Оскар Уайльд. Тюремная исповедь. Из глубины. DE PROFUNDIS

Продолжение

Странно ведут себя боги. Не только наши пороки  избирают  они  орудием, чтобы карать нас. Они доводят нас до погибели с помощью всего, что  в  нас есть доброго, светлого, человечного, любящего. Если бы не моя жалость,  не моя привязанность к тебе и твоим близким, я не плакал  бы  сейчас  в  этом ужасном месте. Конечно, в наших отношениях я вижу не только перст  Судьбы, но и поступь Рока, чей шаг всегда стремителен, ибо он спешит  на  пролитие крови.   По отцу - ты потомок того семейства, браки  с  которым  опасны,  дружба губительна, того семейства, которое в ярости налагает руки на себя или  надругих. В самых незначительных случаях, в которых мы сталкивались с тобой, при всех обстоятельствах, будь они с виду важными или пустячными, когда ты приходил ко мне за помощью или ради удовольствия, в ничтожных  случаях,  в мелких  происшествиях,  которые  по  сравнению  с  жизнью   кажутся   лишь пылинками, пляшущими в солнечном луче,  или  листком,  летящим  с  дерева, везде, за всем таилась Гибель, как отзвук отчаянного вопля, как тень,  что крадется за хищным зверем.

Наша дружба, в сущности, началась с  того,  что ты в трогательном и милом письме попросил меня помочь тебе  выпутаться  из неприятной истории, скверной для любого человека  и  вдвойне  ужасной  для молодого оксфордского студента. Я все сделал, и это кончилось тем, что  ты назвал меня своим другом в разговоре с сэром Джорджем Льюисом, из-за  чего я стал терять его уважение и дружбу -  дружбу  пятнадцатилетней  давности. Лишившись его советов, помощи и доброго отношения, я лишился  единственной надежной поддержки в своей жизни.  

Затем ты посылаешь мне на суд очень милые  стихи  -  типичный  образчик юношеской  студенческой  поэзии.  Я  отвечаю  очень   доброжелательно, с фантастическими литературными гиперболами. Я сравниваю тебя то с  Гиласом, то с Ганимедом и Нарциссом, - словом, с  теми,  кого  великий  бог  поэзии озарил дружбой, почтил своей любовью. Письмо походит  на  сонет  Шекспира, только в несколько более минорном ключе. Понять его мог  только  тот,  кто прочел "Пир" Платона или уловил дух той строгой торжественности, что греки воплотили для нас в прекрасном мраморе. Скажу тебе откровенно,  что  такое письмо, написанное  в  приятном,  хотя  и  прихотливом  стиле,  я  мог  бы адресовать любому милому юноше  из  любого  университета,  пославшему  мнестихи собственного сочинения, в полной уверенности, что он достаточно умен и начитан, чтобы правильно истолковать все эти причудливые образы. Вспомни же судьбу  моего  письма!  Из  твоих  рук  оно  переходит  в  руки  твоего отвратительного приятеля: от него - к шайке шантажистов; копии рассылаютсяпо всему Лондону моим друзьям, попадают и к директору театра, где ставитсямоя пьеса; письмо толкуется как угодно, только не так, как надо.  Общество возбуждено: пошел слух, что мне пришлось заплатить огромную сумму  за  то, что я написал тебе  непристойное  письмо,  и  это  впоследствии  послужило основанием для безобразнейшего выпада, сделанного против меня твоим отцом. Я предъявляю на суде оригинал письма, чтобы доказать его  истинный  смысл, но адвокат твоего отца объявляет  письмо  гнусной  и  преступной  попыткой развратить Невинность, и в конце концов оно становится  частью  уголовного обвинения, которое выдвигает против меня прокурор, судья излагает письмо в выражениях, свидетельствующих о низком культурном,  но  высоком  моральном уровне обвинителей, и в конечном итоге меня за это сажают  в  тюрьму.  Вот что вышло из-за того, что я написал тебе столь очаровательное послание.   Когда мы с тобой были в Солсбери, ты все время волновался,  потому  что один из твоих старых приятелей послал тебе угрожающее письмо;  ты  упросил меня повидать его, помочь тебе; мне это сулило гибель: мне пришлось  взять на себя всю твою вину и быть за все  в  ответе.  Когда  ты  провалился  на выпускной экзамене в Оксфорде и тебе пришлось  уйти  из  университета,  ты телеграфировал мне в Лондон и просил приехать к тебе. Я немедленно еду,  и ты просишь взять тебя с собой в Горинг, так как при таких  обстоятельствахтебе не хочется ехать домой: в Горинге тебе очень приглянулся один дом;  я снимаю его для тебя - мне и это сулило гибель во  всех  смыслах.  Однажды, придя ко мне, ты стал упрашивать меня написать что-нибудь для оксфордского студенческого журнала - его собирался издавать  кто-то  из  твоих  друзей, которого я никогда в глаза не видал и ничего о нем не знал. Ради тебя -  а чего я только не делал ради тебя? - я отослал  ему  страничку  парадоксов, первоначально предназначенных для "Сатердей ревю". Через несколько месяцевя уже стою перед судом в Олд Бэйли из-за  направления  этого  журнала.