Сехун всегда просыпался первым. Он мог часами смотреть на умиротворенное лицо Лухана. На эти женственные черты лица, на эти слегка выступающие ключицы. Хань был прекрасен всегда, но особенно утром, когда солнце освещало его со спины и Се видел каждый волос, какого бы цвета он бы не был. Ему казалось, что его хён был ангелом, посланным с небес. Руки Лухана сжимали одеяло, зажатое между ним и подушкой. Эти пальцы сводили с ума. Сводили каждый раз, когда Хань проводил ими по оголенной коже, слегка царапая ногтями. Сводили каждый раз, когда он расчесывал его спутанные волосы вечером расческой, а иногда, забывая об оной, пальцами, массируя голову. Сехуну всегда хотелось мурчать и хотеть, чтобы это никогда не заканчивалось — настолько это было приятно, настолько сильно он любил своего хёна.
Се не будил Лухана с самого утра. Он вставал, подходил к окну и смотрел на улицу, где носились машины и спешили люди. Ему не нужно было спешить. Ему просто хотело остаться в этой квартирке с уютной гостиной, большой кроватью и небольшой кухней. Сехуну нравилось это спокойствие, нравилось видеть спящего Ханя, нравилось просто быть рядом с ним, иногда прикасаясь к нему губами или обнимая руками со спины. Хён всегда накрывал его руки своими и сжимал их, ложа свою голову к нему на плечо. Это было настолько привычно, что в этих объятиях все проблемы уходили на задний план и забывалось абсолютно все. Оставалось только тепло любимого человека, его запах и его дыхание, которые макнэ чувствовал на шее, когда Хань поворачивал голову.
Сехун подходил к хёну, присаживался на край кровати и начинал покрывать его руки, плечи поцелуями. Но больше всего ему нравилось нежно, едва касаясь губами, целовать за ушком. Лухан всегда начинал возится, а затем открывал свои ореховые глаза и улыбался. Улыбка вызывала бурю эмоций, ведь эти слегка припухлые алые губы улыбались только ему. Се нравился такой хён. Такой, которого еще никто из участников ЕХО не видел. Его видел один Сехун. Видел эти полусонные глаза, эти кулачки, потирающие их...
Он уходил готовить завтрак, стараясь сделать его самым лучшим. Когда Сехун стоял около кофе-машины, сзади подходил Хань и обнимал его за талию, терся носом о ровную спину и что-то шептал. Шептал какой-то несвязанный бред, от которого по телу разливалось тепло. Плевать что он говорил, потому что ему нравилось это спокойствие, исходившее от Ханя. Се садился напротив хёна, и они начинали завтракать, болтая о всякой о всякой ерунде. Обычно Лухан слушал, а говорил очень редко. И Сехуну это нравилось. Ему нравился этот голос с легкой хрипотцой, которая слышалась только утром.
А затем репетиции. Танцы, смех, мимолетные касания рук, объятия. Это было настолько приятно, насколько приятно когда у тебя в руках мурчит котенок. Сехун всегда танцевал до упаду, а вместе с ним и Лу. Се двигался синхронно с хёном, а после изнурительных тренировок, они ходили за баббл-ти, вкушая любимый вкус. Лухан тоже полюбил напиток, поэтому с удовольствием угощал Сехуна его любимым лакомством. Они просто молчали и наслаждались обществом друг друга. Се часами мог смотреть в эти ореховые глаза и, кажется, по памяти смог бы описать каждую искорку, каждую ресничку, каждую морщинку около уголков глаз от постоянных улыбок.
А вечером они смотрели фильм, сидя на большом диване в обнимку. Се всегда засыпал к середине фильма, но продолжать чувствовать эти горячие руки у себя на спине и плечах, горячее дыхание, которое шевелило его волосы. Сехун ложился к нему на грудь и вслушивался в биение сердца Ханя. Тот иногда гладил его по волосам, иногда целовал руки или еще что-то так приятное макнэ. Ложились спать они под одно большое и пушистое одеяло, накрывались им. Лухан обнимал Сехуна, притягивая его ближе к себе. Се даже через майку ощущал этот жар, исходивший от его любимого.
И перед сном макнэ всегда обещал быть сильным, смелым и никогда не грустить.
Лухан исчез. Просто исчез, не оставляя после себя ни письма, ни смс-ки, ни коротенького прости. Он забрал с собой все. Теперь просыпаясь по утрам он видел пустую подушку, холодную половину кровати и больше ничего. Даже подходя к окну, он смотрел на улицу другим взглядом. Смотрел как человек, потерявший что-то ценное, потерявший самого себя в этом мире. Сехун по привычке подходил к кровати, садился на самый край и проводил рукой по простыни, сминая идеально лежащее белье. Он шел, шаркая ногами, на кухню, заваривал себе чай. На кофе он даже смотреть не мог и даже выбросил машину для приготовления напитка. Было больно смотреть на эту вещь, ведь покупали они ее вместе. На тренировках он танцевал, но никогда не выкладывался на все сто процентов, как другие участники. Все печально качали головой, но не осуждали. Понимали насколько было тяжело потерять весь твой мир.
Се перестал любить баббл-ти. Его вкус стал пресным и потерял тот привкус счастья и спокойствия. Он потерял ту возможность смотреть на Лухана, попивая мятно-шоколадный напиток. Сехун прекратил смотреть фильмы, ведь как только он садился на диван, сразу же хотелось лечь на грудь хёну и слушать сердце, которое билось для него столько времени. Сейчас он просто садился на подоконник, включал медленную музыку и погружался в свои мысли и воспоминания. Вспоминал как они ходили кататься на велосипедах, готовились к концерту или просили сделать на очередной фотосъемке несколько снимков там где они только вдвоем. Сердце сжималось, а по щекам начинали скатываться слезы, обжигая прохладную кожу.
Кровать встречала его холодом, а теплое пушистое одеяло стало таким противным, что Се купил новое, но душа тянулась к прошлому, желая ощущать запах. Сехун откладывал покупку, закутывался в старое и ощущал легкий запах хёна. Прошло два года, но оно хранило этот аромат апельсина и шоколада. Только так он мог заснуть сном, но без сновидений. Лухан забрал с собой и их.
И так по бесконечному кругу. Он бы давно наложил бы на себя руки, но только мысль о том, что когда-нибудь он встретится с ним не давала ему покоя, заставляя идти вперед без оглядки. Сехун поклялся быть сильным, смелым и никогда не отступать ради встречи с Луханом.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Рromise
RomanceИ перед сном макнэ всегда обещал быть сильным, смелым и никогда не грустить, ради Лухана.