Добрый Дедушка Мороз

Иные миры

— Кинни! — как сквозь вату, девушка слышала знакомый голос, но никак не могла прийти в себя. — Кинни, мы уже на месте. Я понимаю, что тебе трудно, но нам нужно идти, времени совсем мало!

Девушка открыла глаза и поняла, что над ней ничего не нависает, а голова такая, будто она очень и очень долго спала — тяжелая и какая-то не своя. Она попыталась вспомнить, что же с ней произошло за последние часы, но как ни старалась, не могла.

— Что ты сделал со мной? Ты стер мне память?

— Наоборот, у тебя сейчас в одночасье появилось слишком много сведений. То, что ты ничего не помнишь — просто защитная реакция. Но как только тебе понадобятся какие-то знания, ты сразу сможешь ими воспользоваться. Нам надо идти, мои друзья ждут нас.

— Мне нужно будет остаться с ними? А ты уйдешь?

— Если ты вспомнишь, — проговорил мужчина практически по слогам, — мы с тобой договорились только дойти до корабля. Я всей душой хотел тебя отпустить жить мирно и не хотел тебя убивать, несмотря на то, что должен был! Однако обстоятельства изменились, и мне пришлось взять тебя с собой, но я не могу везде ходить с тобой, как с довеском! Я договорился со своими друзьями, они тебя примут и помогут устроиться. А у меня свой путь, понимаешь?

Он не хотел с ней сюсюкать, но на последних фразах голос помимо воли стал мягче. Гейрт всем своим существом ненавидел себя за то, что должен был сейчас сделать. Он вырвал ее из привычной размеренной жизни, завез пусть на красивую, но чужую планету, чтобы она смогла начать там новую жизнь... Пусть она сейчас его возненавидит, но потом она поймет, что у него не было другого выхода.

— А почему я не могу остаться с тобой?

— Потому что я пойду туда, где меня, скорее всего, убьют, Кинни. Я тебе объяснял про онгхус и все остальное, я не знаю, понимаешь ли ты сейчас это, но со временем ты во всем разберешься и увидишь, что я был прав.

Она рядом, стояла так близко от него, что Гейрт снова чувствовал ее запах, восхитительно свежий, будто она только что с мороза, и он снова испытывал что-то, чего раньше с ним не случалось никогда. Ему хотелось орать от безысходности и никогда не видеть столько грусти и отчаяния в обращенных на него голубых, как ясное небо, глазах. Совершенно не хотелось отводить взгляд, но он сжал челюсти и отвернулся, открывая входной люк.