Гедонист

Глава 14. Последнее полнолуние

Полная луна – огромная, зловещая, похожая на затянутый бельмом глаз – низко висела над лесом. Ее мертвенный свет силился проникнуть сквозь густое переплетение ветвей, но постепенно нити серебристых лучей истончались и исчезали, утонув в зеленом мраке чащи. Тихо было в ночном Лихолесье – не слышно было даже птиц, лишь где-то далеко, в самой глубине леса, возился какой-то большой неповоротливый зверь, да едва слышно журчал невидимый во тьме ручей.

Азог и Больг шли сквозь чащобу – две тени в таинственном мраке леса; их глаза тускло вспыхивали во тьме. Больг шел впереди – Азог видел, что молодого орка снедает нетерпение. Больг двигался быстро и бесшумно, с необычной для орка ловкостью, и Азог невольно залюбовался своим сыном. Больг был высок и строен, и тонок в талии; сейчас, в темноте, его даже можно было бы принять за эльфа, если бы не агрессивность хищного зверя, которая чувствовалась в каждом его движении. Сын Азога был скорее крепким и жилистым, чем могучим, как отец, но в нем уже угадывалась отцовская стать. Лучшим из юношей-орков был он, гордостью Азога, его наследником, славой его рода, и ни один орк не сомневался в том, кто будет править горой Гундабад, когда Темный Вала призовет их нынешнего вождя в свои чертоги. С самого рождения сына Азог растил его своим преемником: обучая его искусству сражения, он прививал Больгу решительность и жестокость, закаляя, показывал ему необходимость быть стойким, поощряя склоки с другими орчатами – воспитывал в нем властного правителя, и из бесчисленных драк с куда более сильными и крупными противниками юный Больг неизменно выходил победителем. И сейчас, глядя на стройную фигуру сына, казавшуюся бесплотным духом леса, Азог чувствовал гордость и тревогу: гордость – ибо он воспитал воина, равного которому не было во всем Средиземье, а тревогу – ибо знал, сколько опасностей ждет его сына на пути к власти над племенем.

Внезапно что-то заставило Азога остановиться и настороженно прислушаться. Не шорох и не запах – скорее, его собственный инстинкт, подавший ему сигнал тревоги. Больг тоже остановился и отступил к отцу, не смея спросить, что произошло; положив руку на рукоять ятагана, он смотрел в лицо Азога и ждал, когда тот прикажет ему действовать. Но Азог все медлил, принюхиваясь к терпкому лесному запаху – его ноздри раздувались, а все его тело застыло в напряжении, и было видно, как перекатываются под грубой, иссеченной шрамами кожей стальные мускулы, когда орк сжимал пальцы на рукояти. Вдруг Больг тоже услышал что-то – он вскинул голову, вглядываясь во мрак, но пока не осмеливался обнажить клинок без отцовского приказа. Через несколько мгновений он почувствовал знакомый запах – тонкий, едва уловимый, но, тем не менее, запомнившийся Больгу: запах юного эльфа, с которым он удовлетворил свою страсть в прошлое полнолуние. Сердце молодого орка взволнованно забилось; он обернулся к отцу с радостным восклицанием, но тот глухо рыкнул на него, приказывая молчать. Неподалеку послышались торопливые, неровные шаги – будто кто-то бежал, то и дело спотыкаясь. Азог выхватил ятаган, вслед за ним и Больг обнажил свой клинок; а через миг из чащи на них выбежал эльфийский юноша и, даже не обратив внимание на орков, промчался мимо. Больг заметил, что одежда на эльфе была разорвана и забрызгана кровью, а на лице застыло выражение панического страха – страха за свою жизнь. Больг хотел было броситься вслед за юношей, но Азог остановил его, и молодой орк увидел, что его отец встревожен. Приказав сыну следовать за ним, Азог быстрым шагом двинулся в ту сторону, откуда появился эльф.