Галактики

— Этот мир болен. Проклят. Забыт всеми Богами ебанной вселенной. И уже никогда не станет прежним.

Микки ломает. Рвет на части. Он лежит пьяный на полу и смотрит на встревоженного Йена и не может остановить самого себя.

— Это все пиздец как плохо кончится, рыжий, — Микки поворачивает голову и сплевывает кровь. Закрывает глаза.

Под веками, или же где-то в мозгах, марево наркотического дурмана. Под черепной коробкой — боль и тысячи острых игл.

Йен смотрит с волнением, осторожно проводит пальцами по разбитому лицу, случайно цепляет ногтем губу и слушает шипение Милковича.

— Микки, — Йен сидит рядом, гладит его по волосам и кусает внутреннюю сторону щеки. До крови.

У Микки приход, и Йен беспомощен сейчас. Что именно принял Мик он не знает, может только догадываться, но он сидит рядом с ним. Как послушная собака. Щенок. Он даже готов вылизывать ему руки.

Микки пробивает на смех. На глупый, громкий смех, от которого легкие сводит судорогой и желудок скручивает спазмом.

Парень переворачивается на живот, еле как встает на четвереньки. По горлу уже проходит первая порция жгучей желчи. Его рвет, почти на сухую. Днем, да и утром, он мало что ел. Только море кофе и вроде пара оладий. И какая-то едкая наркота сейчас, вечером.

Проходит около минуты, прежде чем Мику становится чуть лучше. Он отползает чуть в сторону и падает на холодную землю, зарываясь пальцами в пыль.

Йену немного страшно, капельку мучительно и просто невъебенно тоскливо. Так, что хочется выть, задрав голову к чертовой луне, что безропотно освещала пустынную улицу. Йена ломает вместе с Микки, только без наркоты и алкоголя. Йену больно от пустого смеха Милковича.

— Тише, Мик... Ну что же ты... — Йен гладит его волосы, поджимает губы и прощает за этот срыв.

Потому что Микки терпел. Ждал. Следил. Потому что Микки, блять, не бросил. Верил, что каждая новая депрессия — последняя. И сейчас Йен верит, что этот срыв тоже последний. Он верит до судороги в сжатых пальцах. До скрипа сжатой челюсти. Верит. И прощает. Он всегда будет прощать.

— Хей, рыжий. Я вижу звезды.

На улице начинается дождь, но Микки видит ебанные звезды.

— В твоих глазах, рыжий. Там просто неебически огромные галактики, — Мик сглатывает.

А у Йена перехватывает дыхание. Милковича пробило на романтическую чушь, а значит его отпустит еще не скоро.

— Йен, — Микки тянет его имя чуть умоляюще. — Я не могу достать хуеву звезду с неба, потому что ты, блять, сам горишь ярче Солнца.

У Йена на лице появляется нервная улыбка.

Они оба уже промокли под усилившимся дождем. Но Йен продолжил сидеть возле Микки.

А Микки продолжил говорить что-то о звездах и галактиках.

Ебанный пиздец.

У Микки приход, а у Йена вместо сердца горит осколок звезды. И Мик видит это. Видит. И не может остановить самого себя.

У Йена темные от воды волосы, грустные, большие глаза и вера в то, что это последний раз.

У Микки разбитые губы, запекшаяся на пальцах кровь и улыбка, которая говорит, что это больше не повторится.

И они оба верят, что это больше не повторится. Ничего больше из того дерьма, что повторялось уже несколько раз.

— Блядский Галлагер, — смеется Микки, поднимая руку и проводя пальцами по бледной щеке, оставляя след от крови.

— Ебанный Милкович, — Йен кусает губы, ловит холодные пальцы своего парня, прижимая их к своей шее.

Над ними висит сучья галактика, которую они видят в глазах друг друга. Над ними миллионы звезд и они готовы поймать каждую из них, лишь бы остаться вместе.