be the light

У Кёнсу слегка согнуты ноги в коленях, кеды касаются песка, оседающего пылью на белой подошве. Он пытается разгадать, как прошел у младшего день, раскачиваясь на качели. Судя по тому, что тот сегодня слушает - не очень. Из наушников Чонина доносится тяжелый гроул Митча и долбит по черепной корке обоих, приправленный игрой съехавших с катушек гитаристов и ударника.
Ким безмятежно затягивается Мальборо, на лице отпечатывается мирское спокойствие. Показушное такое.

Резина на обуви потихоньку сереет и Кёнсу хочет сесть также, как и Чонин - на железную спинку качели. Тот прислоняется виском к металлическому поручню и прикрывает глаза, когда никотин начинает кружить голову. Беспорядок в его волосах кажется абсолютно правильным.
До смотрит на свои пальцы, с обкусанными, безобразными ногтями. Подушечки нестерпимо зудят в желании зарыться в чужие блондинистые пряди и навести там капитальный шухер. Он пробует расчесать свою кожу, но ногтевые пластины слишком короткие и унять нелепые порывы на корню вот никак не получается. Просто Чонин и хаос в сумме дают совершенство.

Фонари во дворе тепло освещают площадку, трек в кимовском плеере сменяется на спокойный, наушники свисают белыми нитями по черной ткани на груди. Чонин увлеченно лопочет о том, как Сэхун и Исин устроили баттл, перетанцовывая женские группы. О том, что выиграл О, вживаясь в образ CL в её Mental Breakdown. Рассказывает и смеется звонко, заразно. Заливисто так, обнажая ряд зубов, улыбаясь глазами. У Кёнсу дыхание спирает, втягивать воздух не так судорожно, как хотелось бы, дается с трудом. Он даже на мгновение думает, что ослепнет от яркости момента и всколыхнувших его эмоций. Ровно до того, как в головe не начинает долбить осознание того, что ему уж точно не тягаться с ребятами из танцевального класса Чонина. Ни по красоте, ни по навыкам в танцах, ни по реакции Кима на дурачества ему их не превзойти. Проигрыш по всем фронтам.

Они с Кимом даже в мелочах разные. У того смуглые, длинные пальцы, в которых гармонируют мертвая хватка и изящество. На тыльной стороне ладони резко очерчены вены. До закусывает губу и радуется, что его частями тела управляет мозг, руководствуясь разумом. Иначе бы он уже притянул чужую руку и с извращенным удовольствием провел бы языком по выступившим венкам. Попробовал бы влажным кончиком прочувствовать пульсацию крови под кожей.

Мягкий тычок в щеку возвращают До из ушел-глубоко-в-себя. Он успевает почувствовать легкий шлейф табака на чужих пальцах.
Кёнсу глядит на то, как Чонин, согнувшись в три погибели, ерзает своим тощим задом, пытаясь устроиться поудобнее. И нет бы сесть «по-человечески», но не пачкать же новые Ванс, да и ноги не той длины, чтобы раскачиваться беспечно. Попытка не залипать на эти бесконечно длинные ноги ложится на веки непосильным грузом. Кёнсу скидывает его взмахом ресниц, взглядом цепляясь за смуглые коленки, торчащие из рваной ткани светлых джинс.
И почему в детском дворике не берут в расчет детей за двадцать? Грустно немного расставаться с детством так рано. Особенно, глядя на Чонина. Тот ведет себя как мелкий пакостник, дуется по мелочам, но приносит уютное тепло своим присутствием в жизни. Дитё дитём.
Сумерки раз за разом сводят их. Они любят сидеть и наблюдать, как день, проигрывая ночи, борется тремя полосками темно-синего, светло-изумрудного и призрачным оттенком рыжей дыни на линии горизонта.