить здесь какой-нибудь гостевой домик или хотя бы навес сделать, раз уж обращение каждую зиму? Холодно же!
Но, как и все остальные, она тоже знала ответ: нужно учиться быть выносливым.
Обычно обряд проходят лишь те, кто находится рядом со знахаркой здесь и сейчас, но если духи захотят испытать кого-либо, а его не окажется поблизости, то никто другой из присутствующих не сможет пройти посвящение, пока нужный духам человек не сделает это. Время — дорого, а ожидание стоит многого. Именно поэтому все стараются приходить вовремя и уходить домой только после разрешения знахарки.
Друзья идут навстречу, к той, чьё имя проклято, а глаза являют невиданную мощь, чей кинжал уже покрывал алым миниатюрные ладони. Душа, объятая ненастьем? Демон, скрывающийся за личиной маленькой девочки? Создание, что старалось стать сильнее, лишь бы угодить последней воле матери? Кто же она? И являет ли она собой то чудовище, за которое её принимают?
Слабые умирают, сильные остаются. Погиб — ты слаб. Остался жив — поздравляю.
Так ли это? Так ли она думает? Девушка, зарывшаяся в шарф и опустившая глаза, чтоб её не узнавали. Выжив однажды, смогла ли она стать сильнее?
Трещат. Они трещат в такт мыслям девушки. Белые тени, скрывающиеся в темноте деревьев. Маленькие духи*[4] — хранители лесов, что спать должны в разгар зимы. Они поворачивают свои огромные головы, и, как игрушки, качают ими, и трещат, в ожидании долгожданного ритуала. Те, что всегда предчувствовали выплески энергий.
— Лисса. — Над головой девушки звучит голос строгий и серьезный, в котором отражена вся важность ситуации и беспомощность женщины. Знахарка, как и всегда, выглядела доброй и мягкой, её выражение лица почти никогда не становилось грубым, но сейчас что-то было не так. — Наверное, без твоей помощи ничего не выйдет, — проговорила она.
Лисса оробела, её рыжие кудряшки вздрогнули в такт дрогнувшей груди, она посмотрела сквозь знахарку и, сжав кулаки, проговорила:
— Он не справляется? — Голос Лиссы звучал так необычно для её подруги, подпирающей собой стену. В нём было столько волнения и боли одновременно, что казалось, будто одно неправильное слово женщины расколет её на части. Ведь Харпер и Лисса — одно целое. Что-то стрясется с ним, и Лисса не выдержит.
— С его ритуалом что-то не так, — еле слышно проговорила знахарка, но все вокруг смогли расслышать её слова. Они замолкли сразу же, как она вышла из своей хижины, даже кучка друзей Лиссы, что неслась к ней со всех ног, остановилась и не смела сделать и шаг при виде приближающейся знахарки. Все робели и приклонялись перед колдовской силой женщины, ведь она — единственный лекарь и шаман в одном лице в поселении, к тому же, довольно сильный. Все, кроме Хистории, ведь для неё знахарка была как родная бабушка, которую она никогда в жизни не видела. Хистория долгое время привыкала относиться к ней по-обычному, потому что того требовала сама знахарка, объясняя это тем, что она не просто на её стороне, она — в первую очередь, её близкий друг. И это ещё одна причина, за что темноволосую не понимали и презирали. С самого начала она по маленьким отголоскам нарушала различные традиции, что не являлись законами, и люди, считая это неприемлемыми манерами, смотрели косо на неё. Не видя разницы между табу и общепринятыми нормами, они заклеймили девочку, что пыталась показать всем новые горизонты. Нормы превращаются в табу, табу есть народные нормы, и люди задыхаются от ограниченности возможностей. Девочка готова к переменам, но мир, к сожалению, нет.
Однако есть и другие. Решившиеся пойти против воли большинства. Что не побоялись раскрыть объятья для «демона» и быть распятыми. Те, кто смог устоять против напора несогласных. И они стояли в ожидании во главе с Миной.
Лисса нахмурилась и, глубоко вздохнув, кивнула знахарке.
— Идём, дитя, — проговорила женщина, и они направились внутрь шалаша. Шум соломенной шторки, треск дров и алый поцелуй тени огня — вот что осталось после них и в то же мгновение исчезло.
Хистория проводила Лиссу и знахарку взглядом, после чего вновь спрятала носик в шарф, в её взгляде не выражалось ничего, в нём была огромная пустота, что зияла и привлекала своей тьмой. Нет, ей не было все равно на судьбу Лиссы и Харпера, она очень волновалась за них, но с годами легко научилась возвращать своё самообладание. Она знала, что если они не пройдут посвящение, то исчезнут из поселения навсегда, и это пугало её больше всего. Несчастное дитя боялось расстаться с близкими ей людьми, с которыми могло быть настоящим, ради которых готово была пожертвовать своей жизнью и за них готово сражаться.
Да, сражаться за тех, кого любишь — вот её цель в жизни.

***

Ржаво-красный нож выпадает из рук и почти без шума приземляется на белоснежную гладь. Человек, жаждущий мести и металлического вкуса крови во рту, лежит в снегу, а теплая густая волна алого цвета заставляет цвести это белоснежное полотно под его обмякшим телом. Серебристые лилии превращаются в кроваво-красные паучьи, а невинная душа отбрасывает страх и сомнения вместе со стекающими каплями по запачканным рукам.
«Стань сильнее и защити дорогих тебе людей».
Белые розы окрашиваются в красный.
Лучше страдать самому, чем причинять боль другим — ложь, что всегда выбирала мягкосердечная мать и пожалела.
Маленькая девочка, что оставила за собой алый след и получила первую часть метки, стараясь защитить любимых. Девочка, что выбрала жизни дорогих людей, даже если придется забирать жизни у других.
В тот день два серебристых глаза её впервые увидели.

***

Мина поежилась и обняла себя за плечи, провожая взглядом Лиссу. Как только те скрылись, между людьми, которых, к слову, насчитывалось не больше двадцати человек, пробежался шумок. Ассиэль, что уже догнала Мину, стояла позади неё, её очень длинные волосы, что постоянно неуклюжими прядями свисают на лицо, вновь растрепались, и она растерянно заправляла их за уши, совсем чуть-чуть торчащие в стороны.
— Как думаете, они справятся? — задала вопрос Мина и обернулась, окинув взглядом своих друзей.
Их «знаменитая» шестёрка известна тем, что водятся с девушкой, помеченной глазами несчастий. «Дурная слава», — сказала бы сестра Хистории. Сколько бы веков и столетий не прошло с самого Зарождения, люди всё равно побаивались этого странного и необычного феномена, а детей, что обладали им, обходили стороной. Но после войны, о которой как-то вскользь упоминали учителя, а родители предпочитали не рассказывать, объясняя это тем, что всему своё время, детей несчастий стали презирать и ненавидеть. Такие носители могли жить мирно и спокойно только после того, как уйдут из поселения в другие кланы на обучение, но затем, конечно же, им предстояло бы вернуться, потому они становились отшельниками в горах и жили уединённо.
Ассиэль склонила голову на бок и внимательно посмотрела на лицо Мины, на котором изображалось полнейшее волнение и никакого здравого смысла или веры в силы друзей. Асси сильнее закуталась в теплую шкуру зверя и со скучающим взглядом произнесла:
— Это и так ясно. — Девушка, подойдя поближе к костру, завалилась на землю, спрятав ноги и голову в шкуру, свернувшись в комок так, что кроме черного шерстяного комка на земле не было видно ничего. — Спокойной ночи. — И сделала вид, что уснула, а, быть может, уснула и взаправду.
— Э-э-э, ты чего! — возмущенно произнесла Мина. — Там же судьба решается наших друзей!
Гин точно таким же скучающим взглядом, как и Ассиэль, оглядел негодующую Мину, и со словами «Скучно» завалился рядом с Асси, прижавшись к ней сильнее, чтобы было не так холодно. Снега на земле почти не было, лишь слабый миллиметровый слой, а возле костра его и вовсе не было, потому эти двоё с беззаботностью улеглись на земле — шубки прекрасно защищали их от холода в такую погоду.
— Братишка, — пролепетала Асси и снова выключилась.
Мина недовольно посмотрела на двоих, что разлеглись на холодной земле и даже не обратили на это внимания, и выдохнула. «Неужели одну меня беспокоит судьба этих близнецов?» — подумала она. Её взгляд смягчился: так бывает всегда, когда девушка смотрит на Ассиэль и Гина — брата и сестру, которые настолько сильно привязаны друг к другу. В сравнении отношений между Гиссиэлем и Хиссой, то по милоте, определенно, Гиссиэль выигрывает! Харпер и Лисса — одно целое, а вот Асси и Гин — двое, что прекрасно дополняют друг друга. Она подняла голову к небу. «Скоро начнётся вьюга». И накинула капюшон, присаживаясь на пеньки у костра.
— Вот это да! — Рассмеялся Аято и, отведя взгляд в сторону, поправил свой капюшон.
Аято всегда относился к подобным проявлениям родственных чувств несколько холодно, то ли от того, что он не понимал их и считал несколько чудаковатыми, то ли от того, что никак не мог справиться с душевной раной. Но он не был скупым и черствым человеком, он веселился, он плакал, он влюблялся, но эта вот сильная нить между сестрами и братьями ему, как единственному ребенку в семье, была не понятна. Аято постоянно вздрагивал, глядя на Лиссу или Асси, представляя, как если бы не тот треклятый день, то у него сейчас тоже была бы сестра, пусть и младшая.
Тот день забрал жизни многих в поселении.
Парню было трудно думать об этом, и он запер болезненные воспоминания в небольшую коробочку и отправил подальше в чертоги разума. Он никогда не старался забыть их, ведь эти воспоминания, как бы ни были трагическими, всё-таки дороги ему, ведь вместе с этим в его памяти есть множество красочных, теплых и счастливых моментов.
Посмотрев на миниатюрную девушку, в одиночестве стоящую возле стены, он почувствовал некую близость с ней, тайную ниточку, что стала связывать их с того дня. Она была странной: пугающей и манящей одновременно, весёлой и грустной, очаровательной и отталкивающей. И пусть она была совершенно безобидна для него, он не мог перестать чувствовать тревогу и опасность, исходящую от этой тринадцатилетней девочки.
«Наверное, такое чувство и должны оставлять после себя вожди», — внезапно подумал Аято, а затем понял, какую глупость сморозил. Ведь еще неизвестно даже, какой тотем ей достанется, а стать вожаком «стаи» может лишь сильнейший из всего клана. Хотя он прекрасно знал об этом тайном желании Хистории.
Темноволосая подняла голову, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, что заставил её почувствовать неловкость, она немного приподняла капюшон, чтобы окинуть взглядом поляну, но, тем не менее, даже в ещё по-зимнему утренней темноте, парень смог разглядеть блеск этих больших, как говорят, проклятых глаз. Девушка остановила свой взгляд на нём лишь на мгновение и вновь принялась рассматривать что-то, прячущееся между деревьев.
Поляна, на которой находились четырнадцатилетние, была ещё в легкой темноте; маленькие белые снежинки парили в небе; снегопад постепенно усиливался. Хижина из самана и куполообразный шалаш — единственное, что располагалось на такой большой и пустынной территории, но как раз за отдаленность и уединение знахарка и любила это место, говоря, что так она может лучше соединяться с природой и духами.
Аято, после недолгих раздумий, подошел к Хистории, а следом последовала Мина, всё также необычайно встревоженная. Парень всегда чувствовал неловкость и долг, когда случайно, даже на секунду, заглядывал в обеспокоенные, печальные глаза Хистории, и ему хотелось бы когда-нибудь выплатить ей ту цену, что она заплатила за спасение людей их деревни, за его спасение.
Мало кто называл её по имени, боясь навлечь на себя несчастья и гнев богов, но кажется, духи леса, наоборот, любили это несчастное создание и видели в ней вовсе не демона, а прекрасное дитя, наделенное необычайно ярким стремлением к жизни и защите окружающих. Да, определенно, в ней есть качества лидера, способного вывести Лесной Народ на новый уровень, вот только решатся ли старейшины, привыкшие к размеренному и обыденному образу жизни, что-то менять?
— Я переживаю, — произнесла Мина.
— Всё будет хорошо. Разве не Харпер хвастался, что заполучит самого сильного тотема, верно? — проговорила Хистория.
— Верно. — И Мина выдохнула.
Аято улыбнулся. В очередной раз он задался вопросом: «Почему окружающие не замечают эту доброту, что хранится в девушке, а видят лишь монстра? Почему они её так ненавидят лишь из-за цветных глаз и того, что она спасла их, пусть и таким ужасным способом; но разве можно было поступить иначе?».
— Ты бы расчесался что ли, — обратилась Хистория к парню, а тот лишь показушно всклокотал свои темные, растрепанные волосы и улыбнулся.
— Я и так красавчик. — От этих слов сам Аято не смог не засмеяться. — Просто, если после ритуала мы изменимся, зачем волноваться о таких мелочах сейчас? — спросил он, и девушка согласно кивнула.
Да, она тоже знала, что адаптация внешности под полученный тотем происходит почти сразу же после Слияния, но, чтобы завершить его, нужно самостоятельно найти своего тотема на просторах всего Леса. Она слышала, как ребята вокруг с интересом и волнением обсуждали процесс появления метки, у кого какая метка и тотем был в прошлом «выпуске», как проходит ритуал, какие последствия за собой несет обращение и другие однотипные вопросы. И Хистория находила это забавным.
Всё верно: после обращения тебе не стать прежним, ты изменишься и, возможно, совершенно кардинально.
И она знала, что с этим Аято говорит в последний раз. Так ей нашептывал внутренний голос.

Примечания:

1* — Эвтаназия - облегчение предсмертных страданий.

2* — Тотем — (в данном тексте) дух в обличии животного, также может иметь телесную оболочку и являться настоящим животным, который выбирает себе хозяина, чтобы служить ему всю его человеческую жизнь. Обычно не умирают после смерти хозяина, но переживают тяжелое потрясение.
3* — Нектар Илийи — крайне редкий и дорогой напиток у людей Леса. Добыть его можно раз в пять лет, когда цветет старинное дерево-мать, возле которого собираются кодамы. Цветет оно всего лишь неделю, потому нужно крайне изловчиться, чтобы угадать с временем цветения. Волшебных свойств у напитка нет, присутствует лишь одна особенность: выпьешь нектар Илийи, на тебя нахлынет огромная волна спокойствия и умиротворения, в некоторых случаях — счастья. Данный нектар — что-то вроде наркотика, совершенно безвредного и даже полезного.
4* — Кодамы — небольшие существа, духи деревьев или сами деревья, в которых живут эти духи.