Корона, Огонь и Медные Крылья (Далин М.)

Часть 19

Госпожа Бальшь приказала мне следовать за ней, и я не посмела ослушаться. Я только оглянулась. Тхарайя смотрел на меня с легкой насмешливой улыбочкой и болезненной тревогой в глазах. Я чуть-чуть кивнула - меньшее, что можно было сделать. Мне хотелось вцепиться в него изо всех сил, обвиться плющом, так, чтобы оторваться только вместе с кожей, кровью и нервами - а пришлось отпустить его самой и уйти самой. Ради самого Тхарайя и ради маленького Эда, который проснулся в тронном зале и рассматривал, округлив глаза и приоткрыв рот, всю эту темную роскошь. Как это глупая восторженная принцесса забыла свою старую примету?! Ведь если народ слишком радостно тебя приветствует, то во дворце не преминут окатить холодной водой с головы до ног! Пора уже привыкнуть и не огорчаться. Госпожа Бальшь опиралась на мою руку на диво невесомо. Она совсем высохла от прожитых лет, как тростник по осени, до такого же легкого соломенного хруста, и казалась такой же хрупкой и беззащитной. Если забыть, что тростник, сгибаясь до земли, не ломается и в зимние метели... Эда забрала Сейад - и он промолчал, только вертел по сторонам головкой, отражая глазами огоньки свечей. Не слишком-то ему все это нравилось, но умный юный принц как-то понял, что кричать нельзя. Он вообще был очень умен, как, вероятно, Тхарайя в его лета, мой Эдуард. Определенно, говорящие, что младенцы обладают недоразвитыми душами, никогда не имели дела с настоящими живыми младенцами и рассуждают лишь умозрительно. На моих друзей госпожа Бальшь смотрела, прищуриваясь - думаю, не столько из-за ослабелого с годами зрения, сколько из мнительности. Ей моя свита, как будто, не слишком нравилась - но тут я ничего не могла поделать: если бы не они, я вообще не смогла бы отпустить Тхарайя под взором Сияющего. Но мне государыня благоволила. - Ты смелая и разумная девчонка, Лиалешь, - говорила она своим пронзительным голосом, в котором слышался привычный холодок властности. - Тхарайя повезло с тобой. Он хорош в ночных утехах? Отвечать было неловко - кроме моих друзей, вокруг была свита госпожи Бальшь, неприятные люди - и не отвечать было неловко. Я попыталась сменить тему. - А как звали в юности государя? - спросила я, поддерживая госпожу Бальшь под острый локоть. - Ведь Сияющий и Фиал Правосудия - это не имена, а титулы? Государыня резко рассмеялась. - Ты не поверишь, малютка, - сказала она весело. - Я звала его Маноле, Барсенок! - Не Барс?! - спросила я потрясенно. - Но почему? Госпожа Бальшь рассмеялась веселее. - Потому что на Барса он был не похож! Он был толстый мальчик с плоским носиком, как у котенка, с круглыми глазами - и такой же неуклюже-шустрый, как барсята. И лакомка. Ее свита отстала так, чтобы можно было подумать, будто они не слышат. Мы очень долго шли по подземным покоям, прекрасным и ужасным вместе, похожим на сновидение, а не на явь: ажурные арки открывали огромные залы без окон, залитые светом свечей и блеском золота; вверх вели пологие лестницы с полированными ступенями, укрытыми драгоценными коврами, в которых утопала нога; откуда-то сверху, из каменных цветов, лилась вода, журча, стекала по уступам из красного камня, гладкого, как атлас, в точеные чаши, вызолоченные, вырезанные в виде изогнутых листьев под струями дождя...Наконец, перед нами распахнули высокие окованные золотом двери с резным рельефом в виде райских птиц и удивительных соцветий - и волна благовоний, настоявшаяся, как старое вино, закружила мне голову. Мы добрались до владений вдовствующей королевы. - Вот где ты будешь жить, - сказала госпожа Бальшь. - Рядом со мной. Любовниц твоего Тхарайя разместят дальше, хвостатую ведьму я ушлю к младшим принцессам, а ты будешь жить именно тут. Солнечный свет, ослепительно яркий после пещерного сумрака дворца, заливал прекрасный покой, выходящий широкой террасой на висячий сад. Свод дивного зала поддерживали тонкие колонны, увитые плетистыми розами, солнечный свет сиял в зеркалах, в хрустальных побрякушках на сердоликовых столиках, на шелке и парче подушек, на цветном ворсе ковров... Это было жилье эдемской красы, но оно ровно ничего не стоило бы без Раадрашь, которая смотрела на здешнюю роскошь с презрительной усмешкой, повиливая хвостом. Мне потребовался единственный миг на раздумья. Я опустилась на великолепный ковер, в алый и синий пух, и обняла ноги госпожи Бальшь, как в Ашури принято делать, когда хочешь подольститься к старшему: - О, нет, государыня, нет! Не стоит отсылать от меня Раадрашь! Она - моя подруга, она однажды спасла мою жизнь, мне будет скучно без нее! Пожалуйста, позволь ей жить со мной! Прошу тебя... очень... Госпожа Бальшь пораженно посмотрела на меня. - Глупая, кто же верит в женскую дружбу? Я поцеловала ее руку. - В вашу дружбу я тоже верю. Государыня расхохоталась. - Ах, маленькая хитрая лиса! Ты умеешь вынуждать людей с тобой соглашаться... Хорошо. Пусть демоница остается, но я не желаю с ней говорить. Я переглянулась с Раадрашь. Она, очевидно, тоже не жаждала говорить с госпожой Бальшь - усмехнулась, сморщила нос - но промолчала, благодарение Богу. В последнее время природная раздражительность Раадрашь несколько пошла на убыль; ее отношения с Тхарайя наладились и стали странными, но терпимыми - он общался с ней не как с женой, не как с фрейлиной, не как даже с одной из придворных вертушек, но, я бы сказала, как с юношей из свиты, дерзким, готовым в любой момент демонстративно возразить или вступить в спор, но уже не претендующим на настоящее соперничество. Год назад я сказала бы, что это противоестественно. Сейчас... не знаю. Тхарайя покинул постель Раадрашь и невозможным образом появился у нее в сердце, в каком-то другом качестве. Может, Раадрашь не могла простить Тхарайя своей собственной ненавистной женственности? Странно думать об этом. Госпожа Бальшь, тем временем, сбросила тяжелое покрывало из негнущейся золотой парчи и оказалась худой, не по возрасту стройной, с ястребиным крючковатым носом и пергаментным личиком. Шесть тоненьких, совершенно белых кос спускались на ее острые плечи и сухую грудь из-под гранатовой диадемы, такие же, как в диадеме, кроваво-красные гранаты рдели в ее длинных серьгах, золотые и гранатовые ожерелья, кажется, обременяли хрупкую шею сверх меры... Госпожа Бальшь носила всю эту тяжеленную церемониальную упряжь привычно, со спокойным величием. Любуясь ее властным видом и благородной осанкой, я не могла усомниться, что в юности государыня вдовствующая королева была замечательная красавица. Красавица того же непреклонного и опасного типа, что и Раадрашь, как это ни удивительно. Освободившись от бремени лишней одежды, госпожа Бальшь облегченно вздохнула и принялась разглядывать мою свиту. Под ее довольно-таки колючим взглядом Шуарле опустил глаза, но Сейад присела на вышитую подушку и мурлыкала что-то Эдуарду невозмутимо, как ни в чем не бывало. - Этих я бы убрала отсюда, - заявила государыня, поведя в их сторону подбородком. - У них вид каких-то бродяжек, а не слуг из Гранатового Дворца. И они кажутся слишком дерзкими. - Зато моему сыну нравится Сейад, госпожа Бальшь, - сказала я, улыбаясь. - Он еще слишком мал, чтобы понимать, что Сейад женщина не светская, но уже достаточно разумен, чтобы чувствовать, что она добра и верна. А Шуарле - мой любимый слуга. Я бы не доверилась другому. Госпожа Бальшь окинула Шуарле хозяйским взглядом, который мог бы выстудить любую душу. Я кивнула и улыбнулась ему над плечом государыни - мне было стыдно и неловко оттого, что Шуарле оценивали, как раба, и оттого, что я не могла не только помешать этому, но и объяснить, отчего пытаюсь помешать. Госпожа Бальшь, очевидно, не могла бы отнестись даже к любимому кастрату принцессы иначе, чем к более или менее ценному домашнему имуществу. Шуарле внимательно рассматривал узор на ковре с безразличным лицом, совсем как в доме Вернийе, слушая негодующий писк толстяка Биайе. - Ладно, - сказала государыня, наконец. - Если младенец привык к обноскам огнепоклонницы, тут уж ничего не поделаешь. Все равно старуха будет жить в твоих покоях и прислуживать маленькому принцу. Но кастрату придется покидать твои апартаменты - и я не потерплю, чтобы он разгуливал по женской половине Гранатового Дворца в солдатском тряпье. И вообще, мне представляется, что ты его разбаловала. - Я так привыкла, - сказала я виновато, надеясь, что извиняющийся тон смягчит госпожу Бальшь. Это получилось только наполовину. Государыня приказала своим слугам, разодетым, как куклы, что, впрочем, их особенно не красило, привести Шуарле в порядок - и мне совсем не понравилось, как это прозвучало. Двое кастратов с манерами вельмож проводили моего друга, как пленника - а на его лице появилось уже почти забытое выражение ожесточенного напускного безразличия и покорности судьбе. Кажется, распоряжение госпожи Бальшь огорчило и Раадрашь, хотя в дружбе с Шуарле она до сих пор не была замечена - старшая принцесса сдернула с груды подушек сброшенное туда пару минут назад покрывало и вышла в сад, ухитрившись хлестнуть одного из челядинцев государыни хвостом. Госпожа Бальшь показалась мне совершенно довольной произошедшим. Она притянула меня к себе и коснулась холодными губами моего лба, сказав весело: - Ну вот, кажется, порядок начинает устанавливаться. Имей в виду, малютка: главная здесь ты. Не демоница. Хвостатая тварь, бесплодная, как могильная плита, с замашками ярмарочной девки, существует здесь лишь постольку, поскольку мужчинам надо было выразить друг другу уверения в почтении и преданности. Нам, на темной стороне, она ни к чему. Если не захочет подчиниться - заболеет и умрет. Все мы - кости в руках Нут, никто не удивится. А что до прочих, до девок младших принцев - они вообще не в счет. И любовницы Тхарайя не в счет. - Я никому не желаю зла, - сказала я. - А особенно - Раадрашь. Государыня хмыкнула и потрепала меня по щеке: - Ты еще девчонка. Ты вскоре поймешь, что я права. Может, я не знаю или не понимаю чего-то за этими стенами, но между ними я понимаю все. Отдыхай. Мои люди позаботятся о твоей одежде, о твоей пище и о твоем благополучии. Высоченный кастрат в вино-красном бархате, увешанный побрякушками, как дом на Новогодье - венками из омелы, подобрал ее парчовое покрывало, а второй, окинув мою новую комнату победным взглядом, распахнул дверь перед своей госпожой. Государыня милостиво кивнула мне и торжественно удалилась. Когда ее шаги и шаги ее свиты затихли в коридоре, Раадрашь выглянула из кущи роз: - Ушла она? - Раадрашь, - позвала я, - не убегай, пожалуйста! Она вошла, злая, как раздразненная кошка, хлеща себя хвостом по бокам. - Бальшь раньше меня игнорировала, - сказала, хмурясь и кусая губы. - А теперь заметила и решила, что лучше всего меня отравить! Я погладила ее по плечу: - Ни за что не позволю причинить тебе вред, сделаю все, чтобы не позволить. - Если она спросит тебя! - огрызнулась Раадрашь. Эд захныкал, и Сейад, укачивая его, укорила нас: - Ай-я, женщины! Куда годится волновать младенца? Хей, Раадрашь, ты испугалась ее? Ты, воин, испугалась? Э-э, маленькая девочка ты! Я взяла у Сейад малыша, чтобы его покормить; рядом с ней было тепло и сразу становилось спокойнее, а прикосновения ротика и ручек Эда сразу привели меня в доброе расположение духа. Раадрашь, как видно, в отсутствие чужих тоже полегчало - но ненамного. Она тоже присела рядом с Сейад, прислонившись к ней плечом, и сказала в пространство: - Как это воинская отвага спасет от яда, интересно знать? - Мать Сейад есть для спасения от яда, - ухмыльнулась Сейад. - Шаманское слово, Солнце и Костер. А воинская отвага от глупой суеты спасет, чтоб не бегали, как куры заполошные! Мы с Раадрашь невольно хихикнули. - Э-э, смешно им! - Сейад смотрела на нас, как на провинившихся трехлеток. - Вы смешные! К чему хлопать крыльями? Кого этим удивите, а? - Ненавижу несвободу, ненавижу! - прошептала Раадрашь. - А она - она просто в цепи заковывает словами! Не могу жить на цепи, лучше яд! - Ай, слова! - отмахнулась Сейад. - К чему воздух трясти, пустяки все! Слушай, парень-девка, тут все - так, слова. Игрушки. Кто тебя закует? Душа свободна у тебя! Раадрашь только передернула плечами. Эд наелся и пускал пузыри, улыбаясь и следя за солнечными зайчиками на потолке. Я поправила одежду и дала малышу держаться за мой палец. Сейад вынула из своей неизменной котомки крохотные башмачки с незаконченным узором и принялась вязать. Раадрашь с преувеличенным вниманием следила за нашими движениями. - Знаешь, что? - сказала я. - Не огорчайся. Дальше будет лучше. - Лучше - уже было! - фыркнула Раадрашь, и тут в покои вошел Шуарле. Люди госпожи Бальшь намазали маслом его роскошные и вечно взлохмаченные волосы, прилизали их, насколько это возможно, заплели в косу и закрепили золотой диадемой. Прокололи ему уши и вдели длинные золотые подвески с гранатами, подвели глаза золотыми стрелками, переодели в пурпурный костюм из тяжелого бархата, вышитого золотом, увешали ожерельями и, вдобавок, отобрали сапоги, заменив их пурпурными, вышитыми золотом туфлями. Мой бедный друг показался мне сконфуженным и раздраженным, как бродячий кот, которого для забавы напудрили и повязали муаровым бантом. Раадрашь прыснула, а я не успела сказать, что Шуарле более мил, чем смешон, что на него не надень - он резко повернулся к Раадрашь, сжав кулаки, и выпалил со злыми слезами: - Что, шикарная безделушка получилась, госпожа?! Вещь не должна выглядеть иначе, чем хозяин хочет, правда?! Раадрашь отшатнулась. - Шуарле, милый, что с тобой?! - сказала я, безнадежно пытаясь что-то исправить. - Ты уже так давно не плакал... - Начал кое о чем забывать, - сказал Шуарле, тяжело дыша. - А нынче мне напомнили, Лиалешь. Раадрашь смотрела на него так, будто увидела впервые. Шуарле сказал ей, еле сдерживая дыхание, с той болью, о которой уже я успела позабыть: - Я не могу быть вещью. У вещей нет души. И тут Раадрашь, злая, холодная, ненавидящая любые излияния Раадрашь сказала задумчиво и почти нежно: - Ах вот, значит, как, бесхвостый... ты, значит, тоже не терпишь рабства... как и я... Да, ты ведь тоже аглийе, на самом-то деле... За что же люди тебя так обидели? Зря сказала. Шуарле кинулся на колени рядом с нами и истерически разрыдался. Мне были очень знакомы эти припадки безудержных слез, с которыми он не мог совладать, как бы ни желал; припадки прекратились с тех пор, как мы сбежали из дома Вернийе - и то, что Шуарле именно так расплакался сейчас, мне совсем не нравилось. Я знала, что он изо всех сил старается держать себя в руках. Его раненой душе здесь причинили нестерпимую боль, если нервы снова сдали. Мерзавцы из свиты госпожи Бальшь решили, что им позволено издеваться над моим другом? Я сняла диадему с головы Шуарле и вытащила подвески из его ушей - на золоте остались капли подсохшей крови. Он схватил мою руку и уткнулся в ладонь горящим лицом. Кажется, впервые в жизни, гладя Шуарле по голове и чувствуя, что мой рукав промок от его слез, я всерьез и искренне желала кого-то наказать. Эд, которого забрала Сейад, принялся хныкать из сочувствия к Шуарле. Раадрашь смотрела на нас, сузив глаза, и грызла костяшки пальцев. Сейад укоризненно качнула головой - и начала напевать вполголоса. Ее песенки всегда звучали очень просто, но к ним странным образом тянуло прислушиваться - и мы все, особенно Эд, которому испортили благодушное настроение после еды, притихли и прислушались. - Как-то я шла по узенькой тропинке, - напевала Сейад, вроде бы только для Эда, легонечко покачивая его на коленях: - Стоял жаркий денек и цвели ромашки, Веял ветерок и колыхались травы, А на пригорке в травах я встретила лисичку... Глазки Эда закрылись, как будто сами собой. Дыхание Шуарле начало выравниваться, мое - тоже. Раадрашь полулегла на ковер, облокотилась на подушки и слушала с детским вниманием, а я сидела, зачарованная странным, почти неуловимым ритмом и мурлыкающим голоском Сейад, не в силах понять, в чем тут секрет: - У лисички на лапках зеленые сапожки, У нее рубашка из стеблей повилики, У нее на шее бусы из сушеных ягод, У нее в ушах серьги из соцветий полыни... Под песенку Сейад я впала в чудное и приятное состояние младенческого бездумного и веселого покоя. Шуарле сел, его слезы высохли, а лицо под глазами и на скулах блестело от размазавшейся золотой краски. На губах Сейад появилась еле заметная ухмылочка, морщинки удлинили глаза - она невозможным образом потихоньку превращалась в лисичку, в волшебную степную лисичку... не рыжую, а цвета песка, с таким всепонимающим и смешливым взглядом... а вокруг степь, изнемогающая от зноя, пахнет ромашками, полынью, горячей землей... а у лисички передник, сплетенный из мяты, и в ее косы вплетены побеги горечавки, а у нее в глазках плещутся искры, а вокруг нее - солнце, солнце и солнце... - Хей, рожденный неживущим! - вдруг воскликнула Сейад, и ритм сломался. - Что ты тут делаешь?! А ты? Э-э, это женская половина, бессовестные вы! Нас всех, кроме, разве что, мирно спящего Эда, резко выбросило из солнечного сна в действительную жизнь. Шуарле хихикнул, Раадрашь проглотила зевок, но уже в следующий миг мы увидели тех, к кому Сейад обращалась. Они стояли в тени у стены, высокие жуткие существа, абсолютно одинаковые, с бледно-серой кожей, полупрозрачной, как дымчатое стекло, и громадными глазами, в которых клубился светящийся синевато-зеленый туман. Их волосы, длинные и блеклые, колыхались мутными прядями, подобно туману под ветром, а совершенно обычная одежда бойцов казалась слишком плотской для их призрачных тел. На их настоящих кожаных поясах висели ненастоящие мечи из бледного, слабо мерцающего света - слева длинный, а справа короткий. От тел этих существ волнами исходил пещерный холод, а краски окружающих их предметов поблекли. Встретившись со мной взглядами, призраки отвесили глубокие здешние поклоны - "взяли прах от ног", как бойцы Тхарайя. В этот миг я подумала, что, вероятно, эти создания не так запредельно ужасны, как мне показалось в первый момент. - Прости нас, госпожа, - сказал, вернее, прошелестел каким-то потусторонним змеиным звуком один из них. - Мы не могли не показаться тебе. Наш господин, принц Тхарайя, мог бы разгневаться, если бы ты совершила нечто неловкое, не зная, что за тобой наблюдают мужчины. Он просил тебя предупредить. Ах, они друзья Тхарайя, подумала я, чувствуя, как накатывает горячая волна облегчения, и улыбнулась. Ну, слава Господу. Как бы не выглядели друзья Тхарайя, они и мои друзья тоже. - Кто вы такие? - спросила я, окончательно взяв себя в руки. Ужас в глазах моей свиты мало-помалу сменялся любопытством. - Он - Хи, а я - Ла, - сказал второй. - Мы близнецы, воины из Города Теней, телохранители принца. Знай, что мы охраняем тебя и твое дитя по его приказу. - Я вижу, наш облик пугает тебя, - сказал Хи. - Прости, обычно мы не склонны мозолить людям глаза. Мы только хотели избежать стыдных случайностей. Вообще-то нас называют незримыми стражами... - Да, - шепнул Ла. - Больше ты нас не увидишь. Я опомнилась и вдруг поняла, что за создания нанесли мне визит. - Ну что вы! - воскликнула я, улыбаясь как можно любезнее. - Это я просто растерялась. С непривычки, понимаете? Наверное, Город Теней - очень интересное место, да? Близнецы переглянулись и улыбнулись почти человеческими улыбками. - Интересное, госпожа, - кивнул Хи. - Но люди там не бывают. - Во всяком случае, до тех пор, пока... - начал Ла, но запнулся и замолчал. - Пока живы? - предположила я, стараясь, чтобы они не заметили моей оторопи. Они снова переглянулись и кивнули. С тенями было непросто вести светскую беседу. - Э-э, молодец, Лилес, - вдруг сказала Сейад. - Хорошие мальчики. Ишь, мать Сейад их разглядела не сразу, солнца там, у них, нет, город - на самом берегу. Нечасто доводилось таких встречать, не хотелось бы и впредь, но эти - пусть. На них - след Тхерана. Пусть охраняют. - Ла, Хи, я была рада знакомству, - сказала я, уже окончательно воодушевившись и осмелев. - Может, хотите кавойе? Или фруктов? Это весьма их позабавило: они рассмеялись ледяным смехом, похожим на шелест дождя осенней ночью, щурясь, показав длинные, как у змей, клыки. И я, снова чувствуя холодок жути, подумала, что эти создания, скорее всего, едят вовсе не фрукты, но из вежливости тоже улыбнулась. - К тебе идут, госпожа, - сказал Хи, прислушавшись. - Да, - кивнул Ла. - Эрлие и Зумруа, кастраты госпожи Бальшь. Им приказано принести обед для твоей свиты. Мы удаляемся. С этими словами, тая, как струйки дыма, близнецы вошли в стену и пропали из виду прежде, чем открылась дверь в покои. Кастраты государыни навязались прислуживать мне за обедом. Отделаться от них вежливо не удалось, хоть и очень хотелось. Они получили приказ учить меня придворному этикету - и принялись за дело с жаром, пожалев только, что Тхарайя преуспел в моем обучении до них. Эрлие, высокое и жеманное создание, похожее на худую девицу-переростка, с накрашенными глазами, томными и злыми одновременно, был еще терпим, оттого что молчал, очень изящно и аккуратно накрывая на стол, и только время от времени бросал на Шуарле взгляды, исполненные презрительного превосходства - но Зумруа, рослый, рыхлый и нескладный, ярко раскрасивший губы и носящий длинную косу, оказался положительно несносен. Он заглядывал мне в глаза, приторно улыбался, несколько раз выразил восхищение моей дружбой с госпожой Бальшь, сообщил, что я сказочно прекрасна, и что меня только нужно по-человечески причесывать и одевать, сообщил, что прочие принцессы будут счастливы со мной побеседовать, и, в конце концов, шумно пленился моей безмерной снисходительностью к слабым, ничтожным, несветским и, вдобавок, неряшливым особам. Это оказалось последней каплей в чаше моего терпения. - Зумруа, - сказала я, - ты, вероятно, знаешь, что госпожа Бальшь назвала меня хозяйкой этих покоев? Он "взял прах от ног": - Конечно, госпожа Лиалешь. Государыня всем так и сказала. - А разве слуги учат хозяев? - спросила я. Он замолчал, но, кажется, скорее, не смутился, а рассердился. Я посмотрела на Раадрашь, заручившись ее безмолвной поддержкой - было похоже, что нынче она заранее согласна со мной, когда дело касается дворцовых дел - и придвинула блюдо с лепешками-лепестками и миску с бараниной в медовом соусе к Шуарле и Сейад, которые сидели в сторонке. Сейад тут же обмакнула лепешку в соус, будто не было поступка естественнее; глядя на нее, Шуарле довольно неуверенно отломил себе кусочек - это он-то, с которым мне случалось делить последний кусок пополам! - Шуарле, - сказала я как можно веселее, - помнишь, как мы с тобой ели в предгорьях Хуэйни-Аман копченую курятину? - Ты ела, госпожа, - улыбнулся он. - Мне от ужаса кусок в горло не лез. Помнишь чудовище высотой с дерево и толщиной с башню? Раадрашь хихикнула. Эрлие наблюдал за нами неодобрительно, но молчал; Зумруа молчать не умел. - Госпожа Лиалешь! - не выдержал он уже через две минуты. - Разве позволительно особе королевской крови делить трапезу с рабами?! - Сейад - не рабыня, - сказала я очень холодно. - И тебе надлежит называть ее "госпожой наставницей принца" и брать прах от ног. Это - приказ. А Шуарле для тебя - господин смотритель покоев принцессы Лиалешь. Он имеет особые заслуги передо мною, и я не желаю, чтобы это оспаривалось рабами, заслуг не имеющими. Зумруа поджал губы, но не нашелся, что ответить. Зато вставил слово Эрлие; голос у него был именно такой, какой полагается кастрату по разумению моих соотечественников - чистый и нежный, как у Божьего вестника, зато тон отменно змеиный: - Прекраснейшая госпожа, - сказал он, - никто, кроме самых отъявленных глупцов, не станет, конечно, обсуждать с тобой достоинства твоих слуг... Но посоветуй господину смотрителю покоев иногда умываться и причесываться, а также одеваться в соответствии со статусом. Иначе господин смотритель твоих покоев попадется на глаза настоящему смотрителю темной стороны Дворца... и, возможно, вспомнит, как сильна может быть боль допустившего промах. - Обидевший моего слугу может изрядно поплатиться, - сказала я, впервые в жизни чувствуя настоящую злость. - Даже если обидевший - слуга государыни Бальшь? - удивленно осведомился Эрлие, приподнимая нарисованные брови. - Довольно, - сказала я. - Уходите. Оба. Зумруа отвратительно улыбнулся. Эрлие сказал с театральной печалью: - Прости, если мои слова прозвучали для тебя как-то не так, госпожа - я всего лишь хочу помочь юноше, которому ты покровительствуешь... - Я выслушаю твои резоны позже, Эрлие, - сказала я. - Пока - уходи, уходите сейчас же. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Мне достаточно помощи Шуарле. - Госпожа Бальшь найдет ему помощников, - сказал Зумруа, и они, к моей несказанной радости, удалились. Раадрашь помолчала с полминуты, бесшумно встала, подошла к двери и резко распахнула ее, как бывало в нашем прежнем доме. Зумруа увернулся от удара, отпрянув назад, но налетел спиной на резное украшение на колонне в коридоре и сморщился от боли. Роскошное одеяние Эрлие мелькнуло в конце коридора - и он пропал за поворотом. - Ты, пес бесхвостый! - рявкнула Раадрашь, пожелтев глазами. - Что вы там болтали о боли и промахах?! Спорим, я за полчаса докажу, что лично ты ничего в этом не смыслишь?! - Госпожа Лиалешь! - воскликнул Зумруа, отступая. - Скажите ей, что я... Я тоже подошла. Зумруа уже вжался спиной в стену, а Раадрашь занесла над ним руку, словно атакующая кошка. Кастрат выглядел так жалко, что моя злость разом остыла. - Ты ведь собирался шпионить за мной, Зумруа, - сказала я. - Отчего же я должна мешать госпоже Раадрашь тебя наказывать? Мне не нравятся шпионы. - Ты ведь знаешь, отчего сахи-аглийе так называются? - спросила Раадрашь злорадно, взмахивая хвостом перед самым лицом Зумруа. - Но не знаешь, каково человечишке, когда этот шип втыкается в чувствительное место, а? Зумруа преклонил колена, становясь лицом пепельно-серым. - Госпожа Лиалешь, - умоляюще глядя на меня снизу вверх, заговорил он с настоящим ужасом в голосе, - я прошу вас о снисхождении... это государыня... просила присматривать за вашими слугами... именно за слугами... чтобы они не вздумали сделать вам пакость или снюхаться с кем-нибудь из ваших врагов! Ради Нут, ради милосердия - не позволяйте демонице... - Госпоже Раадрашь, - сказала я, окончательно остывая. - Называй ее так - и никак иначе. Зумруа порывисто покивал. - Госпоже Раадрашь, да, да - не позволяйте ей убить меня, прекрасная госпожа, я очень вас прошу! Я обняла Раадрашь за плечи и потянула назад. Она неприятно рассмеялась. - Считай, что тебе повезло, ты, ничтожество! Убирайся отсюда - в следующий раз так легко не отделаешься, дармоед! Зумруа быстро, вопросительно посмотрел на меня. - Иди, иди, - сказала я. - Что спрашивать с раба... Но не смей больше обижать моих слуг, а государыне скажи, что все в порядке. Договорились? Он снова кивнул со странным и сложным выражением лица. Я махнула рукой, Зумруа поднялся с колен и ушел, оглядываясь и кланяясь. Раадрашь фыркнула и ущипнула меня за локоть: - Ну зря же, зря, зря! Что ты за мямля, Лиалешь! Надо было поиграть с этим боровом, чтобы в следующий раз думал, на кого хрюкает - если бы выжил! - Ему госпожа приказала, - хмуро сказал Шуарле, наблюдавший эту сцену, прислонившись к косяку. - Что он мог сделать? Любой из нас в любом случае бит - выполнив приказ и не выполнив приказа. Раадрашь на миг задумалась, но почти тут же дернула плечами и выпалила: - Если он не врет! А он наверняка врет! Я притянула ее к себе и сказала ей в самое ухо: - Ты не веришь, что госпожа Бальшь могла приказать за нами шпионить? Присматривать, подслушивать... доносить? Раадрашь обняла меня за талию, и мы вошли в комнату; Шуарле закрыл дверь поплотнее. - Может, ты и права, - сказала Раадрашь задумчиво. В последнее время она вообще начала чаще задумываться над тем, что нас окружает. - Наверное, и ты прав, бесхвостый, - улыбнулась она Шуарле, очевидно, не понимая, что слово "бесхвостый" не компенсируется в глазах кастрата милостивой улыбкой. - Но вот что, - продолжала она, остро блеснув глазами, - все равно этот гаденыш мне не понравился. И было бы здорово заставить его орать! Вот и все! - Потому что такие, как мы с ним, тебя раздражают? - тихо спросил Шуарле. За несколько часов во дворце с него совсем слетели милая ребячливость и веселость, приобретенные в горах Хуэйни-Аман - он снова казался мрачным и взрослым не по летам. Раадрашь, как всегда, не заметила ничего особенного - и недопоняла. - Ну что ты, цыпленок! - улыбнулась она. - Ты меня уже давно не раздражаешь. Цыплятина с грибами, помнишь?! - и расхохотавшись весело и непосредственно, потрепала Шуарле по щеке. - Не бойся, дурачок, уж против тебя-то я ничего не имею! Шуарле кивнул и вздохнул. Я взяла его за руку: - Выйдем в сад? Давайте посмотрим, какой тут сад? Сейад знаком показала, что останется с малышом, уснувшим так крепко и сладко, что весь этот шум не разбудил его - но Шуарле и Раадрашь вместе со мной вышли на солнце; Шуарле даже заставил себя улыбнуться. Мне ужасно хотелось вернуться в горы, на наше с Тхарайя седьмое небо - как там было хорошо... всем... - Шуарле, - сказала я ласково, - пожалуйста, не печалься. Вскоре будет лучше, поверь мне... Шуарле прижал к губам мою ладонь и повторил невеселую шуточку Раадрашь: - Лучше уже было, госпожа. Но все равно - спасибо.