Скрижали

22.

Эффект Хиросимы.
Просто взрыв и состояние на грани аффективного шока.
Всё разлетелось во тьме на столп, в ошмётки, абсолютно все связи, так кропотливо выстроенные мною, таким непосильным трудом, всё упало и разбилось вдребезги хрупкими рунами с посланиями ни о чём.

— Я, ты знаешь, очень хочу оказаться сумасшедшим, — пробормотал, снимая очки, и совершенно безвольно свесил руки с колен. — Дико хочу, чтобы всё это было понарошку, только игры разума, не по-настоящему. Но я, сдаётся мне, куда ближе к исполнению этого желания, чем, вероятно, ты думаешь. У тебя только один вариант действий, серьезно, только один. Ты сейчас берёшь и без всяких мнимых инсинуаций всё мне рассказываешь. Я чертовски серьёзно. Я устал.

Михаил долго не отводил рассудительного взгляда, прежде чем, взяв в руки мой таоф, поднялся на ноги.

— У вас есть договорённость и некие условные знаки, — сказал архистратиг, отходя и раскидывая целую сеть из сферы. — У вас с Самаэлем. Когда ты пострадал при взрыве, то активировал пространственно-временную воронку. Ты вернулся к жизни, а Нинлил оказался ровно в том времени, когда мы с Сэмом... разминулись в убеждениях, — договорил он витиевато, скользя пальцами по сетке голограммы.

— Раскол, — внёс я немного конкретики, и вождь, обернувшись, подтвердил:

— Да. Этот капкан расставлен очень давно, ты лишь его зацепил, не без помощи Сэлы, и... — Михаил хлопнул в ладоши, и звук съели стены, так скоро, будто шавка слизала объедки с пола. Тогда лишь обратил внимание, на странную глухую акустику; вероятно, об эти стены ушей было не погреть даже с ангельским суперслухом. — И саботаж он устроил, — вещал арх, крутя кинжал в руке, — и возвёл империю, лишь бы только спрятать его. Культ Дракона, просто тайник для Нинлила.

— Выходит, вы всё знали загодя? — пришёл я к логичному заключению.

— Нет, он... у Сэма тогда были несколько иные мотивы.

То, что Михаил, очевидно, недоговаривал, меня немало насторожило. Что такого он пытался скрыть за маской двояких слов?
Взгляд арха целиком состоял из первобытной опаски, словно древний инстинкт крадущегося к неизвестности оставлял напряжение. Я слыл не меньшей неизвестной переменной для него, чем он для меня. Откуда Михаилу, в самом деле, было знать, как я поведу себя в следующую секунду? Или даже, что творится в моей голове — он не мог знать, и потому оставался настороже, задавая достаточно наводящий вопрос: