У родителей Матильды был приличный дом с тремя спальнями наверху, а на первом этаже находились столовая, гостиная и кухня. Ее отец торговал подержанными автомобилями и, похоже, преуспевал в этом занятии.
- Опилки, - с гордостью заявил он как-то, - вот один из самых больших секретов моего успеха. К тому же, они мне ничего не стоят. Я их беру даром на лесопильном заводе.
- А что ты с ними делаешь? - спросила его Матильда.
- Ха! - ответил отец. - А тебе это зачем знать?
- Просто я не могу понять, как опилки могут помочь тебе продавать подержанные машины, папочка.
- Это потому, что ты глупая маленькая тупица, - сказал отец. Речь его никогда не была изысканной, но Матильда привыкла к этому. Она знала также, что он любил прихвастнуть, и иногда подбивала его к этому.
- Ты, наверно, очень умный, если используешь то, что ничего не стоит, - сказала она. - Вот бы мне так.
- У тебя ничего не выйдет, - отвечал отец. - Ты слишком глупа. Но я, пожалуй, расскажу об этом Майку. Ведь рано или поздно он вступит в мое дело.
Не обращая более внимания на Матильду, он повернулся к своему сыну и продолжал:
- Никогда не могу отказать себе в удовольствии купить машину у какого-нибудь дуралея, который так разбил клапана в моторе, что они стучат как ненормальные. Беру ее, разумеется, за бесценок. Затем я просто-напросто высыпаю опилки в большом количестве в двигатель, где они смешиваются с маслом, и машина бегает как новенькая.
- И сколько она будет бегать, прежде чем снова не загрохочет? - спросила Матильда.
- Столько, сколько нужно, чтобы покупатель отъехал на приличное расстояние, - усмехнувшись, ответил отец. - Миль на сто.
- Но это нечестно, папа, - сказала Матильда. - Это обман.
- Еще никто не стал богатым, будучи честным, - заметил отец. - Клиенты для того и существуют, чтобы их дурили.
Мистер Вормвуд был маленьким человечком, похожим на крысу; его передние зубы торчали из-под тонких крысиных усиков. Он любил пиджаки ярких цветов в крупную клетку и щеголял в галстуках, которые были обычно желтыми или бледно-зелеными.
- Ну, а возьми, к примеру, пробег, - продолжал он. - Тот, кто покупает подержанную машину, первым делом хочет знать, сколько миль она прошла. Так?
- Так, - ответил сын.
- Покупаю я старую развалюху, у которой на спидометре примерно сто пятьдесят тысяч миль. Беру ее, разумеется, за бесценок. Но кто же ее купит с таким пробегом? Между тем в наше время не вынешь спидометр и не открутишь цифры назад, как мы это делали раньше. Его так теперь монтируют, что невозможно что-то переделать, если только ты не какой-нибудь там чертов часовщик или еще кто-нибудь в этом роде. Так что же я делаю? Шевелю мозгами, парнишка, вот что я делаю!
- Как это? - в восхищении спросил юный Майкл. Похоже, он унаследовал любовь отца к мошенничеству.
- Я сажусь и спрашиваю у самого себя - каким образом можно изменить показание в сто пятьдесят тысяч миль и сделать так, чтобы было всего лишь десять тысяч, не разбивая при этом спвдометр? Разумеется, если бы я какое-то время поездил в этой машине задним ходом, то ясно, что это было бы то, что нужно. Цифры бы побежали назад, так? Но кому взбредет в голову ездить в чертовой машине тысячи и тысячи миль назад? Да никому!
- Конечно, никому, - согласился юный Майкл.
- Вот и я задумываюсь, - продолжал отец. - То есть, шевелю мозгами. Если уж имеешь отличные мозги, вроде моих, то ими надо обязательно шевелить. И вдруг ко мне приходит решение. Скажу тебе, в тот момент я чувствовал себя точно так же, как, наверно, тот умный парень, когда он открыл пенициллин. „Эврика! - закричал я. - Ну конечно же!"
- И что же ты придумал, папа? - спросил у него сын.
- Спидометр, - сказал мистер Вормвуд, - соединен проводом с одним из передних колес Поэтому прежде всего я отсоединяю провод в том месте, где он связан с передним колесом. Затем беру высокоскоростную электрическую дрель и соединяю ее с проводом таким образом, что когда сверло начинает вращаться, то вращается оно в обратном направлении. Понятно? Врубаешься?
- Да, папа, - сказал юный Майкл.
- Эти дрели вращаются с огромной скоростью, - продолжал отец, - поэтому как только я ее включаю, цифры начинают бежать назад с фантастической скоростью. При помощи высокоскоростной электрической дрели я за несколько минут могу сбросить со спидометра пятьдесят тысяч миль. А когда закончу, на спидометре останется только десять тысяч, и машина готова к продаже. „Да она почти новая, - говорю я клиенту. - И десяти тысяч не прошла. Одна пожилая дама ездила на ней раз в неделю за покупками".
- А что, правда можно с помощью электродрели изменить показания на спидометре? - спросил юный Майкл.
- Я раскрываю тебе секреты торговли, - ответил отец. - Так что не вздумай кому-нибудь проболтаться. Ты ведь не хочешь, чтобы меня упекли в тюрягу, а?
- Никому не скажу, - произнес мальчик. - А ты со многими машинами такое делаешь, папа?
- Каждая машина, которая попадает в мои руки, проходит курс лечения, - ответил отец. - Им всем сбрасывается километраж до десяти тысяч, а то и меньше. Только после этого они выставляются на продажу. А самое главное, я сам все это придумал, - с гордостью прибавил он. - Я таким образом кучу денег заработал.
Матильда, которая все это время внимательно его слушала, сказала:
- Но, папа, это еще более нечестно, чем в случае с опилками. Это отвратительно. Ты обманываешь людей, которые тебе доверяют.
- Если тебе это не нравится, тогда не ешь ничего в этом доме, - ответил отец. - Тут все куплено на прибыль.
- Это грязные деньга, - сказала Матильда - Я их ненавижу.
На щеках отца выступили красные пятнышки.
- За кого, черт возьми, ты себя принимаешь? - вскричал он. - За архиепископа Кентерберийского? О честности мне тут проповедует. Ты всего-навсего глупая маленькая тупица, и у тебя нет абсолютно никакого представления о том, что мы говорим!
- Ты совершенно прав, Гарри, - сказала мать.
А Матильде она заметила:
- Как ты смеешь так разговаривать со своим отцом! А теперь закрой-ка свой ужасный рот, чтобы все могли спокойно посмотреть телевизор.
Ужинали они в гостиной перед телевизором. Тарелки стояли у них на коленях. Это были походные тарелки из фольги с отделениями для тушеного мяса, вареной картошки и горошка. Миссис Вормвуд жевала, не отрывая глаз от экрана; показывали американскую мыльную оперу. Миссис Вормвуд была крупной женщиной; волосы ее были выкрашены в платиновый цвет, однако корни волос были по цвету, как коричневые мыши. Она обильно пользовалась косметикой, а фигура у нее была такая, что казалось, она специально всю себя перепоясывает, чтобы тело не расплылось.
- Мама, - сказала Матильда, - можно я поужинаю в столовой и почитаю там книгу?
Отец вскинул на нее глаза.
- Нет, нельзя! - рявкнул он. - Ужин - семейное дело, и никто не выйдет из-за стола, пока он не закончится.
- Но мы не за столом, - сказала Матильда. - Мы никогда не садимся за стол. Мы всегда ставим еду на колени и при этом смотрим телевизор.
- А что плохого в том, что мы смотрим телевизор, могу я тебя спросить? - сказал отец. Голос его неожиданно стал вкрадчивым и угрожающим.
Матильда не решилась ответить ему и потому промолчала. Она чувствовала, как внутри у нее нарастает гнев. Она знала, что нельзя так ненавидеть родителей, но ей было очень трудно не ненавидеть их. Все, о чем удалось ей узнать из книг, открыло ей такие стороны жизни, которых ее родители никогда не знали. Если бы только они почитали Диккенса или Киплинга, то поняли, что жизнь - это нечто большее, чем мошенничество или сидение перед телевизором.
И еще. У нее вызывало негодование, что ей постоянно говорили о том, какая она тупая и глупая, ведь она знала, что это не так. Гнев ее все нарастал, и ночью она приняла решение. Она решила постоять за себя, если отец или мать будут вести себя жестоко по отношению к ней. Одна-две маленькие победы помогут ей стерпеть их выходки и не позволят сойти с ума. Ведь не забывайте, что ей еще не было и пяти лет, а человеку в таком возрасте трудно соперничать со всемогущими взрослыми.
После того, что произошло в тот вечер перед телевизором, список предполагаемых жертв возглавил ее отец.
