scarlet sunset

Часть 1

    Чимину нравится проводить кистью по холсту, плавными, несколько робкими, движениями касаться белоснежной поверхности, оставляя на ней слой свежей краски. Бережно выводить даже самые мелкие детали, стараясь как можно тише вздыхать, дабы рука не дрогнула. Вдыхать терпкий, для кого-то неприятный, запах совсем новой акварели и гуаши. С нескрываемым удовольствием смотреть на свои картины, плоды упорной работы на протяжении нескольких недель, а то и месяцев. С легкой улыбкой на губах отскребывать с одежды и пальцев засохнувшую краску, думая о том, где бы новая работа смотрелась лучше всего. Наблюдать за тем, как в счастливом порыве изменяются лица людей, любующихся своими портретами, исполненными юным художником. Паку нравится всё это. А от положительных отзывов на душе становится особенно тепло. Мольберт, кисть, холст и краски. Кажется, большего и не нужно.

Многие не понимают стремления к признанию, испытываемое им. Не все поймут. Не все примут. Никто не подержит. А вы поймёте душу художника? Сможете ощутить всё то, что так важно ему? Нет. Жаль. Было бы замечательно, но увы. Всё так же, как и тогда. Как было пять лет назад в детском доме. Кому было дело до несчастного мальчишки с огрызком простого карандаша и парой альбомных листов, местами затертых и пожелтевших? Правильно. Никому. Люди всегда жестоки и несправедливы. Дети в детдомах такие же. Некоторые даже в разы хуже взрослых. Насмехаться над слабыми и безвольными, нападать на них, будто гиены. Подло и низко, на это способен каждый. Неужели нельзя быть чуточку добрее? Разве горькие слезы обиженных, болезненные ссадины и печальные, полные отчаяния глаза могут сделать кого-то счастливее? Бессмыслица. Человечество настолько прогнило, раз даже дети больше похожи на стаю озлобленных животных, готовых без колебаний растоптать выделяющегося альбиноса? Ужасно.

Ещё будучи юным мальчишкой, Чимин научился ненавидеть. Себя. За долгие годы, проведенные в тусклом сером здании, насквозь провонявшем сыростью и людской желчью, Ким вырастил в себе отвращение к своей персоне. К своим маленьким, с узким разрезом, глазам; к по-девичьи пухлым губам; к ужасным объёмным щекам; к своему низкому росту, делающему его еще более незаметным и не значимым на фоне других. Парню всегда нравилась эстетика, поэтому-то и увлекся рисованием. На картинах всё так прекрасно и по-волшебному красиво. Особенно соцветия ярких красок, смешивающихся меж собой в одно целое. Вот только сам он далёк от своих идеалов и чувства прекрасного, в общем. Какая несправедливость. Ненавидеть себя не так уж просто. Вот только Пак справлялся с этим на отлично.

Чонгук всегда был для Чимина чем-то идеальным. Всегда такой красивый и сияющий. Парень меркнул на его фоне, становился не важнее, чем тонкая полу-прозрачная паутинка по углам собственной комнаты. Черты лица, не подходящие под стандарты красоты, но при этом имеющие особое очарование, всегда привлекали его юношескую натуру и пробуждали фантазию. Первый пробный портрет человека был срисован именно с Чона. Нарисован по памяти, ведь он определённо не стал бы позировать для него.

«Хм, ты меня нарисовал? Получилось не очень. Кстати, мне кажется, или твои щёки и в правду стали больше? Хах, Чимин-а, следи за собой. Ты же не хочешь стать похожим на жирненького бурундука, так? Девушкам такие не нравятся,» — издёвки Чонгука не были такими грубыми и обидными, как у остальных ребят, а больше походили на дружеские подколы. Тем не менее, задевали куда больше, трогали за живое, оставляли горький осадок на дне души.

Чимин ограничил себя. Ограничил во всём. Пища — нужная, но не такая уж необходимая, чтобы употреблять её каждый день. Пару раз парень терял сознание от изнеможения и голода. Упражнения. Он увеличил их количество вдвое. Кости ломило, а мышцы подвергались невообразимым, для растущего организма, нагрузкам. Порой, после тренировок он даже забрасывал карандаш в темный угол и часами лежал на кровати, завернувшись в клубок. Он не хотел, чтобы тому, кто ему нравится, было неприятно смотреть на него.

Чонгук похож на мальчишку-задиру из младшей школы, дергающего понравившуюся девочку за косички. Он и правда не умел выражать свои чувства искренне, поэтому выпускал их как мог. Вот только на месте любимой девчонки оказался Чимин, а вместо косичек — его щёки. Такие пухленькие и милые, приятные на ощупь. Каждый раз дёргая их, он будто просил: «Посмотри на меня! Пожалуйста, только посмотри!»